Я не в курсе, чем объяснялась исключительность Кальтера, позволившая ему в свое время стать лучшим из лучших. Зато о природе талантов Вектора мне кое-что известно. Не прельсти его в юности армейская служба и не попади он в итоге в Ведомство, возможно, из этого парня получился бы гениальный математик, инженер или архитектор. Как отмечали исследовавшие его личность специалисты, Вектор обладал совершенно уникальным мировосприятием. Или, иначе говоря, он видел мир в других, более простых образах, нежели обычные люди. Видел и оперировал этими образами посредством понятных лишь ему одному, ускоренных мыслительных алгоритмов. Благодаря чему мог прогнозировать развитие происходящих вокруг него событий чуть ли не на лету. После чего выбирал нужный момент, вмешивался в них и менял их ход в свою пользу. При этом Вектор представлял собой нормального в прочих отношениях человека, без свойственных подобным уникумам отклонений и бзиков. По крайней мере, в общении с ним я ничего подобного не замечал.

Имелся у Вектора и недостаток. Довольно существенный, но в целом терпимый. Обладая феноменально быстрым и точным оперативным мышлением, он не умел мыслить масштабно и производить стратегические расчеты далеко наперед. Ему поручали решить конкретную боевую задачу, и он разделывался с ней, как лиса с цыпленком. Но предугадать и предотвратить проблемы до того, как те нагрянут, Вектор был не в состоянии. Образно говоря, он мог поймать упавший стакан за миг до того, как тот разобьется, а вот предвидеть, что стоящий на краю стола стакан может упасть, Вектору не удавалось. Это делало его просто идеальным исполнителем, но он постоянно нуждался в человеке, который направлял бы его инициативу в нужное русло.

Имеется версия, что особый склад мышления этого человека обусловлен более сложными, чем у обычных людей, и нетипичными нейронными связями в его головном мозге. Благодаря им голова Вектора работала, словно многоядерный процессор, который разбивает сложную задачу на более простые составные части. За счет чего и решает ее одновременно в несколько параллельных потоков, ускоряя тем самым поиск правильного ответа.

Однако, как опять же любой процессор, этот уникальный мозг мог лишь обрабатывать поступающую в него информацию и делать на ее основе выводы. Когда же она туда не поступала, сей мощнейший инструментарий попросту бездействовал. И тогда Вектор превращался в не слишком приятного типа, раздражающего своим пассивным поведением такого энергичного деятеля, как я. Сколько я ни давал ему шанс высказать свое мнение, он не подбросил мне ни одной идеи и не выработал ни одного тактического сценария. Его безынициативность при обсуждении наших планов выводила меня из себя, пусть я при этом и не показывал виду.

Зато, когда мои идеи начинали претворяться в жизнь, тут-то Вектор и проявлял себя во всем своем великолепии. Это был неподражаемый импровизатор-виртуоз, настоящий Лобачевский, Лейбниц и Ландау в вопросах диверсий и разведки. Он не просто воевал, убивал, устраивал взрывы и добывал информацию о противнике. Вектор видел задачу и затем, не сходя с места, начинал с огромной скоростью моделировать у себя в уме пространственно-геометрические схемы, вычислять интегралы, чертить графики траекторий и решать уравнения со множеством неизвестных. После чего он вводил самого себя в сформулированную им боевую теорему в качестве ключевого элемента и доказывал ее на практике. Трудно даже представить, что творилось при этом у него в голове. Одно могу сказать: моя голова вмиг лопнула бы от такой непосильной работы, даром что именно меня назначили мозгом нашей операции, и я командовал Вектором, а не он – мной.

Наиболее значительным, на мой взгляд, достижением Вектора за всю его служебную карьеру был побег из секретной британской тюрьмы для шпионов «Hotbed-2». Она располагалась в пригороде Гримсби, и Вектор попал туда в результате ошибки, допущенной его тогдашним командованием. Сам он рассказывал о своем бегстве как о чем-то обыденном, но это он просто скромничал, причем излишне. Тюрьмы для шпионов тем и славятся, что сбежать оттуда на порядок труднее, нежели из обычных тюрем строгого режима. «Hotbed-2» не являлась в этом плане исключением из правил. Она не обладала столь же мрачной репутацией, как знаменитая американская «Devil’s Ass», но у Ведомства отсутствовали данные, чтобы до сего момента кто-либо вырывался из ее казематов. А тем более с такой лихостью, с какой проделал свой трюк наш герой.

Напоминаю: он не мог придумать план побега, даже простенький, поскольку природа обделила его способностью строить планы на будущее. Вся подготовка Вектора к бегству свелась к тому, что он впитывал как губка увиденную и услышанную им в «Hotbed-2» информацию. Любую, даже самую незначительную, вплоть до шорохов, долетавших снаружи к нему в камеру. Впитывал и на ее основе сооружал у себя в голове подробный пространственно-геометрический макет тюрьмы – закрытой математической системы, функционирующей по сложному алгоритму. Мало-помалу в «многоядерном» мозгу Вектора писалось и одновременно решалось грандиозное уравнение со множеством переменных и неизвестных. Жизнь «Hotbed-2» текла для этого узника в двух измерениях: реальном и виртуальном. И он всеми силами стремился, чтобы между двумя частями его уравнения в итоге появился знак равенства.

И вот однажды, спустя полгода со дня пленения Вектора, настал час, когда накопленная им информация разлеглась у него в голове по полочкам так, как надо. Он достиг просветления: вывел наконец-то верную формулу, позволявшую ему составить целостное представление о системе, внутри которой он волею судьбы очутился. И теперь Вектору предстояло вынести себя за скобки этого уравнения, превратившись из незначительно малой погрешности в ключевой его член.

Не прошло и суток, как доселе смирный и покладистый заключенный «Hotbed-2» буквально за пару минут поставил ее на уши. Все арестанты, коих в связи со спецификой тюрьмы в ней содержалось немного, сидели в одиночных изоляторах, между собой никак не общались, а за пределами камер перемещались только под конвоем. И вот во время очередного похода в душевую Вектору удалось усыпить бдительность конвоира и свернуть ему шею. Затем бунтарь переоделся в форму охранника, сломал с помощью его дубинки стенную панель, добрался до проводки и, устроив короткое замыкание, вырубил на этаже свет. И одновременно с этим включил пожарную сигнализацию, воспламенив полотенце взятой у погибшего зажигалкой.

Выверенный до секунды расчет дальнейших действий Вектора никто другой кроме него произвести, пожалуй, не смог бы. А проделать и подавно. Ко второму дежурившему на этаже охраннику прибыло тревожное подкрепление – трое его вооруженных электрошокерами коллег из резервной группы (поскольку массовые бунты в «Hotbed-2» исключены в принципе, дежурная смена ее охраны не превышала двадцати человек). Сигнализация сработала в душевой, поэтому туда все они и поспешили. Доносящиеся оттуда крики они услышали еще на подходе, а, вбежав в душевую, увидели в тусклом свете аварийной лампы двух яростно борющихся человек: голого заключенного и охранника. Причем первый уже почти одолел второго, навалившись на него, приперев лопатками к полу и дотянувшись руками ему до горла.

Бить бунтаря электричеством было нельзя – от этого пострадала бы и его жертва. Поэтому все четверо дружно налетели на арестанта, дабы оттащить его в сторону и уже потом ошарашить шокером и сковать наручниками. Однако, когда охранники обнаружили, что «заключенный» вдруг как-то странно обмяк и прекратил борьбу, было поздно. Их спасенный «собрат» уже вскочил на ноги и решительно атаковал своих спасителей.

Оглушив дубинкой ближайших противников, которые все еще удерживали раздетый Вектором труп своего коллеги, бунтарь вырвал у них шокеры и сразу же пустил их в ход. Тела троих пораженных электричеством охранников попадали вповалку поверх мертвеца. И лишь один из них – тот, что дежурил на этаже, – отделался легкими побоями и был взят заключенным в заложники…

Вектор знал, кого из своих жертв можно пустить в расход, а кто ему еще пригодится. К этому часу он вообще знал много такого, о чем ему было не положено знать. Потому что он, как никто другой, умел смотреть по сторонам и запоминать все, что влетало в его уши. В том числе обрывки разговоров, какие вели между собой сотрудники тюрьмы. Тогда они даже не предполагали, что подробности их личной жизни, какими они порой друг с другом делились, коротая смену, будут однажды использованы против них.

Вектор давно понял, что здешние конвоиры не любят таращиться на подопечных, когда те принимают душ, и наблюдают за ними в это время вполглаза. Знал, кто из сотрудников курит и носит с собой зажигалку. Замечал на стенах следы недавнего ремонта проводки и предполагал, где она проложена. Вычислил и запомнил график дежурств охраны. Разузнал, что зарплаты у сотрудников здесь хорошие, поэтому директор тюрьмы, полковник Редгрейв, перевел сюда по блату нескольких своих родственников-военнослужащих. Вектор выяснил, кого именно, и стал приглядываться и прислушиваться к этим людям повнимательнее…

Он не умел заниматься долговременным планированием. Зато он быстро и точно оценивал текущую обстановку и импровизировал на основе известных ему фактов, что называется, со скоростью звука.

Захваченный Вектором охранник являлся любимым зятем единственной дочери Редгрейва, а также молодым отцом родившегося у того месяц назад внука. Вернувшись с заложником на пульт, бунтарь заставил его связаться с директором, после чего прямо перед видеокамерой хладнокровно выдавил пальцами у его зятя оба глаза. И сказал, что ему терять нечего и что он выдерет парню кадык, если через минуту директор не распорядится убрать охрану с постов и не откроет беспрепятственный выход наружу. А дикие вопли ослепленного заложника и заливающая ему лицо кровь являлись красноречивым намеком на то, чтобы полковник прислушался к требованиям и поторапливался.

Сработало. Директор был настолько обескуражен тем, что его примерный заключенный вдруг превратился в свирепого зверя и угрожает сделать его дочь вдовой, а внука – сиротой, что уже через тридцать секунд принял решение подчиниться. При этом он выдвинул встречное предложение: пускай Вектор позволит пострадавшему отправиться в больницу, а вместо него возьмет в заложники самого полковника. Само собой, почтенный сэр Редгрейв являлся более надежным живым щитом, нежели рядовой охранник, и прагматичный бунтарь согласился. А спустя еще две минуты оба они находились за территорией тюрьмы и удирали на машине прочь, пусть и с сидящей на хвосте погоней…

Впрочем, она Вектора мало волновала. Водить преследователей за нос оперативника-интрудера обучали корифеи военной разведки, да и сам он, в принципе, тоже мог быть сегодня причислен к таковым. Не прошло и получаса, как он вырвался на свободу, а Скотленд-Ярд и Ми-6 уже сбились с его следа. Заложника, разумеется, пришлось оставить в живых. Сугубо из практических соображений. Что ни говори, а за шпионом и убийцей полковника Редгрейва британская полиция и контрразведка охотились бы гораздо одержимее, чем просто за беглым шпионом…

…Но вернемся к нашим баранам. Или, вернее, сектантам Пламенного Креста, под прицелом чьих автоматов я сейчас находился.

Далее тереть им по ушам о якобы ненадежной связи с Ермолаевым не имело смыла. И я прервал свой блеф на полуслове, хотя на лицах праведников было написано единодушное желание дослушать мою речь до конца. Однако у трех из них оно моментально переросло в испуг, когда головы двух их собратьев вдруг оторвались с плеч вместе со шлемами. И, разбрызгивая кровь, отлетели одна вперед, а другая – под ноги моим доверчивым слушателям. Сила, обезглавившая сектантов, толкнула их тела в тех же направлениях, и они, выронив автоматы, грохнулись наземь там, где стояли.

Что ж, Вектор и Астат меня не подвели. Теперь самое время позаботиться о моей драгоценной персоне, спасти которую от смерти – мой священный долг перед Ведомством и самим собой.

Едва мои стрелки открыли свой сегодняшний боевой счет, как я нырком бросился вбок и, упав на землю, перекатился за ближайший валун. Я удирал подальше от места, где стоял коленопреклоненный заложник. Это спасло его от шальных выстрелов, когда кто-то из сектантов выпустил мне вслед автоматную очередь; к счастью, она была не прицельной и потому прошла мимо.

Противники расчухали, что тут творится, лишь после того, как их количество сократилось еще на одного. И сей же миг бросились врассыпную, стреляя вслепую по склонам, откуда им грозила гибель.

Я удрал с открытого пространства, но терять врага из виду было нельзя. Выглянув из-за укрытия, я определил, что третьего праведника угрохал Вектор; они с напарником вели кинжальный огонь, и по тому, как падали мертвые тела, можно было вычислить траектории убивших их пуль. Астат запоздал со вторым выстрелом всего на полсекунды, но за это время выбранная им «помеха» успела сорваться с места и избежать мгновенной смерти. Правда, пуля снайпера все равно не прошла мимо и вскользь зацепила сектанту наплечник доспехов. Отчего того развернуло на бегу спиной вперед, и он, потеряв равновесие, грохнулся навзничь, не сделав и трех шагов.

Продолжить бегство Астат ему, само собой, не позволил. И исправил свою оплошность, пригвоздив споткнувшегося врага к земле третьей пулей, не успел тот даже приподняться. А между тем последний похититель не придумал ничего лучше, как метнуться под защиту нагруженного контейнерами бота, вынудив тем самым Вектора повременить с очередным выстрелом. Заложник в этот момент уже не стоял на коленях, а распластался ниц, закрыв голову руками. Вел он себя не слишком разумно – справа от него лежала куча щебня, за которую он мог бы откатиться, – но хоть не торчал истуканом под пулями, и то ладно.

В отличие от него, не желающий умирать праведник ухитрился занять лучшее из всех доступных ему поблизости укрытий. Для Вектора он был полностью недосягаем. Астат, похоже, видел цель, но лишь частично. Два его следующих выстрела опять окончились промахом – видимо, он тоже опасался задеть груз и не мог прицелиться точнее. Мне в этом плане повезло больше всех. Припавший к контейнерам ублюдок был у меня на виду, и я мог запросто в него попасть. Одно плохо: выпущенные мной пули или отскочат рикошетом от доспехов фанатика, или при удачном попадании пробьют его насквозь, но тоже в итоге застрянут в ящиках. Возможно, они ничего там и не повредят. Но я был не вправе так рисковать, не испробовав последний способ устранить угрозу без ущерба для оборудования.

Вступать в переговоры с сектантом, пообещав ему пощаду, резона нет. Он живо смекнет, почему мы прекратили стрелять. А потом, если у него хватит мозгов, перехватит управление ботом и удерет отсюда, прикрываясь им, как самоходным щитом. Я не стал проверять, способен враг на это или нет. Пока он, взбудораженный внезапной атакой, пытался суматошно определить, сколько нас и где мы прячемся, я вскинул автомат и, нацелив его в землю у самых ног праведника, дал короткую очередь.

Взрытая пулями глина брызнула ему в лицо мокрыми комьями и произвела именно тот эффект, на какой я уповал. Перепуганный сектант при всем желании не усидел бы на месте, когда в шаге от него по грязи зашлепали пули. Инстинкт самосохранения подсказал ему, куда отпрыгнуть – туда, где по нему еще не стреляли. То есть влево. Аккурат в сектор обстрела Вектора, который покамест не истратил на этого противника ни одного патрона…

А больше одного ему тратить и не понадобилось. Выгнанный мной из-за бота сектант тут же взялся осыпать меня автоматными очередями вперемешку с проклятьями. Последние беспокоили меня не больше засохших прошлогодних мух. Насчет первых я бы уже так не сказал. Мне пришлось опять юркнуть за валун, поскольку расстояние между мной и врагом было невелико. И даже паля наугад, он мог запросто произвести удачный выстрел.

Однако стрельба быстро смолкла и больше не возобновилась. И когда я высунулся из-за камня, моему взору предстал распластавшийся в грязи, бьющийся в конвульсиях фанатик с наполовину перерубленной шеей. Перерубленной грубо – так ее могли повредить или коготь механоида, или крупнокалиберная пуля. Какая из этих двух напастей убила сектанта, гадать не пришлось. Впрочем, для последнего из пяти погибших сегодня от наших рук приспешников Дьякона это уже не имело решительно никакого значения…