Что ж, я планировал издохнуть в течение ближайшего года, но теперь мне это точно не грозило. Сбылись мечты моих врагов: я угодил в ад еще при жизни. И готовился к испытанию, в котором смерть станет самой желанной и почти недостижимой наградой. По крайней мере, в последующие пару лет – точно.

Само собой, что иное объяснение происходящего мне не могло прийти на ум в принципе. После того, как имя главаря «сирийских палачей» прогремело на весь мир, друзья, родственники и просто единоверцы моих жертв загорелись мечтой свести со мной счеты. И кое у кого, похоже, хватило денег воплотить свою мечту в жизнь…

Вот прокол так прокол! А ведь можно было всего этого избежать, если бы я не коптил в тюрьме небо, надеясь неизвестно на что, а поступил разумно: покончил жизнь самоубийством!

Одно было неясно: если меня готовили к путешествию по всем кругам ада, почему вместо грязного подвала поместили в роскошную комнату с видом на море, уставленную яствами, какие мне не доводилось пробовать, даже когда я был свободным человеком? А угощали меня ими такие прекрасные полуобнаженные гурии, что я долго не мог выбрать, какому из двух недоступных мне в тюрьме соблазнов следует отдаться в первую очередь – похоти или чревоугодию.

Наверняка Демир аль-Наджиб наблюдал за мной украдкой с того момента, когда я только продрал глаза и, словно идиот, вытаращился на его разносолы, гурий и дворцовое убранство. То-то, небось, шейх при этом смеялся! Но, надо отдать ему должное, в общении со мной он был серьезен и даже почтителен, хотя таким ублюдкам, как я, на востоке отродясь не принято оказывать уважение.

Ведомству явно не доводилось вмешиваться в дела аль-Наджиба, а иначе вряд ли меня ожидал такой радушный прием. А тем более – предложение поработать. И пускай отклонить его я так и так не посмел бы, все равно было приятно, когда со мной обращались уже не как с узником, а как со свободным человеком.

Шейх мог предоставить мне в помощь любых специалистов, но я предпочел собрать свою привычную команду. За время, что я гостил в Дар-ас-Сабахе, мне приходило на ум, что весь этот рай может быть ведомственной инсценировкой. Конечная цель которой – заставить меня вызвать сюда своих людей и наконец-то повязать их всем скопом. Но на сей раз здравомыслие победило мою извечную паранойю. В подобном спектакле попросту отсутствовала бы логика. Ведомство, конечно, способно при необходимости на любую подлость. И все же оно не станет обращаться за помощью к ближневосточному «аладдину», чтобы арестовать четверых дезертиров. В иерархии внештатных ведомственных агентов «аладдины» с их влиянием и связями имеют ту же важность, что штабные аналитики – в армии. Никто не пошлет аналитика штурмовать с автоматом в руках вражеские укрепления. Также как никто не станет привлекать «аладдина» к охоте за беглыми рядовыми оперативниками, рискуя подставить его под удар и обезглавить огромную агентурную сеть, которую он контролирует.

В общем, долго ли, коротко ли, но в итоге наша бравая компания вновь собралась вместе, отправилась в Дубай и теперь подбиралась к центру аномальной бури. Туда, где, по имеющейся у нас информации, мы могли не только отыскать пакали, но и нарваться на крупные неприятности…

– … Церковь выдает желаемое за действительное, – пояснил я в дополнение к затронутой Бледным теме. – Мое покаяние нужно ей так же, как автоконцерну – кинозвезда за рулем его автомобиля. Один покаявшийся грешник для церкви в буквальном смысле дороже тысячи праведников, поскольку он делает ей воистину громкую рекламу. Что же тогда говорить о всемирно известном покаявшемся грешнике?.. Бизнес есть бизнес. Без чудес вера паствы ослабевает, а кошельки пастырей худеют. И если чудеса не происходят, значит, их надо инсценировать. Любыми доступными средствами. И кого волнует, что на самом деле Грязный Ирод уверен, что ему не в чем каяться, и что он не жалеет ни об одной отнятой им жизни.

– Пара-тройка миллиардов человек в мире полагает, что вы просто обязаны испытывать тяжкие угрызения совести из-за загубленных нами невинных детских душ.

– Каких таких детских душ, майор? Разве сыновья того сирийца, который слил нам информацию о фабрике по производству бомб в Эс-Саане, были детьми?

– Пара-тройка миллиардов человек в мире считает, что да.

– А это случайно не та же самая пара-тройка миллиардов идиотов, которые верят, что если утопить все оружие в океане, то на Земле сразу же воцарится мир, благодать и всеобщая любовь?.. Знаешь, кто до сих пор меня удивляет в этом шизофреническом мире, майор? Отцы, которые вручают своим десятилетним сыновьям автоматы и говорят: «Вот ты и стал мужчиной, сынок! Отныне ты настоящий воин, готовый убивать неверных!» Но стоит схватить такого папашу за горло, как он начинает умолять пощадить его детей, которые якобы еще совсем малы и ни в чем не виноваты… Как же так?! Разве можно быть достаточно взрослым для того, чтобы убивать людей и в то же время – недостаточно взрослым, чтобы другие могли убивать тебя? Что-то в этой логике не срастается, тебе не кажется? Сыновья того сирийца считали себя воинами. И мы уважили их выбор: отнеслись к ним как к настоящим воинам, безо всяких поблажек. А теперь какие-то три миллиарда идиотов оскорбляют память этих юных героев, обзывая их детьми, а меня – Грязным Иродом! Мне-то что – я не гордый, стерплю, – а вот им в раю, должно быть, слышать такое очень обидно… Погоди-ка, мне тут кое-то подмигивает! Ага, а вот и наш сигнал!

Сенсор на ультразвуковом передатчике мерцал морзянкой – залегшие к востоку от нас Захаб и Крупье передавали мне и Бледному последние новости. Это означало, что нам пора прекращать трепаться и нужно полностью сосредоточиться на наблюдении, поскольку в Лагунах начинало происходить кое-что любопытное.

Вскоре и мы увидели в бинокли появившуюся неподалеку от «кляксы» женщину. Это была чумазая арабка, одетая в потрепанный хиджаб и, судя по шаткой, неровной походке, сильно измученная. А судя ее по не вполне адекватному поведению, нервы у арабки тоже были на пределе. Она все время потрясала руками, в одной из которых был зажат какой-то предмет, оглядывалась по сторонам и громко кричала.

По всем признакам, женщина уже долго и безрезультатно кого-то разыскивала. Кого именно, я определил, увеличив кратность бинокля и разглядев то, что она сжимала в кулаке. Это был маленький кроссовок, какие носят дети семи-восьми лет. Когда арабка переставала махать руками, она прижимала ее к сердцу, как драгоценную святыню. И, наверное, не бросила бы, даже столкнись она нос к носу с самим Иблисом.

– Что у нас со звуком? – поинтересовался я у Бледного, который навел на женщину высокочувствительный направленный микрофон и пытался его настроить.

– Один момент, босс… – Майор еще немного повертел микрофон в руках и, добившись нужного результата, протянул мне подключенный к нему проводной наушник. Второй такой уже торчал у Бледного в ухе. – Готово!.. Ну как?

Я пристроил наушник на место, прислушался и показал большой палец: сойдет!.. В буре от такой «прослушки» толку нет, но в тихих Лагунах ею можно воспользоваться. Микрофонный фильтр отсекал большинство шумовых помех, позволяя нам разобрать, о чем кричит арабка, а также слышать те звуки, что долетали до ее ушей. Двигалась она не слишком торопливо, и Бледный уверенно держал ее на прицеле микрофона. А, возможно, не только он. Если Тот, Кого Мы Опасались, также притаился сейчас где-то поблизости, он также непременно обратит внимание на эту живую помеху.

– Рахи-и-им! Сынок, ну где же ты?! Во имя Аллаха, отзовись! Рахи-и-им, мальчик мой!.. – почти без умолку причитала женщина. Слезы, что текли по ее запыленному лицу, рисовали на нем совершенно фантастические разводы, отчего оно казалось уже не лицом, а трагической маской из жуткой сюрреалистической пьесы. То и дело безутешная мать останавливалась, падала на колени и подбирала с земли какой-нибудь предмет: пластиковую бутылку, камень, рваную продуктовую упаковку… Увы, ни одна из находок не могла указать ей, куда пропал ее ребенок и в правильном ли направлении она ведет поиски.

– Рахи-и-им! Вернись, умоляю тебя! Аллах всемогущий, храни моего мальчика и пошли мне знак, где его искать! Рахи-и-им, ну ответь же мне!..

– А здорово она с детским ботиночком придумала, правда, босс? Готов поспорить, эта австрийская стерва и впрямь могла бы в кино сниматься, – заметил Бледный, не сводя микрофона с нашей вошедшей в образ артистки.

– Что верно, то верно, – подтвердил я. – Главное, чтобы не переигрывала и не забывала об осторожности. А то, ишь, размахалась руками, того и гляди, металлоискатель из-под хиджаба вывалится.

– Не вывалится, – заверил меня Бледный. – Сквозняк его сам у нее на поясе закрепил, так что там полная гарантия. Меня больше другое волнует.

Этот Безликий…

– Да ладно, я же разрешил не при Захабе называть его так, как мы привыкли.

– Ну да, верно, разрешили… Этот сукин сын Кальтер, он же вроде бы из отдела «Мизантроп», так?

– Все правильно. Оперативник категории «интрудер». Не знаю, как сегодня, но четыре года назад он был первым в Списке Бодрствующих.

– Ну да, припоминаю нашу чернобыльскую командировку две тысячи двенадцатого, – кивнул Бледный. – Так вот я о чем: у них ведь в «Мизантропе» свои особые порядки. Это нам с вами за каждый оставленный за собой труп приходилось отчитываться. А там все наоборот: трупы отродясь никто не считал, а за оставленных в живых свидетелей, которые тебя ненароком заметили, могли головомойку устроить. Поэтому в «Мизантроп» и берут исключительно тех, кто, в отличие от нас, вообще не забивает голову такой ерундой, как возраст жертвы и ее половая принадлежность.

– Все ясно. Думаешь, Кальтер побоится, что безутешная мамаша сможет его засечь, и помешает ей в этом?

– Думаю, это будет очень даже в его стиле. Но за фройляйн пусть ее «русиш фикер» волнуется. Мне металлоискатель жалко. Если пропадет, второго-то у нас нет…

Между тем старательно отыгрывающая роль Зельма добрела до центра погожего пространства – черной аномалии. И, упав рядом с ней на колени, принялась, брызжа слюной, с жаром проклинать шайтана и швырять в «кляксу» камни. Те касались ее, но не тонули, а просто исчезали, не возбуждая на поверхности аномалии ни малейшего волнения. А «клякса» как ни в чем не бывало продолжала безостановочно менять форму и, наверное, осталась бы такой же невозмутимой, даже если бы в нее бросили гранату.

– Хватит рассиживаться! Давай, топай оттуда! Время дорого! – поторопил Бледный Зельму, хотя она не могла его слышать. Впрочем, ей и самой не хотелось задерживаться на опасной территории. Послав шайтану столько проклятий, сколько позволял ее запас арабских ругательств, фройляйн Дорф скормила «кляксе» последний камень, поднялась с колен и, плюнув в нее на прощанье, побрела дальше. Над Лагунами вновь раздались отчаянные призывы к несуществующему Рахиму пожалеть бедную, несчастную мать и поскорее вернуться…

Тактическая задача Зельмы была намного проще актерской: прогуляться по местности, просканировать ее скрытым под одеждой металлоискателем и нанести на карту как можно больше отметок. Убивать мирную гражданку Безликому-Кальтеру было совершенно необязательно. На пакали она явно не посягала. Возня же с уборкой трупа вынудит его на время отринуть конспирацию, а это для него ненужный риск. И бросить мертвое тело валяться близ «кляксы» тоже нельзя. Когда сюда явятся другие искатели пакалей, такая находка их насторожит. Они приготовятся к нападению и усложнят тем самым охотнику задачу… В общем, по моему мнению, фройляйн Дорф была идеальным шпионом, способным отрыто расхаживать под носом у Кальтера, не вызывая у того желания сделать себе еще одну зарубку на прикладе.

И все у Зельмы шло как по маслу до тех пор, пока ее поиск не был нарушен непредвиденным и весьма досадным обстоятельством.

– Помехи, босс! – внезапно всполошился Бледный. – Два вооруженных араба на час с половиной!

– Шайтан их побери! – процедил я, нацелив бинокль в сектор наблюдения майора и сразу же заметив тех, о ком он говорил. УЗП у меня под рукой тоже заморгал предупредительной морзянкой. Захабу и Крупье та территория была видна не так отчетливо, как нам, но и они обнаружили в безлюдном районе две новые «помехи». Тем более что те шли в открытую и не думали таиться.

Продолжая причитать над детской кроссовокой, Зельма удалилась от «кляксы» и вышла на набережную одной из лагун. Даже беглого взгляда хватало, чтобы определить: ей никак не разойтись с движущимися в ту же сторону арабами. Выйдя на спокойную территорию, они сняли скрывающие лица, платки-шемаги и защитные очки и теперь наслаждались безветрием и отсутствием летящего в глаза песка. Гости явно не принадлежали к военными или полицейским. Те носили армейские защитные комбезы – точно такие же, какими снабдил нас шейх. Эти двое облачились в обычные ветровки и спортивные костюмы. И были вооружены допотопными «калашами», которые можно за смешные деньги купить из-под полы на любом здешнем базаре.

Все понятно: мародеры. Как правило, в многоэтажные жилые кварталы они не совались. Добыча там была гораздо скуднее, чем в торговых и деловых районах, а также в дворцах и частных виллах на побережье. Конечно, если в течение ближайшего полугода ураган не утихнет, мародеры доберутся и сюда. Но пока они могли заглянуть в Лагуны либо на разведку, либо просто отдохнуть от непогоды.

Завидев Зельму, мародеры ускорили шаг и принялись что-то оживленно обсуждать, указывая на нее пальцами. Бледный уже навел на них микрофон и сейчас мы оба прислушивались к тому, о чем болтают «помехи».

– Похоже, плохо дело, босс! – заметил майор. – Если я правильно разобрал, эти двое услышали крики, но спешат к Зельме явно не на помощь.

– Ты прав, – подтвердил я. – Они спорят, кто будет развлекаться с ней первым. Предлагают кинуть жребий. Говорят еще о ком-то – видимо, о своих приятелях, – которым тоже нужно оставить немножко «сладкой пахлавы».

– Слышно что-нибудь от Сквозняка и Гробика?

– Пять минут назад подали сигнал, что продолжают «мотыжить поле». Раз так, значит, они где-то близко и тоже не проморгали эти ходячие «помехи».

Фройляйн Дорф не могла позволить себе выйти из роли потерявшей сына мамаши. И потому при виде любителей «сладостей» не пустилась наутек, а, напротив, сделала вид, что обрадовалась и поспешила к ним. Когда между ними оставалось шагов двадцать, она плюхнулась на колени и, жалобно возвысив голос, стала показывать мародерам кроссовок, умоляя их сказать, что они видели Рахима и что с ним все в порядке. Мародеры, не обращая внимания на ее причитания и не замеляя шага, продолжали идти ей навстречу. Один из них изобразил добродушную улыбку и начал что-то быстро говорить Зельме. Второй тоже улыбался, но помалкивал. И лишь его сверкающие похотливые глаза выдавали то, о чем он сейчас думает.

– Похоже, никакого Кальтера здесь нет, – рассудил Бледный. – Эти парни не таятся, и будь он в Лагунах, то не позволил бы им разгуливать по своей территории.

– Это еще ни о чем не говорит, – возразил я. – Не удивлюсь, если именно он подослал этих мародеров, чтобы они вынудили нас раскрыться. Раз так, то он выиграл. Один-ноль в его пользу.

– Вот старый хреносос! – выругался Бледный. – И почему, скажите на милость, его еще в отставку не спровадили?

– Оттого и не спровадили, что у таких стариков, как он, не песок из задницы сыплется, а ядреный порох. Поэтому они в итоге и сгорают на работе, а не умирают под капельницами в доме для престарелых ветеранов…

У нас еще был шанс, что насильники передумают обижать рехнувшуюся от горя женщину, но они оказались лишены моральных предрассудков. Влепив Зельме оплеуху, только что улыбавшийся ей араб повалил ее наземь. А его приятель вырвал у нее из руки кроссовок, как будто боялся, что в той спрятано оружие. Развлекаться прямо здесь, на грязном тротуаре, они, конечно, не собирались – вокруг было полным-полно пустых квартир с мягкими кроватями. Но прежде чем потащить туда добычу, второй мародер достал из кармана моток скотча и приготовился скрутить ей запястья, дабы она не размахивала руками.

Жертва пронзительно заверещала и, отбрыкиваясь, стала отползать в сторону. Первому насильнику пришлось прийти приятелю на подмогу. Он догнал Зельму и попытался прижать ее коленом к земле…

… И практически лишился этого самого колена, когда в него ударила пуля сорок пятого калибра.

Зельма Дорф была готова к любым неожиданностям. И припрятала под мешковатым хиджабом не только металлоискатель, но и компактный шестизарядный «кольт». Которым и воспользовалась, когда в этом возникла необходимость. Мародер с вырванной коленной чашечкой взмахнул руками, уронил автомат и, отлетев назад, плюхнулся набок. Его приятель аж подпрыгнул от неожиданности, однако мигом смекнул, что стряслось. Отшвырнув скотч, он схватил висевший на плече автомат. Однако, прежде чем его палец нажал на спусковой крючок, пистолет Зельмы бабахнул еще дважды, и в груди у насильника появились две дырки. Выпущенная им в падении очередь ушла в небо, а сам он грохнулся навзничь и больше не шевелился.

Рассекретившей себя Зельме было все еще опасно оставаться на открытом пространстве. И она, не долго думая, кошкой метнулась к ближайшему укрытию – нише в парапете набережной. Почти все это углубление занимала скамья, но под ней хватало места для того, чтобы фройляйн Дорф могла схорониться там от снайперского огня.

Парапет защищал ее не со всех направлений, а только с трех, но тут уж как повезет. С другой стороны, если Кальтер следил за разыгравшейся сценой через прицел снайперской винтовки, он уже мог бы пристрелить псевдоарабку с пистолетом. Только Безликий, где бы он ни залег, предпочитал не вмешиваться, руководствуясь лишь одному ему понятной логикой.

Араб с простреленным коленом был еще жив и мог доползти до своего автомата. Зельме было несложно его добить, но она лишь наблюдала из укрытия за тем, как кричит и корчится от боли незадачливый насильник. И не только потому, что ей это доставляло злорадное удовольствие. И Зельма, и мы ожидали, что будет дальше. Если этот человек нанят Кальтером, тот не оставит свидетеля в живых, ведь мы допросим раненого и выбьем из него информацию о его нанимателе. Оперативники ведомственного отдела «Мизантроп» таких проколов не допускают, потому что привычка подчищать за собой следы заложена в них на уровне инстинкта.

Спустя пару минут наша приманка была еще жива, хотя на месте Безликого я бы не стал затягивать с расправой над ней. Но даже если эти арабы действительно не связаны с Кальтером, нам все равно не помешает задать мародеру несколько вопросов, пока он не истек кровью. А также проверить, сколько меток появилось на металлоискателе фройляйн Дорф. Как знать, возможно то, что она до сих пор жива – есть не единственная наша сегодняшняя удача.

«Отбой поиска, – просигналил я ультразвуковой морзянкой всем нашим группам. – Общий сбор в квадрате Д-34. Группе прикрытия быть начеку – возможны еще гости. Передать Мамаше, пусть тоже отступает к месту сбора. Выполнять!».

– Больше никогда не стану заводить шашни с австриячками, – пообещал Бледный, складывая и упаковывая микрофон. – Кто бы мог подумать, что у них принято на грубые ласки отвечать не пощечиной, а пулей сорок пятого калибра. Не знаю, как Сквозняку, а мне такая традиция совсем не по нутру…