Вопрос о соотношении между стихийностью и организацией в революционном движении давно занимал русские революционные партии. Меньшевики утверждали, ссылаясь на опыт Европы, что массовые народные революции всегда начинаются стихийно. Поэтому никакая партия не может «назначить» революцию в России: эта революция придет сама и ее нельзя «организовать». Партия должна быть готова к революции, члены партии должны вести агитацию и пропаганду, способствуя прояснению целей революции и выдвижению народных вождей. Но народными движениями нельзя руководить подобно тому, как полководец руководит действиями войск во время сражения.
После массовых выступлений в январе 1905 года меньшевики писали в «Искре» (тогда уже меньшевистской), что этот подъем стихийной массовой пролетарской борьбы решительно опровергает как либеральных маловеров, не веривших в то, что «народ заговорит», так и большевиков – этих «утопистов конспиративной организации», которые считали возможным «механическим рычагом агентуры двигать по своему усмотрению миллионную армию рабочего класса»[68]. Задача социал-демократов, как писал тогда Л. Мартов, «не столько организовывать народную революцию, сколько развязывать ее»[69]. Сходной точки зрения придерживались в то время и ведущие социал-демократы Европы. «Революции не поддаются воспитанию, – писала Роза Люксембург, – масса должна быть действующим хором, а руководители лишь “персонажами с речами”, “истолкователями массовой воли”». Даже требования большевиков о военно-технической подготовке восстания Р. Люксембург считала утопическими[70].
Иной была позиция большевиков. Они не отрицали ни возможности, ни важности стихийных революционных выступлений, подобных январским выступлениям петроградского пролетариата в 1905 году или восстанию на броненосце «Потемкин». Уже позднее, подводя опыт также и Февральской революции, В. И. Ленин писал: «Что стихийность движения есть признак его глубины в массах, прочности его корней, его неустранимости, это несомненно»[71]. Но одной стихийности мало. Именно стихийность, неорганизованность и связанная с этим разрозненность революционных выступлений были главной причиной неудачи революции 1905–1907 гг. «Не может быть назначена народная революция, – писал Ленин. – Но назначить восстание, если его действительно готовили и если народное восстание возможно в силу совершившихся переворотов в общественных отношениях, вещь вполне осуществимая»[72].
Одну из своих статей в газете «Вперед» Ленин озаглавил «Должны ли мы организовывать революцию?». Его ответ был положительным.
Революция 1905–1907 гг. не разрешила этого спора. Тогда потерпели поражение и массовые стихийные выступления рабочих, крестьян и моряков, но не привело к победе и такое заранее спланированное и организованное большевиками и эсерами выступление, как декабрьское вооруженное выступление рабочих в Москве.
Февральская революция была в значительной степени результатом стихийного взрыва недовольства петроградских рабочих, работниц и гарнизона. К революции неожиданно для властей примкнули и находившиеся в столице казачьи полки. Сопротивление отдельных полицейских подразделений было быстро сломлено: фигуры жандармов исчезли с улиц города. Революция, возникшая в столице, как пожар охватила всю страну и была поддержана на всех фронтах. Н. Бердяев писал: «Нельзя даже сказать, что Февральская революция свергла монархию в России. Монархия в России сама пала, ее никто не защищал, она не имела сторонников»[73]. Иными словами, Февральская революция произошла примерно так, как и представляли себе политическую революцию меньшевики: никто эту революцию не назначал, никто заранее не составлял плана ее развертывания ни в Петрограде, ни по всей стране. Не удалось позднее установить имена тех солдат, которые подняли Волынский полк на поддержку бастующих рабочих, – событие, ставшее переломным в дни революции.
О стихийности и неожиданности Февральской революции писали впоследствии и многие из ее участников и ученые-историки. «Ни одна организация, – писал В. Базаров, – не может приписать себе чести руководства первыми днями революции»[74]. Активный участник февральских событий в Петрограде Н. Суханов также свидетельствовал: «Ни одна партия не готовилась к великому перевороту. Все мечтали, предчувствовали, “ощущали”[75]. Эсер В. Зензинов писал вскоре после падения монархии: «Революция ударила как гром с неба и застала врасплох не только правительство, Думу, существующие общественные организации, она явилась неожиданностью и для нас, революционеров»[76].
Через десять лет после революции меньшевик О. А. Ерманский вспоминал: «Улица была окончательно завоевана рабочими массами, которые двигались как лавина. Это было стихийное движение, в котором не было оформленной и непосредственной цели. Были ли тут попытки какого-либо руководства – не знаю. Кажется, не было»[77].
Этот же тезис о полной неожиданности и стихийности Февральской революции повторяется и во многих западных исторических исследованиях. «Февральская революция, которую все революционные партии ожидали, – писал, например, М. Файнсод, – застала всех их врасплох»[78].
Американский историк А. Уолш также утверждал: «Февральская революция ни в каком смысле не была большевистским или марксистским движением. По своим причинам, организации или руководству она была хаотичным движением»[79].
В. И. Ленин также не раз отмечал стихийный по преимуществу характер февральских событий в России. Он писал: «В феврале массы создали Советы раньше даже, чем какая бы то ни было партия успела провозгласить этот лозунг. Само глубокое народное творчество, прошедшее через горький опыт 1905 года, умудренное им, – вот кто создал эту форму пролетарской власти»[80].
Верно, однако, и то, что неожиданность и быстрота революционного взрыва в 1917 году, который в этой его форме действительно никто не мог предвидеть, была связана с огромной подготовительной работой всех революционных партий в предшествующие годы. Уже революция 1905–1907 гг. была «генеральной репетицией» революционных событий 1917 года. Сам царизм, призывая в армию и обучая обращению с оружием миллионы крестьян и рабочих, проводил, помимо своей воли, военно-техническую подготовку революции. Немалое значение для развертывания революционных событий имело массовое пополнение младшего офицерского корпуса представителями интеллигенции, студенчества, а также отличившимися на войне солдатами и рядовыми казаками. Вероятные союзники рабочего класса – крестьяне – стояли вооруженные и организованные в качестве военных гарнизонов во всех крупных городах, при этом особенно крупные гарнизоны были в Москве и Петрограде.
Надо ответить также, что не одни лишь левые, но и часть правых и либеральных центристских партий своей критикой царского правительства также способствовали подготовке революции. Многие речи известных думских ораторов распространялись через газеты или в списках не только в буржуазно-либеральных кругах, но и среди студенчества, интеллигенции, в офицерских кругах и среди части рабочего класса. Милюков говорил, что, критикуя правительство, Дума сдерживает толпу и таким образом охраняет власть. Но это была иллюзия. Ближе к истине был В. Шульгин, который постоянно задавал себе вопрос: «Не слишком ли сильно Прогрессивный блок критикует правительство, уверяя, что оно никуда не годится? Не помогает ли это революции? Сдерживаем ли мы или разжигаем революцию?»[81] И действительно, критика правительства в Думе в сочетании с тупой неуступчивостью царской власти объективно помогала развитию и расширению революционных настроений в обществе.
Подготовке Февральской революции служила деятельность меньшевиков, эсеров, народников и других близких им политических групп и течений, включая и различные националистические течения и партии. Занимая, как правило, оборонческую позицию, эти группы и партии все более резко критиковали правительство и монархию. В одном из воззваний меньшевиков-оборонцев осенью 1916 года ясно говорилось об «устранении, свержении или уничтожении того режима, который привел страну на край гибели». Здесь же говорилось, что «демократизация страны не может быть отделена от ее защиты»[82].
Еще более настойчивую работу по подготовке революции проводили большевики, хотя их деятельность не была столь заметна, как деятельность «Прогрессивного блока». Только большевики сумели создать и сохранить в основных пролетарских центрах разветвленную подпольную организацию, отдельные звенья которой проникали и в армию. Еще во время войны в Россию вернулся из эмиграции А. Г. Шляпников, который возглавил Русское бюро ЦК. Накануне Февральской революции в докладе ЦК РСДРП(б) Шляпников писал: «По сравнению с тем, как обстоят дела у других, у нас – блестяще. Можно сказать, что всероссийская организация в данное время есть только у нас. Меньшевики, объединенцы и прочие отколовшиеся вновь вступают в ряды партии. Политическая борьба с каждым днем обостряется. Недовольство бушует по всей стране. Со дня на день может вспыхнуть революционный ураган. Настроение угрожающее»[83].
Почти все стачки и демонстрации, проводившиеся в январе и феврале 1917 года, имели своих руководителей, они координировались районными комитетами и Петроградским комитетом большевиков. К концу февраля 1917 года большевистские организации по всей стране насчитывали 24 тысячи человек, из них в Москве было около 600 человек, а в Петрограде около двух тысяч[84].
«Эти люди, – писал в те дни о большевиках Н. Суханов, – варились в совершенно иной работе, обслуживая технику движения, форсируя решительную схватку с царизмом, организуя агитацию и нелегальную печать»[85].
Из всех приведенных выше фактов и соображений не следует, однако, что революция в феврале не была по преимуществу стихийной, что ее главными организаторами были большевики и что революционные события развивались по какому-то тайному, но четкому плану, разработанному Русским бюро ЦК. Однако столь же неверным было бы утверждать, что революция никем по-настоящему не готовилась и всех застала врасплох. Истина лежит между этими крайними точками зрения. К этой истине близко подошел Л. Троцкий, который позднее писал в своей книге о Февральской революции: «Мистика стихийности ничего не объясняет. Чтобы правильно оценить обстановку и определить момент удара по врагу, нужно было, чтобы у массы, у ее руководящего слоя, были свои запросы к историческим событиям и свои критерии их оценки. Другими словами, нужна была не масса вообще, а масса петроградских рабочих и вообще русских рабочих, прошедших через революцию 1905 года, через московское восстание декабря 1905 года… Нужно было, наконец, наличие в частях самого гарнизона передовых солдат, захваченных или хотя бы задетых в прошлом революционной пропагандой. На каждом заводе, в каждом цеху, в каждой роте, в каждой чайной, в военном лазарете, на этапном пункте, даже в обезлюдевшей деревне шла молекулярная работа революционной мысли. Везде были свои истолкователи событий, главным образом из рабочих, у которых справлялись, что слышно, от которых ждали нужные слова… Элементы опыта, критики, инициативы, самоотвержения пронизывали массу и составляли внутреннюю, недоступную поверхностному взгляду, но тем не менее решающую механику революционного движения как сознательного процесса»[86].
Большевистские организации Петрограда, конечно, и готовились к революции и готовили ее. Но даже они не предполагали, что события развернутся со столь стремительной быстротой. Показательно, что на 23 февраля большевики не намечали никаких стачек и демонстраций. Только на 1 мая 1917 года была намечена всеобщая забастовка и манифестации на улицах[87].
Но события обогнали этот план. Именно 23 февраля начались стихийные выступления петроградских работниц, к которым вскоре примкнула большая часть рабочего класса Петрограда. Контроль за начавшимся массовым движением не был, однако, утрачен. Все партийные комитеты большевиков немедленно присоединились к движению, стремясь не только политически его оформить, но и выдвинуть вперед своих представителей.
Немалую роль в событиях первых дней и недель революции играли и отдельные группы меньшевиков и эсеров. Меньшевики в это время пользовались еще большим влиянием на многих предприятиях, а эсеры – среди солдат гарнизона. В самом первом составе исполкома Петроградского совета большевиков еще не было. В первые дни революции руководство Петроградским советом оказалось в руках трех лиц: Ю. Стеклова, не примыкавшего тогда ни к большевикам, ни к меньшевикам, Н. Суханова, который примыкал к группе меньшевиков-интернационалистов, и Н. Соколова, который в это время примыкал к левому крылу меньшевиков. При участии этих людей был составлен и знаменитый «Приказ № 1» Петроградского совета – о демократизации в армии. С возвращением в Петроград других, более авторитетных деятелей социалистических партий эти первые активисты Петроградского совета отошли на задний план.
Важно проследить и за позицией В. И. Ленина в январе-феврале 1917 года. В нейтральной Швейцарии, оторванный от России, Ленин внимательно следил за событиями в России, в Европе и во всем мире. Конечно, он ждал революции и в России и во всей Европе и делал все, что было в его силах, чтобы приблизить этот революционный взрыв. Ленин был уверен, что мировая война кончится революцией в большинстве стран Европы, но он, конечно, не мог предвидеть конкретного хода политических и военных событий. Ленин хорошо видел, что именно Россия является наиболее слабым звеном среди воюющих стран, и он тщательно продумывал возможные альтернативы развития событий. Часто ссылаются в этой связи на доклад Ленина для швейцарской молодежи об уроках революции 1905 года. В этом докладе в январе 1917 года Ленин, в частности, говорил: «Нас не должна обманывать теперешняя гробовая тишина в Европе. Европа чревата революцией. Чудовищные ужасы империалистической войны, муки дороговизны повсюду порождают революционное настроение. Господствующие классы все больше и больше попадают в тупик, из которого без величайших потрясений они вообще не могут найти выхода. Ближайшие годы как раз в связи с этой хищнической войной приведут в Европе к народным восстаниям под руководством пролетариата против власти финансового капитала, против крупных банков, против капиталистов, и эти потрясения не могут закончиться ничем иным, как только экспроприацией буржуазии и победой социализма. Мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв этой грядущей революции. Но я могу высказать надежду, что молодежь, которая работает так прекрасно в социалистическом движении, что она будет иметь счастье не только бороться, но и победить в грядущей пролетарской революции»[88].
Очевидно, что фраза о «стариках» в данном контексте была не более чем риторическим приемом. Ленин был глубоко уверен, что революция не за горами. Н. К. Крупская вспоминала: «Никогда, кажется, не был так непримиримо настроен Владимир Ильич, как в последние месяцы 1916 и в первые месяцы 1917 года. Он был глубоко уверен, что революция надвигается»[89].
Но и Ленин не думал, что революция придет в Россию уже в конце февраля. Через полтора года после февраля Ленин говорил: «За два месяца до января 1905 года и перед февралем 1917 года ни один, какой угодно опытности и знания революционер не мог бы предсказать, что такой случай взорвет Россию»[90].
Это был стихийный взрыв, пояснял Ленин, без таких стихийных взрывов ни одной революции не было и быть не может.
Если в развитии Февральской революции преобладало стихийное начало, то совершенно иначе происходило вызревание и развитие Октябрьской революции. Это и понятно, Февральская революция происходила в стране, лишенной основных демократических свобод. Эта революция развивалась в формах спонтанного и плохо управляемого взрыва народного недовольства. Совершенно иное положение было в России перед Октябрем. Уже более полугода Россия жила в условиях почти полной политической свободы. Были легализованы все левые политические партии, их численность быстро увеличивалась. При этом партия большевиков, благодаря своей программе и своей организации и дисциплине, успешно обретала преобладающее влияние в главных промышленных центрах. Временное правительство было вынуждено после Февраля делить власть с Советами, и оно не смогло в короткие сроки создать сколько-нибудь эффективный аппарат управления.
В этих условиях большевики могли вести не только активную агитацию и пропаганду, создавая политическую армию для новой революции, они стали проводить и большую работу по созданию реальной военной опоры для нового поворота революции. Уже летом 1917 года на предприятиях создавались вооруженные отряды Красной гвардии с единым командованием. Большевики сумели приобрести решающее влияние в революционных организациях Балтийского флота. Их влияние росло в подразделениях Петроградского и Московского гарнизонов, а также в частях действующей армии, особенно на Северо-Западном фронте.
Особое значение имел переход под контроль большевиков Петроградского и Московского советов, на активной или хотя бы пассивной поддержке которых держалось Временное правительство. Правда, и в сентябре и в начале октября 1917 года в России наблюдался спад массового движения и, напротив, рост черносотенной прессы, на что нередко ссылались оппоненты Ленина. Но он убедительно отклонял эти доводы. «Абсентеизм и равнодушие масс, – говорил Ленин на заседании ЦК 10 октября 1917 года, – можно объяснить тем, что массы утомились от слов и резолюций»[91]
О проекте
О подписке