6. Бассейн

– Мы живем в разных звездных системах на расстоянии семи тысяч световых лет друг от друга, но при этом у нас столько общего! Это просто фантастика! – рассуждала Богиня, гуляя у стен храма в компании дипломата. – Меры длины, меры веса, меры скорости и времени… – перечисляла она, загибая поочередно пальцы на руках. – Какой великолепный заход солнца! – вдруг отвлеклась Маэ от своего подсчета и обратила свой взгляд на небо.

Был поздний вечер, и Ариана уже успела скрыться за горизонтом, оставляя на небосводе за место себя малиново-красный свет. По мере того, как последние яркие лучи – след пылавшего весь день светила – бледнели, на небе все четче проявлялся блеск множества спутников планеты-колосса. Этот пейзаж завораживал девушку. Она глядела, не дыша, на творившиеся вверху метаморфозы и не могла себе представить, как раньше жила на Земле со всего одним единственным сателлитом, когда существуют миры, жители которых имеют возможность каждую ночь любоваться десятками лун.

– Скажи, Сириус, – внезапно обратилась к нему Праматерь, – сколько часов у вас в сутках?

Акридинский посол, до этого сохранявший молчание, позволяя Маэ восхищаться красотами родной ему планеты-гиганта, спокойно отвечал:

– Семьдесят два часа, Праматерь.

– Так получается, я двадцать четыре часа провела без чувств?! – поразилась девушка, рассчитывая на куда более скромные цифры.

– Двадцать семь часов с четвертью, Праматерь, – поправил ее Сириус.

– А год сколько?

– Триста шестьдесят пять суток.

– Если считать по часам, на планете, где жила я, это ровнялось бы трем годам, – проговорила в некоторой задумчивости Маэ.

– Не мучайте себя воспоминаниями о том ужасном месте, Праматерь, – посоветовал ей акридинец.

– А ты ведь сначала принял его за рай, – заметила девушка.

– С Богиней рай даже в аду, – изрек посол и, помолчав немного, добавил, – и наоборот.

Наступило молчание. Праматерь взглянула снова на старый храм, выстроенный, по уверениям дипломата, в ее честь. Несмотря на его внушительные размеры и расположение на одиноком склоне, он совершенно не напоминал крепость или тюрьму. Напротив, благодаря гению древних архитекторов туманности Олво, это здание из белого камня походило скорее на воздушное величавое облако или неясное, но прекрасное видение, готовое испариться – только приблизься к нему. Тонкие, изящные колонны, словно талии харит; навесные сады, источающие приятные, не знакомые для Праматери ароматы; множество мозаичных рисунков, огромных и крохотных, сложных и простых – все эти детали превращали обыкновенное строение в произведение истинного искусства. Но даже не они так восхищали девушку, не они стали последним, главным аккордом в симфонии этого архитектурного шедевра… статуи.

Да, скульптура ценилась жителями туманности выше, чем любой другой способ демонстрации достижений их высокой культуры и цивилизации. В центре святилища, в его главном зале, была установлена статуя Праматери, являвшаяся сердцем этой великолепной постройки, к которой путешественники из всевозможных миров, преодолев долгий и тяжкий путь, шли поклониться и попросить счастья и избавления от всяческих бед. Увидев эту статую Создательницы впервые, Маэ была потрясена тем невероятным сходством между своим лицом и ликом Богини. Они были как две капли воды, только одна живая, из крови и плоти, а другая в десять раз выше первой и сделана из белоснежного материала, напоминавшего мрамор. Девушка глядела на свое отражение в камне, не отрывая взгляд, и не прекращала дивиться тому, с каким необыкновенным мастерством безвестный скульптур изобразил свою Праматерь. Она словно дышала, словно ее глаза умели видеть, а уши – слышать. Такого смешения искусства и жизни пытались добиться многие, но удалось это лишь древним неизвестным акридинским творцам.

Скульптура, стоявшая в главном зале храма, так непринужденно склоняла свою милую головку, так грациозно протягивала свои руки, как бы желая обнять кого-то невидимого, стоявшего перед ней, таким по-матерински добрым казался ее взгляд, что весь образ ее чудился наполненным чувством и мыслью.

Подобные этой статуи были повсюду, одни больше, другие меньше, но все они были неоспоримо чудесны в своей красоте. Какие из них «прятались» в садах и зарослях, какие нашли свое место в здании святилища. И все были будто живы, будто дышали.

– Вы только что говорили очень мудрые слова, Праматерь, – сказал Сириус. – Между нами много общего, и это еще раз доказывает тот факт, что все мы произошли от одного существа, которое подарило жизнь всему дышащему. Народам Великого Союза Цивилизаций не под силу понять даже такую простую истину!

– Сириус, но я не… – Маэ тут хотела открыть своему спутнику, что ей только девятнадцать лет отроду и что вряд ли она могла дать жизнь всему дышащему, но дипломат помешал ей это сделать.

– Праматерь, Вам обязательно нужно взглянуть на Бассейн, – сказал он.

– Здесь есть бассейны?! – подпрыгнула на месте девушка, слово «бассейн» вдруг показалось ей таким родным и близким, но одновременно, к жалости, навечно далеким.

– Да, – подтвердил свои слова акридинец. – Позвольте Вас проводить.

Они прошли по широкой лестнице с такими огромными ступенями, что Богине каждый раз, чтобы преодолеть следующую, приходилось аккуратно сидя соскакивать с одной, приземляясь ногами на другую.

Оказавшись, наконец-то, у подножия храма, Сириус повел Маэ по просторной, но одинокой дороге вглубь садов и густых зарослей. Они долго были в пути. Отблески Арианы уже пропали с небосвода к тому часу, когда девушка и акридинец добрались до места.

Там, где роскошные сады сливались с дремучим лесом, располагалась обширная площадка, не занятая никакими растениями. В центре ее было сделано углубление, заполненное водой и выложенное затейливыми мозаичными рисунками.

Приблизившись к Бассейну, Праматери сначала подумала, что перед ней настоящее озеро или немыслимых размеров пруд. Вода в этом месте была кристально чистая, только девять изумрудных листиков отдыхало на ее тихой глади.

Несмотря на легкий ветер, на воде не было ряби, она застыла, словно в блюдце. Девушка подошла к самому краю Бассейна и заглянула вглубь. Спуск был пологий, и сама форма бассейна напоминала сложенные руки, готовые зачерпнуть влаги из ручья и умыть уставшее лицо.