О концепциях научного социализма К. Маркса и Ф. Энгельса

Карл Маркс и Фридрих Энгельс не раз заявляли о том, что их главной задачей было обоснование исторической ограниченности капитализма и неизбежности его преобразования в социализм.

Во второй половине XIX века капитализм как общественно-экономическая система, строй или формация уже господствовал в Западной Европе и в Северной Америке. Его можно было поэтому изучать с помощью всех доступных в то время общественным наукам методов. К. Маркс был в этом деле не только одним из первых, но и наиболее успешным из всех философов и экономистов, которые стремились понять и определить природу и движущие силы капиталистического общества, его достижения и пороки, его классовую структуру, природу капиталистической эксплуатации, источники капиталистической прибыли, особенности рыночной экономики и всей системы товарно-денежных отношений. К. Маркс и Ф. Энгельс дали глубокий анализ исторического формирования капитализма из недр европейского феодального общества и создали стройную и убедительную концепцию происхождения и развития частной собственности, неравенства, классов и государства. Это был действительно научный анализ, научная концепция – в такой степени, в какой это было вообще возможно во второй половине ХIХ века. Но одно дело изучение прошлого и настоящего капиталистического общества, а другое дело изучение путей его будущей эволюции и развития.

В XIX веке социализм существовал только в умах, в желаниях, даже в мечтах социалистов и коммунистов, но он не существовал как реальность, которую можно было бы изучать и анализировать, как это можно было делать по отношению к капиталистическому обществу. Это понимал еще молодой Маркс. Объявляя себя коммунистом, он заявлял, что коммунизм для него не состояние, которое должно быть установлено, и не идеал, с которым должна сообразоваться действительность. Коммунизм – это действительное движение, которое должно уничтожить теперешнее состояние. «Мы не стремимся, – писал Маркс в 1843 году, – догматически предвосхитить будущее, а желаем только посредством критики старого мира найти новый мир»^[38]. И в дальнейшем как Маркс, так и Энгельс многократно повторяли, что они не ставят своей целью «диктовать человечеству какие-то окончательные законы», «выражать заранее готовые мнения относительно деталей будущего общества»^[39]. Их социализм является научным в отличие от утопического социализма именно потому, что он опирается на научный анализ капиталистического общества и его противоречий, а не потому, что он может с научной точностью определить природу и устройство будущего общества, которое придет на смену капитализму. Социализм научен как критика капитализма, но как концепция будущего общества это только гипотеза, которую можно считать научной гипотезой, но которая не становится от этого объективной истиной, а остается всего лишь гипотезой.

В правильности своей гипотезы К. Маркс и Ф. Энгельс были уверены и в своих научных работах и в выступлениях пропагандистского характера, даже в переписке, Маркс и Энгельс высказывали не только убеждение в неизбежности крушения капитализма и социалистической революции, но и стремились заглянуть дальше, они пытались дать своим приверженцам некоторые представления о природе социализма. При этом речь шла как о самых общих принципах «правильного» и справедливого общества, так и о некоторых конкретных деталях и особенностях жизни людей при социализме, которые мало чем отличались от построений утопического социализма. «Социализм, – как утверждал Энгельс, – это строй, который обеспечивает всем членам общества путем общественного производства не только вполне достаточные и с каждым днем улучшающиеся материальные условия существования, но также полное свободное развитие и применение их физических и духовных способностей»^[40]. О социализме и Маркс и Энгельс писали говорили как об обществе, где будет торжествовать справедливость и внимание ко всем гражданам и где свободное развитие каждого станет условием свободного развития всех. Его главный принцип – «от каждого по способностям и каждому по труду». Этот новый общественный строй возникнет не мгновенно. Будет и революция, движущей силой которой может стать только пролетариат.

В своем знаменитом письме к Иосифу Вейдемейеру К. Маркс писал еще 5 марта 1852 года, что он считает своей заслугой «доказательство того, что классы и классовая борьба связаны лишь с определенными историческими азами развития производства, что классовая борьба неизбежно ведет к диктатуре пролетариата и что эта диктатура сама составляет лишь переход к уничтожению всяких классов и к обществу без классов»^[41]. Но доказать все это в середине XIX века было невозможно. Речь могла идти лишь о предположениях, гипотезах, намерениях, политических целях, но не об объективно установленных истинах. К таким же желаниям и гипотезам можно отнести и утверждение о том, что при социализме должно будет исчезнуть противоречие между городом и деревней, между умственным и физическим трудом, даже о том, что в социалистическом обществе будет полностью ликвидирована частная собственность на средства производства как основа эксплуатации человека человеком. Именно из этого положения делался вывод о несовместимости социализма и товарного производства. Очень хотелось, чтобы в будущем обществе можно было обойтись без торговли. Нередко Маркс и Энгельс кроме приведенных выше общих характеристик будущего социалистического общества начинали говорить и о таких деталях, которые даже как гипотезы или предположения никак нельзя было назвать научными. Таких предположений было особенно много в «Манифесте Коммунистической партии». Мы можем найти в этом «Манифесте» не только утверждения об уничтожении частной собственности, но и об отмене при социализме права наследования. Авторы считают необходимым провести при социализме «учреждение промышленных армий, в особенности для земледелия». Буржуазные разглагольствования о семье и воспитании, о нежных отношениях между родителями и детьми вызывали у авторов «Манифеста» отвращение они настаивали на «замене домашнего воспитания общественным», на «воспитании всех детей с того момента, как они могут обходиться без материнского ухода в государственных учреждениях и на государственный счет». При социализме, по утверждению Маркса и Энгельса, будет экспроприирована земельная собственность. В руках государства будут находиться все кредитные учреждения, а национальный банк с государственным капиталом получит исключительную монополию. В руках государства окажется весь транспорт, а все хозяйства при социализме будет вестись по общему плану»^[42].

Конечно, «Манифест» не был научным произведением; как К. Маркс, так и Ф. Энгельс только начинали тогда свои научные исследования в области истории, философии и политической экономии. Однако именно этот программно-пропагандистский документ заметно повлиял на политическую и общественную мысль второй половины XIX века и первой половины XX века. О марксизме и его сторонники, и его оппоненты судили в первую очередь по «Манифесту», а не по «Капиталу», первый том которого был опубликован более чем через двадцать лет. Известно, что второй и третий тома «Капитала» были опубликованы только после смерти К. Маркса. Что касается «Экономических рукописей» Маркса, которые содержали подготовительные наброски к «Капиталу», то эти важные для понимания взглядов Маркса материалы стали известны только к середине XX века и были до сих пор предметом изучения и анализа лишь для узкой группы ученых-марксоведов.

Известно, что один из черновых вариантов «Манифеста» имел заголовок «Коммунистический символ веры». Иными словами, речь шла не о научных выводах, а о вере. Но именно «Манифест Коммунистической партии» разошелся по всему миру как главный документ марксизма; он был переведен более чем на 140 языков и издавался на протяжении ста лет после первого издания 1500 раз. Конкуренцию «Манифесту» в эти годы могла составить только Библия.

Утопизм был характерен и для многих других работ К. Маркса и Ф. Энгельса, которые появились в 60-е и 70-е годы XIX века. Современникам и последователям Маркса и Энгельса были хорошо известны их мысли и утверждения об отмирании государства при социализме, а также об отмирании денег, которые должны будут заменяться некими «трудовыми квитанциями» – бумажными удостоверениями на получение предметов потребления в соответствии с затраченным трудом. Более того, и Маркс и Энгельс пытались доказать, что в будущем обществе будет введен принцип равной оплаты за простой и сложный труд рабочего. Это странное предположение мотивировалось тем, что в социалистическом обществе профессиональное обучение будет проводиться за общественный счет и, стало быть, плоды этого обучения должны также доставаться обществу. Саму мысль о возможности в будущем дополнительной оплаты за сложный труд Энгельс весьма грубо называл «бесстыжей подтасовкой, подобную которой можно встретить разве только у разбойников пера»^[43]. Явно утопический характер имели и рассуждения Энгельса о разделении труда при социализме, «когда не будет ни тачечников, ни архитекторов по профессии и когда человек, который в течение получаса давал указания как архитектор, будет затем в течение некоторого времени толкать тачку, пока не явится опять необходимость в его деятельности как архитектора. Хорош был бы социализм, увековечивающий профессиональных тачечников»^[44]. Мысль о том, что сама профессия тачечников и землекопов исчезнет еще при капитализме, не приходила в то время в голову Энгельсу.

Следует сказать, что ни Маркс, ни Энгельс не настаивали на несомненной истинности некоторых своих предсказаний, особенно по некоторым частным вопросам. Уже после смерти К. Маркса в письме к Э. Пизу от 27 января 1886 года Энгельс замечал: «Наши взгляды на черты, отличающие некапиталистическое общество от общества современного, являются точными выводами из исторических фактов и процессов развития и вне связи с этими фактами и процессами не имеют никакой теоретической и практической ценности»^[45].

К сожалению, Энгельс не пояснил – какие именно из его и Маркса предсказаний он считает «точными выводами из исторических фактов и процессов развития», а какие можно было бы отнести только к предположениям и догадкам, не имеющим «никакой теоретической и практической ценности».

Некоторые из учеников Маркса и Энгельса попытались еще при жизни отцов-основателей расширить и уточнить весьма расплывчатые картины будущего социалистического общества. Например, в книге Августа Бебеля «Женщина и социализм», первое издание которой вышло в свет в 1879 году, можно было найти не только рассуждения о новой роли женщины при социализме или утверждения об упразднении частной собственности и торговли, но и рекомендации по части более рационального использования лошадей в сельском хозяйстве, по расширению дорожного строительства и мелиорации земель и даже по части чистки ковров и уборки пыли из домов и квартир. Целый раздел этой книги был посвящен планам по упразднению частных кухонь, где женщины проводят слишком много времени и об устройстве «коммунистических кухонь»^[46]. Мысли о тракторах, кухонных комбайнах, микроволновых печах и холодильниках еще никому из учеников К. Маркса не приходили в голову.

Утопическое мифотворчество по поводу социалистического общества продолжалось среди самых авторитетных марксистов и после смерти Маркса и Энгельса. Так, например, в одной из программных лекций Карла Каутского, которая была издана в 1905 году и на русском языке под заголовком «На другой день после социальной революции», можно было прочесть, что после своей победы победивший пролетариат должен будет национализировать транспорт, рудники, леса и шахты. На большую часть других капиталистических предприятий, государство введет высокие налоги, которые должны будут привести эти предприятия к банкротству и к их замене общинами и товариществами. Не выдержит конкуренции социалистических общин и мелкое производство. Немедленной ликвидации будет подвергнут финансовый капитал, который, по мнению Каутского, не имеет никаких полезных функций в обществе. Весь этот капитал будет заменен облигациями и ценными бумагами общин. Везде будет проводиться внедрение передовой техники, интенсификация, что позволит значительно повысить заработную плату трудящихся. Получит большое развитие «интеллектуальное производство». Пролетариат не будет жалеть средств на развитие науки и искусства, но он также не будет навязывать деятелям науки и художникам какие-либо обязательные требования. В будущем обществе осуществится лозунг: «Коммунизм – в материальном производстве, анархизм – в интеллектуальном». Завершая лекцию, Каутский говорил: «Социализм принесет людям обеспеченность, спокойствие и досуг, он поднимет их душу выше будничных забот, ибо им не придется изо дня в день думать о хлебе насущном. Социализм сделает каждую отдельную личность независимой от других личностей и искоренит, таким образом, и холопские чувства, и чувство презрения к людям. Он сравняет город и деревню; сделает доступным людям все сокровища богатой культуры и вернет им природу»^[47].

Некоторые из известных марксистов конца XIX и начала XX веков возражали против подобного конструирования детального облика будущего общества. Известны возражения на этот счет Эдуарда Бернштейна, который в одной из своих лекций говорил: «Никакой изм не является наукой. Мы обозначаем измами воззрения, тенденции, системы мыслей или требований, но не науки. Фундаментом всякой истинной науки служит опыт, вырабатывающийся совокупным знанием. Социализм же есть учение о будущем общественном строе, почему ему и недоступен наиболее характерный элемент строгой научности»^[48].

Дело, конечно, не в суффиксах. Можно и сейчас назвать немало вполне научных направлений и концепций, которые имеют окончание «изм»: дарвинизм, менделизм, фрейдизм, бихевиоризм и др. Но во многом другом с Бернштейном можно было бы согласиться. Даже сегодня, когда существуют более совершенные, чем в XIX веке, методы прогнозирования социальных процессов, когда возникла футурология, мы не можем с уверенностью говорить о будущем общественном строе. Но мы можем уже анализировать все то, что произошло в XX веке – в том числе и в СССР в годы нашего «реального социализма».

Пытаясь защитить марксизм от критики, некоторые из авторов утверждали, что учение о социализме и коммунизме было не особенно важной частью доктрины даже и для самих отцов-основателей. С этим нельзя согласиться. Карл Маркс, несомненно, был великим философом и великим экономистом, но его влияние на общественную мысль и социально-политические движения XIX и XX веков связано с доктринами об особой роли и об исторической миссии пролетариата, который через революцию должен стать господствующим классом в обществе и привести человечество к социализму и коммунизму. Именно эта часть учения К. Маркса и Ф. Энгельса является главной и завершающей частью марксизма, хотя именно эта часть марксизма содержала значительные элементы утопических представлений и нуждается поэтому в самых существенных коррективах.

Среди советских историков н философов было немало таких, кто никогда не ставил под сомнение ни одно из высказываний Маркса и Энгельса о социализме и коммунизме. Но было немало и таких, кто понимал историческую ограниченность или, вернее, исторически обусловленную ограниченность марксизма во всех его составных частях и особенно в концепциях Маркса и Энгельса по поводу социализма и коммунизма. Как писали, например, И. Пантин и Е. Плимак: «Маркс и Энгельс нередко допускали ошибки, порой принципиального свойства. Но Марксов «Проект будущего» был в сущности поисковой моделью, не несущей в себе никаких критериев истинности или неистинности ее предсказаний. Критерием могла стать только реальная историческая практика социализма, которая в XIX веке практически не существовала, если не считать кратковременного эксперимента парижских коммунаров 1871 года, в бессознательной деятельности которых не было, по выражению Маркса, «помимо их тенденций» вообще «ничего социалистического»^[49].

Такой же тезис, хотя и другими словами, выдвигал и В. И. Игнатьев в небольшой, но очень содержательной статье: «Возможна ли целостная теория социализма?» Автор писал: «Исторически первичным объектом (в научном социализме. – Р. М.) выступает капитализм досоциалистической эпохи, времен К. Маркса и Ф. Энгельса. Создаваемое на основе отображения этого объекта теоретическое знание могло носить исключительно гипотетический характер, поскольку коммунизма еще не существовало. Это знание относится к абстрактно-теоретическому описанию социализма, получаемому путем распространения на сущностные черты данного общества выводов о путях и формах разрешения основных противоречий капитализма»^[50].

Из сказанного выше можно сделать вывод, что сам термин «научный социализм» не является вполне корректным, так как и оппоненты и сторонники марксизма нередко понимали эту часть учения Маркса как научное описание и анализ именно социалистического общества. Но такой анализ в XIX веке был невозможен и отцы-основатели на него не претендовали. В их понимании научный социализм – это отнюдь не наука о будущем социализме, а не более как наука о еще более далеком коммунистическом обществе. Это – научный анализ, который приверженцы социализма или ученые, открыто выступающие как защитники интересов рабочего класса, проводят в отношении современного им общественного устройства, то есть реальной действительности ХIХ века, а также всей истории человечества, включая происхождение самого человека и человеческого общества. Стоит вспомнить в этой связи слова Энгельса из его работы «Развитие социализма от утопии к науке», что современный социализм по своему содержанию является прежде всего результатом наблюдения, с одной стороны, господствующих в современном обществе классовых противоположностей между имущими и неимущими, капиталистами и наемными рабочими, с другой – царящей в производстве анархией»^[51].

«Для нас с Марксом, – говорил в другой работе Энгельс, – социализм был в первую очередь социалистической критикой капиталистического способа производства»^[52]. Понятно также, почему К. Маркс весьма жестко ответил одному из авторов, находившему в его учении своеобразную модель социалистического общества: «…я никогда не возводил социалистической системы…»^[53]

Это обстоятельство нередко ставило в тупик тех оппонентов марксизма и противников социализма, которые, начиная свой критический анализ, обнаруживали, что никакого развернутого учения о социализме как новой общественно-экономической формации у Маркса не было, что Маркс и Энгельс и не ставили своей задачей создавать какой-то детальный проект социалистического общества и механизмов его функционирования. Они говорили лишь о тенденциях, о целях и предлагали некоторое число гипотез.

Еще в 1922 году в условиях НЭПа в Советской России появилось множество небольших частных издательств и немарксистских изданий. В Петрограде начал выходить журнал «Экономист», в котором подвергалась критике экономическая политика большевиков. По требованию Ленина это издание было вскоре запрещено, а большую часть редакторов выслали из страны. На короткое время основатель «Экономиста» Б. Бруцкус (1874–1938) возобновил работу журнала в Берлине. Его критика экономической политики большевиков была в основном совершенно справедливой, но она совсем не затрагивала основ марксизма. В. Бруцкус писал с некоторым недоумением: «Приходится с полной определенностью констатировать поразительный факт: научный социализм, целиком поглощенный критикой капиталистического строя, теории социалистического строя до сих пор не разработал»^[54]. Но в этом факте нет ничего поразительного. Хотя и Маркс и Энгельс и пытались предсказать те или иные особенности социализма, они не пытались и не могли разработать какую-то теорию социалистического строя. В XIX веке это было невозможно. К сожалению, в этом направлении мало что было сделано и в XX веке.