Более того, крестьяне не имели почти никакого представления об общем благе государства как социально-политического целого и, соответственно, не воспринимали данную идею с точки зрения ее субъективной ценности. Примеры масштабных крестьянских восстаний (под предводительством Болотникова, Разина, Пугачева) свидетельствуют о том, что сама идея изменения несправедливого порядка была неразрывным образом связана с идеей замены «неправильного» царя (царя – самозванца) «правильным» (законным наследником престола). При этом для большинства восставших абсолютно нежизненными были стратегические замыслы руководителей, связанные с изменением государственного устройства. Захват поместья, в котором повстанец ранее проживал, и расправа с помещиком воспринимались как достижение справедливости и, следовательно, достижение поставленной цели.

Что касается современного состояния мифа «государства – общего блага», то следует констатировать качественное изменение его сущности. Если ранее в качестве критерия отнесения той или иной ценности к числу «общезначимых» определялось благо социального целого либо благо государя, отождествляемого с подвластным государством, то в современных представлениях доминирующими выступают частные блага – права и свободы человека и гражданина. При этом общее благо выступает в качестве категории, производной от частных ценностей. Таким образом, качественно видоизменяется концепция самого государства, в котором права индивида приобретают характер абсолютной ценности, определяющей формы, методы и саму суть государственной деятельности.

Другим, не менее значимым для понимания государства в контексте организационной концепции, является миф, в котором государство рассматривается в качестве субъекта действия.

Как известно, любое действие характеризуется наличием двух составляющих: субъекта (того, кто действие производит) и объекта (на что действие направлено). В теории государства и права традиционно различаются индивидуальные и коллективные субъекты. Основным признаком субъекта является наличие у него правосубъектности потенциальной и реальной возможности своими действиями реализовать правомочия и обязательства, а также самостоятельно отвечать за негативные последствия осуществленных действий. Возникает вопрос: может ли государство рассматриваться в качестве автономного субъекта действия! На первый взгляд, ответ очевиден: конечно да. Мы в повседневной речи достаточно часто слышим и произносим фразы типа «Государство должно отвечать по взятым на себя обязательствам», «Государство гарантирует права и свободы человека и гражданина», «Государство не должно вторгаться в сферу частных интересов», «Государство определяет основные направления экономического развития» и т. п. Однако, как только мы попытаемся поставить вопрос более конкретно, окажется, что субъекта, называющегося «государство», на практике не существует.

Дифференциация понятий «аппарат государственной (публичной политической) власти» – «государство» – «народ (общество)» не позволяет рассматривать их в качестве тождественных. Прежде всего это касается аппарата государственной власти и государства. Действительно, во всех случаях, когда речь идет о требованиях со стороны общества и конкретных индивидов к государству, равно как и тогда, когда речь идет об обязательствах отдельных физических и юридических лиц, мы имеем в виду конкретные организации и конкретных должностных лиц. То же самое можно сказать об ответственности государства по взятым на себя обязательствам и совершенным правонарушениям. Так, к примеру, не вызывает сомнения тот факт, что массовые репрессии, осуществляемые в Советском Союзе в 30–50-х годах минувшего века, являлись элементом государственной политики, вместе с тем признание противоправного характера данных действий не повлекло за собой ни юридической, ни материальной ответственности государства как самостоятельного субъекта. Другой пример: в начале 90-х годов прошлого столетия страну захлестнула волна финансовых махинаций, значительную часть среди которых занимали так называемые «финансовые пирамиды» типа компании «МММ», при этом реклама данных «проектов» осуществлялась абсолютно открыто, в том числе в государственных СМИ. Для простых россиян данное обстоятельство сыграло роль немаловажного фактора, обусловившего доверие к мошенникам, долгое время действовавшим в рамках официального правового поля при фактическом попустительстве государственной правоохранительной системы. После того как деятельность структур, подобных «МММ», была признана противозаконной, государство не понесло никакой ответственности за бездействие компетентных органов, повлекшее за собой причинение значительного материального ущерба сотням тысяч российских граждан.

Таким образом, применительно к сфере внутригосударственных отношений государство не может рассматриваться в качестве субъекта действия, поскольку не могут рассматриваться в качестве тождественных конкретные государственные органы, учреждения, должностные лица и государство в целом.

На наш взгляд, логично рассматривать в качестве субъектов действия народ и аппарат публичной политической власти (государственную бюрократию).

Народ (граждане, подданные государства) выступает субъектом непосредственной демократии и в подобном статусе участвует как в формировании представительных структур государства, так и в процессе правотворческой деятельности (путем участия в референдумах). В странах современной западной демократии существует и такая форма участия народа в политической жизни, как гражданский контроль за деятельностью государственной власти. Что же касается Российской Федерации, то деятельность подобного рода, к сожалению, пока находится лишь в «зачаточном» состоянии.

Аппарат государственной власти (государственная бюрократия) в качестве субъекта осуществляет публичные властные полномочия от имени всего государственно организованного сообщества. Как уже ранее отмечалось, публичный характер действий данного субъекта, основными законными представителями которого являются единоличный глава государства (президент, монарх) либо коллективный орган (диктатура, хунта, государственный совет и т. п.), обосновывается при помощи мифа «государства – общего блага». Однако, как мы уже выяснили, понимание ценностей, на которых базируется «общее благо государства – государственного аппарата» и «общее благо государства – народа», зачастую носят не только не совпадающий, но и попросту взаимоисключающий характер.

Собственно, государство в рамках подобного подхода следует рассматривать не как субъект, а как объект воздействия как со стороны государственного аппарата, так и со стороны управляемой части сообщества.

Применительно к сфере международных отношений государство выступает в качестве коллективного субъекта, представляемого компетентными должностными лицами, прежде всего главой государства. Однако вплоть до настоящего времени не получил однозначного ответа вопрос о том, с какого момента государство может рассматриваться в качестве легального и легитимного субъекта отношений в сфере межгосударственного взаимодействия. Особое значение данный вопрос имеет для так называемых вновь образуемых государств, возникших в результате глобальных политических катаклизмов. В частности, достаточно сложно определить момент приобретения статуса субъекта действия послереволюционной Россией. С одной стороны, октябрьский переворот носил открыто противозаконный характер и, следовательно, самопровозглашенная Советская республика, не признанная до определенного периода ни одним из ведущих государств мира, не являлась субъектом международного права. Вместе с тем не могли рассматриваться в качестве таковых ни прекратившая существование в феврале 1917 г. Российская империя, ни Россия периода Временного правительства. Представляется, что статус субъекта международного права РСФСР приобрела тогда, когда новая власть обрела государственный суверенитет, т. е. доказала (путем победы, одержанной в гражданской войне и в борьбе с иностранной интервенцией) свое верховенство внутри страны, а также независимость и реальную возможность противостоять иностранной военной экспансии на международной арене. Таким образом, в международных отношениях государство будет рассматриваться в качестве субъекта только в том случае, если оно способно обеспечивать внутренний и внешний суверенитет. Последний и следует рассматривать в качестве условия правосубъектности государства в международной сфере.