Третий инфаркт произошел у Анатолия Александровича 3 октября 1997 года в здании прокуратуры. В медсанчасти № 122, куда был доставлен Собчак, не хватало самого современного оборудования, и через несколько дней именитого пациента перевели в отделение реанимации Военно-медицинской академии, которую возглавлял тогда генерал-полковник медицинской службы Юрий Шевченко, человек с безупречной репутацией. Шевченко являлся главным кардиохирургом Санкт-Петербурга и Ленинградской области, а также руководителем клиники сердечно-сосудистой хирургии им. П. Куприянова. В городе не было лучшего места для лечения заболеваний сердца.

По поводу болезни А. А. Собчака здесь провели три консилиума с приглашением самых опытных врачей. Их заключение оказалось неутешительным. Инфаркт у пациента осложнялся наличием аневризмы желудочка, то есть локального выпячивания истонченной стенки сердечной мышцы. При таком диагнозе никакой кардиохирург не стал бы рекомендовать проведение немедленной операции. К ней Собчака нужно было долго готовить в условиях полного отдыха и специального лечения. Даже сообщать диагноз пациенту было нельзя; это могло стать причиной повышенного беспокойства и волнения, а нужен был покой. Бывший мэр Санкт-Петербурга оказался слишком ранимым, хотя и старался скрывать это.

После госпитализации Собчака некоторые газеты развернули клеветническую кампанию уже не столько против него, сколько против лечащих врачей и прежде всего против профессора Шевченко. Особенно отличились в этом «Независимая газета» и «Новая газета». Писали о нечестности врачей, о каких-то огромных кредитах, которые Собчак якобы давал и Военно-медицинской академии, и медсанчасти, и которые будто бы не были возвращены мэрии. Писали о давних дружеских связях Людмилы Нарусовой и Юрия Шевченко, который, дескать, по ее просьбе готов подтвердить любой диагноз… Тот факт, что Собчаку так и не была сделана операция, расценивался как доказательство злоупотребления медицинских работников в угоду бывшему руководителю Северной столицы.

Журналист Б. Вишневский заявлял даже, что необходима «независимая общественная экспертиза». Это была совершенно аморальная и неприличная политическая травля, перед которой Собчак, его жена и лечащие врачи оказались беззащитными.

Кто-то предложил провести телевизионное интервью с Анатолием Собчаком прямо в больнице. Странно, но врачи и сам Собчак согласились на это интервью. В больницу прошли телеоператоры и журналисты – и мы видели на экранах лежащего в больничной палате человека, который слабым голосом что-то отвечал на задаваемые ему вопросы. Все это, однако, только подстегнуло активность гонителей Собчака. Вот что писал после этого больничного «телеинтервью» П. Вощанов: «Собчак стремится раздуть опасность своей болезни и выбить слезу из глаз сограждан. Это политический шантаж. Этот человек не раз удивлял своей изворотливостью. Он дает интервью на койке в белых кальсонах, а его следователи каждодневно утирают грязь со своих мундиров. Он страдалец, а они гестаповцы. Секрет этой коллизии прост: если бы речь шла о каком-то простом гражданине, а тут нате вам, сам Собчак. Перед законом мы все, конечно, равны, но те, кто обретается во власти, все ж таки равнее. За украденную внизу копейку покарают, а вверху и миллионную кражу не разглядят»^[64].

И это писал бывший пресс-секретарь Президента России Бориса Ельцина, который должен был хорошо знать, куда и как уходили из России и миллионы, и миллиарды.

К Ельцину в эти дни с просьбой о защите Анатолия Собчака приходили Чубайс, Немцов, Валентин Юмашев, другие демократы. Ельцин что-то просил передать Скуратову… Владимир Путин к Ельцину обращаться не стал. Он решил действовать самостоятельно, не посвящая никого в Москве в свои планы.

Путин в марте 1997 года был назначен начальником Контрольного управления Администрации Президента РФ. У него уже было несколько встреч с Борисом Ельциным. Президент пытался расспрашивать Путина о Собчаке и несколько раз неодобрительно отозвался о бывшем питерском мэре. Но Владимир Владимирович просто не стал поддерживать такой разговор.

3 или 4 ноября 1997 года Владимир Путин тайно приехал в Санкт-Петербург. О его пребывании в городе знало лишь несколько самых доверенных людей из Управления ФСБ по городу и Ленинградской области, а также из Управления по борьбе с организованной преступностью (РУБОП). Состав силовых структур в городе после выборов губернатора почти не изменился, и у Путина было здесь много добрых знакомых, которые готовы были помочь как ему, так и бывшему мэру.

В первую очередь Путин встретился с профессором Шевченко и выяснил все детали состояния и опасности, которые грозили Анатолию Александровичу. Путин поговорил с самим Собчаком и с Людмилой Нарусовой. Решение было однозначным: надо срочно увозить пациента за границу, подальше от Санкт-Петербурга. Но как это сделать? У Шевченко не было на этот счет никаких предложений, и Путин решил использовать свои возможности и только ему известные каналы влияния и связи. Описывая позднее свой успешный побег из Санкт-Петербурга, Анатолий Собчак ссылается на неожиданные для него конспираторские способности своей жены и на помощь Господа. Но кроме жены и Бога об успехе этой необычной спецоперации позаботился и их добрый знакомый – Владимир Путин.

6 ноября Анатолий Собчак уведомил профессора Шевченко, что намерен покинуть клинику и продолжить лечение в американском госпитале в Париже. Людмила Нарусова приехала в пять утра 7 ноября и в шесть утра разбудила мужа. Все было подготовлено. В восемь часов утра пришел Шевченко и передал Нарусовой историю болезни Собчака и всю необходимую медицинскую документацию. От жены пациента он получил расписку о ее ответственности за транспорт и лечение. В девять утра Собчака вынесли на носилках во внутренний двор клиники и поместили в машину «скорой». В сопровождении врача Собчак и Нарусова выехали в аэропорт Пулково.

Там уже ждал финский санитарный самолет, специально оборудованный для перевозки тяжелобольных; аренда этого самолета у частной финской медицинской кампании обошлась анонимному нанимателю в 30 тысяч долларов…

Больного провезли прямо к самолету, но все документы, вещи, деньги (8 тысяч долларов) представила таможне и пограничной охране его жена Л. Нарусова. Все необходимые формальности были соблюдены, и все необходимые печати и штампы проставлены. В аэропорту в таможне и среди пограничников многие знали об отлете Собчака, но никто не думал, что это какая-то тайная спецоперация. Во всяком случае, законы не были нарушены, что и подтвердила последующая тщательная проверка. Самолет с Собчаком и Нарусовой на борту поднялся и взял курс на Париж. За состоянием больного внимательно наблюдал уже финский врач. А во второй половине дня 7 ноября бывшего мэра Санкт-Петербурга уже осматривали врачи из американского госпиталя.

6 и 7 ноября в России были дни праздничные. За больницей, в которой находился Анатолий Собчак, следили. Прослушивались и все телефонные разговоры Нарусовой. Имелась инструкция не выпускать Собчака из города. Однако в праздник бдительность гонителей экс-мэра ослабла. Вот как позднее говорил обо всем этом сам Владимир Путин: «Я был в Питере, встречался с Собчаком, приходил к нему в больницу. 7 ноября друзья из Финляндии прислали санитарный самолет. Поскольку это было 7 ноября, когда страна начала праздновать, то отсутствие Собчака в Санкт-Петербурге обнаружили только 10 ноября»^[65]. Это стало сенсацией, и на пресс-конференции Людмилы Нарусовой, которая состоялась в тот день в холле парижской гостиницы, присутствовало очень много журналистов из российских и из западных газет, телевидения, радио. Некоторые сравнивали побег Собчака из ельцинской России с побегом дочери Сталина Светланы Аллилуевой из брежневского СССР в 1967 году…

Анатолий Александрович Собчак был обследован в американском госпитале в Париже. Тщательно проведенная коронарография и другие диагностические процедуры подтвердили заключение врачей Санкт-Петербургской военно-медицинской академии. Операция на сердце и сосудах была невозможна из-за тяжелого состояния пациента. Только самый отчаянный хирург мог бы решиться на немедленную операцию, рискуя и жизнью Собчака, и своей репутацией. Но таких врачей в американском госпитале не было. Да и к чему рисковать? Пациент нуждался пока что в полном отдыхе и хорошем лечении.

Еще в Петербурге врачи говорили ему о необходимости окончательного и бесповоротного ухода из политической жизни. Публичная политика невозможна без стрессов, а сердце Собчака было уже слишком изношено, чтобы переносить их. К сожалению, сам Анатолий Александрович не хотел прислушиваться к советам врачей. Конечно, в Париже он чувствовал себя спокойнее, его состояние улучшилось. Но он мечтал о возвращении не только в Россию, но и в большую политику. Он написал в Париже книгу «Дюжина ножей в спину» главным образом о событиях 1996–1998 годов, дал несколько интервью для российского телевидения. О нем писали и в российских газетах, чаще всего по-прежнему негативно: «Собчак живет во Франции на свои миллионы», «Собчак купил в центре Парижа дом», «у Собчака в Париже роскошная квартира» и т. п. На самом деле Анатолий Александрович жил в Париже очень скромно, сначала в недорогой гостинице, потом в квартире, которую арендовал здесь один из питерских бизнесменов.

Конечно, А. Собчак не был бедным человеком, но он не был и миллионером. Главным источником его доходов была не зарплата мэра и не бизнес, а гонорары за книги, которые выходили в свет и за границей, а также за лекции. Наибольшим успехом его книги пользовались во Франции; здесь у него было много добрых знакомых среди политиков и бизнесменов. Все «поколения» и потоки русской эмиграции чувствовали себя во Франции лучше, чем в других странах Европы. Из новой России эмигрантов прибыло еще очень мало, и Собчак оказался наиболее крупной фигурой.

В сентябре 1998 года Генеральная прокуратура РФ объявила о возбуждении против бывшего мэра Санкт-Петербурга уголовного дела по обвинению в получении взяток и злоупотреблении служебным положением. Выступая по этому поводу перед журналистами, Ю. Скуратов заявил, что следствие располагает в отношении Собчака материалами, «которые способны вызвать шок и смятение у любого нормального человека». Однако он, Скуратов, не может огласить эти материалы «в интересах следствия»… Но в это время, в сентябре 1998 года, наше общество испытывало шок и смятение от других событий – от тяжелого финансового краха, от экономического и политического кризиса. А через несколько месяцев мы испытывали если не смятение, то стыд и смущение по поводу обвинений, выдвинутых против самого генерального прокурора Скуратова, сфотографированного в обществе обнаженных дам. И «дело Собчака» сменилось на страницах газет и телеэкранах «делом Скуратова»…