Глава 2
ОБЫКНОВЕННОЕ ЧУДОВИЩЕ

Пол камеры источал леденящий холод. Сигмон лежал на спине и чувствовал, как постепенно немеют ноги и руки. Легкая рубаха и старые армейские штаны не спасали от стылых камней. Спина ничего не чувствовала: новая кожа спасала и от холода, и от жары, в этом тан уже успел убедиться. Хотелось перевернуться – затылок начал ныть от холода, да и шея затекла, но не получалось: заклинание сковало тело невидимыми цепями. Оно должно было лишить и сознания, но что-то не получилось. Маги ошиблись, наверно, не приняли в расчет того, что он уже не совсем человек. Теперь Сигмон мог и думать и слышать, но не мог двигаться. И – говорить. Оставалось только валяться немой колодой на холодном полу и дожидаться, когда два мага из городской коллегии Вента соизволят зайти в камеру и посмотреть, на что наткнулась военная разведка. Сигмон надеялся только на то, что маги снимут заклинание, чтобы поговорить с ним. И тогда все, наконец, прояснится. Больше надеяться было не на что.

Он допустил одну ошибку. Всего одну маленькую ошибочку, но она оказалась из тех, о которых жалеют всю оставшуюся жизнь. Как правило, не слишком долгую. Ведь тогда, выбравшись из деревни, он почему-то вообразил, что стоит только вернуться к привычной жизни – и все пойдет по-прежнему. Все станет, как раньше, и подвал Фаомара забудется, как страшный сон. Сигмон верил в это, ему хотелось, чтобы так было, и он обманул сам себя. Обмануть других ему не удалось.

Когда курьер, опоздавший на целый месяц, появился на заставе, – оборванный, как бродяжка, голодный, измученный, то его встретили, как положено: без лишних разговоров скрутили и бросили в застенок. Тан не сопротивлялся – надеялся, что вскоре все выяснится. Начальник гарнизона явился к нему лично, правда, только через сутки, и только потому, что тан отказался разговаривать с низшими чинами. Сигмон попытался рассказать ему, что произошло: и про демона, и про колдуна Фаомара, и про деревню. Граф Тимарон сочувственно кивал, и в его глазах не было ничего, кроме безнадежной скуки, – он слышал сотни таких историй. От дезертиров. Но, стоило тану задрать грязную рубаху, снятую с огородного пугала в одной из деревень, как все изменилось в мгновение ока. Граф, разом поверивший словам пленника, птицей выпорхнул из камеры, так споро, словно заключенный попытался съесть его заживо.

Через несколько минут полковой маг свалил тана с ног заклинанием, обездвижил, а кузнецы заковали пленника в цепи. Потом его бросили в железную клетку, водрузили на повозку и уже к вечеру отправили в Вент.

Тана везли в клетке всю дорогу, как дикого зверя. Полковой маг, головой отвечавший за пленника, держал его в полузабытье, не ослабляя магических уз ни на миг. В полубреду Сигмон не уставал проклинать себя за глупость, но сделать ничего не мог: он попался. Удобного случая для побега так и не представилось, молодой маг хорошо знал свое дело, к тому же до жути боялся пленника и потому не спускал с него глаз. Бывшему курьеру оставалось лишь покориться судьбе.

Она привела его в подвал казармы, в холодную камеру темницы, где ему доводилось бывать прежде. Брошенный за решетку, голодный, измученный, Сигмон проклинал и судьбу, и колдуна, и свою глупость. Все оказалось напрасным: его мучения, жертвы, решения… Одна темница сменилась другой, только и всего. Иногда он думал, что лучше бы стал настоящим чудовищем, полудиким зверем, обреченным вечно скрываться в лесу. Зато там не было бы цепей.

В темнице вентского гарнизона он провел два дня. Сначала Сигмон пытался разговаривать с тюремщиками: требовал позвать графа Тиффера – начальника кадетского корпуса, капитана Веламара – начальника курьерской службы и вообще хоть кого-нибудь. Ему не отвечали. Стражники старались держаться подальше от пленника, а еду бросали в камеру, прямо на пол. Сорвав голос в первый же день, тан отчаялся. Никто к нему так и не пришел. И все же ему повезло.

К вечеру второго дня в темницу явился старший курьерской смены сержант Ритик. Они дружили с Сигмоном еще со времен учебы. И когда до него дошли слухи о странном пленнике, сержант решил сам посмотреть, во что превратился его товарищ.

Они говорили недолго, минут десять: скоро должна была начаться смена караула, и сержант торопился. Но и этого времени ему хватило, чтобы понять: тан – по-прежнему человек. Это не составило труда – всего лишь нужно было поговорить с пленником как с человеком. Ритик сделал это и убедился, что его друг – все тот же Сигмон ла Тойя, курьер, попавший в переплет.

Выслушав сбивчивый рассказ тана, сержант поведал другу, что именно его ожидает. Оказалось, что Сигмона должны были осмотреть маги из городской коллегии. Граф Тиффер пригласил их сразу же, как только доставили странного пленника. Но маги не спешили, сейчас они занимались другим заключенным армейской темницы – молодым повесой, сотворившим, по слухам, нечто ужасное. Держали его в соседней камере. Сигмон знал, это не редкость – гарнизонные застенки покрепче городских, поэтому самых опасных заключенных помещали именно сюда. Услышав, что рядом маги, он чуть не взвыл. Тан сразу же потребовал, чтобы они немедленно пришли, рвался рассказать про Фаомара и про демона, но все впустую. Сержант не имел права приказывать магам.

На прощание Ритик посоветовал ему сидеть спокойно, ждать своей очереди, надеяться на милость магов и уповать на судьбу. И еще пообещал замолвить словечко графу Тифферу о курьере, волею судьбы попавшем в странную историю. Потом сержант ушел, а тан остался в темнице. Не в силах уснуть, он сидел у стены до самого утра, страшась пропустить визит магов. Долго не выдержал. Заснул, проснулся, снова заснул – а их все не было. Тан злился, но больше не кричал и не требовал коменданта. Сейчас ему нужно было выглядеть спокойным и здравомыслящим. Его история и без того смахивала на горячечный бред.

Магов он почувствовал сразу: трудно не почувствовать заклинание, превращающее тебя в неподвижную колоду. Рухнув на каменный пол, Сигмон так и остался лежать, ожидая, когда появятся маги. А они все не шли. Мгновение казались годами, минуты – веками. Умом Сигмон понимал, что прошло не больше четверти часа, но ему казалось, что минуло тысячелетие. И когда оно было на исходе, дубовая дверь, окованная железными полосами, заскрипела и распахнулась. В камеру зашли маги: два седых благообразных старца в серых плащах. Тан попытался пошевелиться, но не смог. Маги начали неспешный разговор, уверенные, что пленник их не слышит, и тогда Сигмон понял: все только начинается. Все его беды впереди.

* * *

– Медис, вы это видите?

– Конечно, вижу, Кларенс, я не слепой. И прекратите бубнить – вас и так не слышно.

– Но нас могут подслушивать.

– Бросьте, кому вы нужны. Это тюрьма, а не трапезная коллегии.

– Все же…

– Хватит, Кларенс. Сосредоточьтесь на работе. Посмотрите, какой чудесный образец.

– Граф Тиффер уверял, что они поймали чудовище. Признаться, я думал, что речь идет про оборотня, но это создание больше похоже на человека.

– Но следы магического вмешательства еще видны. Посмотрите на левый бок.

В камере стало так тихо, что Сигмон услышал, как где-то далеко хрипит кто-то из заключенных. Он попытался открыть глаза, но веки даже не шевельнулись, зато огнем ожгло бок. Следом по телу пробежала волна щекотки – словно сухой веткой провели. Он понял, что маги изучали его тело, используя волшебство.

Тан попытался двинуть рукой, но без толку. Тело не подчинилось. Маги здесь, рядом, надо объясниться с ними, поговорить! Нужно рассказать про Фаомара, этого безумца, что ставил на нем опыты, рассказать про лабораторию в подвале… Тщетно. Он не может шевелиться, не может говорить. Маги видят в нем лишь диковину, интересный случай, но не более того. Неужели так сложно с ним поговорить? Не рассматривать, а всего лишь побеседовать, расспросить? Проклятие!

– Сыро.

– Что?

– Я говорю, тут невыносимо сыро. Мои суставы начинают ныть. Надеюсь, долго мы тут не задержимся. И вообще – со стороны магистра это было очень нехорошо.

– Что нехорошо?

– Отправить нас сюда, разумеется. Как будто нельзя послать пару молодых обормотов с первого круга. Эти подвалы дурно влияют на здоровье, коллега.

– Кларенс, это вы начинаете ныть, а не ваши суставы. Вы моложе меня лет на десять, а ведете себя, как дряхлый маразматик. Лучше сосредоточьтесь на волне эманаций, идущих от места мутации. Чувствуете?

– Да, след довольно четкий.

Маги снова замолчали, и Сигмон снова попытался открыть глаза. На этот раз веки дрогнули и приоткрылись – чуть-чуть. Зрение вернулось, но тан видел плохо, словно сквозь молочную дымку тумана. В этом белесом вареве ему удалось разобрать, что две сгорбленные фигуры в длинных балахонах застыли у самой двери. Два самых настоящих мага из городской коллегии. Два глупых старикана, отправленные магистром в темницу, потому что остальные заняты настоящим делом. Два старых маразматика.

– Что скажете, Кларенс?

– Это определенно не заклинание.

– Это даже коту ясно, коллега. Магическое вмешательство, разумеется, осуществлялось. Это привело к мутации объекта, а само воздействие давно прекратилось.

– Это я и без вас вижу, коллега. Интересно, поражено лишь тело или пострадал и разум?

– Посмотрите на ауру вокруг его головы. Четко видны следы поражения.

– Да, выглядит ужасно.

Тан попытался крикнуть, но горло свело судорогой, и только. Сердце гулко стучало в груди, глаза налились кровью, в ушах зашумело. И только. Маги ничего не замечали, да они и не хотели ничего замечать. Самовлюбленные болваны заняты лишь собой, им дела нет до того, что перед ними человек. Тан попытался сглотнуть – и не смог. Слюна потекла из уголка рта, прямо на каменный пол. Неужели так ничего и не выйдет?

– Интересный случай. Никогда не видел ничего похожего на такое воздействие.

– Знаете, Кларенс, в молодости я слышал о подобном. Тогда я учился в коллегии магов при Гернийском университете. Занятное было времечко, смею вас уверить. Помнится мне, что один из наставников – Леггер Васта…

– Хромой Леггер?

– Именно. Так вот, он рассказывал о похожем случае. Жуткая, доложу вам, история. Мутант погубил целую деревню, прежде чем его поймали. Он тоже был покрыт такой кожей, помнится, Леггер называл ее драконьей шкурой. Но то чудовище, как мне помнится, мало напоминало человека – больше ящерицу. Вскрытие показало значительное изменение внутренних органов. Эту тварь уже нельзя было назвать человеком, хотя когда-то оно, несомненно, принадлежало людскому роду.

– И что дальше?

– Ничего существенного. Этого не было в программе обучения, Леггер рассказывал нам это как интересный случай. Кажется, он говорил, что это произвольная мутация, вызванная концентрацией остаточного магического действия. Помнится, еще он хвастал, что провел вскрытие и даже написал трактат об этом опыте. Кажется, пытался доказать необратимость мутации. Или наоборот. Не помню точно, все-таки полсотни лет прошло.

– Так что будем делать с этим образцом?

– Полагаю, заберем в коллегию, так же как виконта.

– Сейчас?

– Что вы, Кларенс, не хватало еще возиться с этой нечистью. Представим магистру отчет, он пошлет кого-нибудь из второго круга.

– Что запишем в карточке?

– Так. Пишите: необратимая мутация, вызванная магическим вмешательством третьего круга.

– Третьего?

– Хорошо, хорошо. Напишите четвертого. Опасность, пожалуй, все пять. Не нравится мне эта тварь, слишком похожа на человека. Это обличье может обмануть простаков, и тогда жди неприятностей. Леггер в своих описаниях был очень убедителен. Пометьте: рекомендованный режим содержания – полная изоляция с лишением сознания. Не хватало нам еще дикого зверя в коллегии.

– Там и так хватает зверья, коллега.

– Браво, Кларенс! Стоит запомнить.

– Думаете, магистр сам займется этой тварью?

– Он займется виконтом. А эту диковину скинет на нас, будьте уверены. Нам еще предстоит с ней повозиться. Потом, конечно, явится кто-то из столицы, прочтет отчеты, заберет результаты исследований и получит очередную почетную награду. Вы же знаете, Кларенс, как это бывает. Вся слава достается этим молодым нахалам из столицы. Только потому, что они умеют вовремя перехватить чужое дело.

– Ну и что же нам делать?

– Ничего, коллега. К сожалению, это неизбежно. Нам с молодыми карьеристами, увы, не тягаться. С объектом же поступим, как с тем оборотнем. Сделаем все как всегда: на стенд, полная изоляция, изучение реакций на раздражители, повышение экспрессивности воздействия до полной нейтрализации объекта, а потом вскрытие. Жаль, если заберут тело. Вышло бы прекрасное чучело. Идеально бы подошло к тому оборотню, что стоит в углу моего кабинета.

– А мутация? Думаете, ничего интересного?

– Вряд ли. Рядовой случай. Скорее всего, действие древнего артефакта или аномальной магической зоны. Носятся такие вот молодчики где попало, а нам потом разбираться. Но, думаю, все быстро объяснится.

– Вскрытие покажет?

– Именно, коллега.

– Быть может, свяжемся с Леггером? Составим запись исследования, увяжем два случая, проведем сравнительный анализ. Это будет серьезная работа, ее не заберут – не посмеют связываться со стариком.

– Кларенс, вы окончательно выжили из ума. Хромой Леггер в могиле уже два десятка лет. Думаете, Гернийский университет просто так называют Леггеровским?

– Ах да. В самом деле.

– Лучше скажите – вы все записали?

– Извольте, уже готово.

– Тогда пойдемте скорее прочь. У меня заложило нос. Вы правы, тут ужасно сыро.

– Оставим заклинание неподвижности?

– Вам хочется тратить на это силы? Посмотрите: окон нет, дверь надежная, снаружи охрана. Если мы оставим покров неподвижности на сутки, то потом будем ходить полусонные дня два, а то и больше. Лучше снимайте заклинание и пойдемте. Скоро обед.

– Всенепременно, коллега.

Когда железная дверь с лязгом захлопнулась, освобожденный Сигмон застонал. К нему вернулись и зрение, и слух, но ушла надежда. Два выживших из ума старика решили его судьбу. Походя, между делом, одним росчерком пера убили его, даже не обратив внимания на то, что он еще дышит, что еще может мыслить и чувствовать. Они относились к нему как к предмету.

Перевернувшись на живот, тан подполз к стене, закрыл руками лицо и заплакал. У него не осталось сил даже на проклятия. Разговор магов, подписавших ему смертный приговор, лишил сил надежней, чем самые сложные заклинания. Он – чудовище. Мутант. Урод. Его будут резать на куски, внимательно изучать и рассказывать потом молодым магам о странном случае мутации. А через десяток лет они даже не вспомнят, о чем им рассказывали. Все верно. Он не человек и не может рассчитывать, что с ним будут обращаться по-человечески. Завтра два мага – молодых и сильных – лишат его сил и перенесут в коллегию. На стол. А там… Интересно, если он останется в сознании, то что в таком случае почувствует, когда его начнут потрошить словно рыбу?

От этой мысли сделалось жарко. Сигмон вскочил на ноги и ударил кулаками в стену. Нет, это невозможно! Невозможно думать об этом! Проклятая метка! Тан размахнулся и ударил себя по животу – по новой черной шкуре, надежно защищавшей от холодного оружия, но бессильной против холодной людской жестокости.

Проклятый колдун! Безумный ублюдок! Да и сам он тоже хорош. Что стоило стать настоящим дезертиром, убежать в леса или осесть в какой-нибудь деревушке? Нет. Он возжелал вернуться в тепло и уют человеческой жизни. Вот и вернулся.

– Эй! – закричал Сигмон. – Стража! Верните магов! Позовите капитана! Эй! Кто-нибудь, будьте вы прокляты!

Никто не ответил. Тан молил, угрожал, льстил, проклинал, упрашивал – впустую. Каменные стены оставались глухи и немы, как и положено стенам темницы. Сигмон кричал до тех пор, пока снова не сел голос. И только тогда, обессилевший и отчаявшийся, он повалился на пол и вжался щекой в холодную стену. Он почувствовал, как внутри что-то сломалось. Что-то хрупкое и тонкое надломилось с тихим звоном и с немыслимым грохотом ухнуло в черную бездну, лишив его последней надежды на спасение.

Теперь он хотел только одного – чтобы завтра заклинание магов сработало как надо и все-таки лишило его сознания. Он не хотел знать, что с ним будут делать и как. Не хотел чувствовать. Тан хотел умереть – прямо сейчас, не дожидаясь, пока его тело устроят на железном столе для опытов. Он уже прошел через это в подвале безумного мага и теперь обмирал от ужаса, представляя, что все это может повториться.

Черное забытье, пришедшее к нему, очень напоминало сон. Сигмон предпочел, чтобы это была смерть, но это оказался всего лишь обморок.

* * *

Очнулся он от странного звука, будто провели пальцем по шершавой стене. Сигмон вздрогнул, открыл глаза и замер – почудилось, что рядом кто-то есть. В камере царила темнота, но из маленького окошечка в двери лился ровный свет коридорных факелов.

Тан сел. В камере – никого, да и кто тут может еще быть? Но странное ощущение не проходило. Сигмон знал, что на него смотрят. Он чувствовал это, всем телом, всей кожей чувствовал.

– Кто здесь? – хрипло спросил он.

Никто не ответил. Сигмон невольно поежился, вспоминая темницу Фаомара. Все тот же кошмар: ночь, подземелье и кто-то невидимый, но живой, рядом. Демон?