А был ли социализм?

Неожиданное и быстрое крушение коммунистических режимов в СССР и в странах Восточной Европы снова сделали социализм и как идею, и как общественный строй предметом полемики и политической борьбы. Решительная критика как сталинского тоталитаризма, так и более поздних авторитарных систем быстро переросла у нас в стране в критику марксизма и ленинизма, а затем и самой идеи социализма. По мнению популярных публицистов «перестройки» Александра Ципко и Ларисы Пияшевой, идея социализма являлась лишь «боковой», маргинальной и малозначительной идеей XIX века. Поэтому она неправомерно заняла столь большое место в жизни XX века. Это была странная попытка оспорить идеологический и политический выбор не менее чем трети человечества, решившего идти дальше по пути социализма. Нетрудно убедиться в том, что в XIX веке социализм не был каким-то мощным идеологическим движением. Однако тупик, в который зашел мировой капитализм в первой половине XX века, две мировых войны, фашизм, колониализм и империализм, – все это закономерно выдвинуло социализм и как идею, и как практическую задачу, и как альтернативу капитализму в сознании народов многих стран мира.

Известно, что в России идеи социализма были связаны не только с именами Г. В. Плеханова и В. И. Ленина. К идеям и концепциям социализма с уважением относились и такие крупнейшие русские философы и мыслители, как Н. Бердяев, С. Булгаков, И. Ильин, К. Лосский, В. Розанов, Г. Федотов, П. Флоренский, С. Фрэнк, Л. Шестов и некоторые другие, хотя никто из них не считал себя марксистом. Российский публицист Г. Тульчинский писал об этом с большим сожалением. Все эти люди, – писал Г. Тульчинский, – глубоко заблуждались. «В работах Ф. фон Хайека, К. Поппера, М. Вселенского, М. Джиласа, И. Шафаревича достаточно убедительно и с различных позиций раскрыт смысл социализма не только как несостоятельной практической программы, ведущей общество в исторический тупик, но и как самопротиворечивой теоретической концепции. Мы поэтому должны отказать социализму в самостоятельной правоте»^[6]. Сегодня в Москве можно приобрести и прочесть работы всех указанных Г. Тульчинским авторов и убедиться – чьи доводы являются более обоснованными. Критика социализма звучала и в XIX веке, но почти все противники этой идеи критиковали обычно какую-то собственную концепцию социализма.

Сомнения в правоте и достоинствах социализма не только как несовершенной практики, но и как идеи охватили в самом конце XX века даже многих приверженцев социализма. Это вызвало тревогу у людей, которые продолжают считать себя социалистами. Российский философ и публицист Григорий Водолазов писал: «Увы, и рукописи горят, и прекрасные идеи довольно часто гибнут, не оставляя и следа. Социалистической идее, одной из древнейших и великих политических идей, угрожают сегодня три главные опасности. Первая исходит от ее прямых недругов вторая от «друзей», что хуже недругов, и третья от неумения ее сторонников придать этой идее новые, соответствующие нашему времени очертания, перевести ее с языка горных вершин идеологических абстракций на язык конкретных политических программ. Нельзя позволить умереть великой идее!»^[7] «Социализм, – развивал ту же мысль философ Александр Бузгалин, – переживает кризис, но не крах. Для преодоления этого кризиса нужно осмыслить героический и трагический опыт борьбы за социализм в ХХ веке и выработать новую теорию и стратегию, выдвинуть новые левые идеи, достойно отвечающие на вызовы третьего тысячелетия»^[8]. Но чтобы выдвинуть новые концепции и политические программы социализма, надо посмотреть, что произошло с прежними концепциями и программами. Какой социализм был построен в СССР, и было ли советское общество социалистическим?

Социализм был построен в Советском Союзе, – утверждали одни авторы, – и этот социализм был вполне адекватен идеям Маркса и Ленина. Но он был ужасен. «В России родился именно социализм, – заявлял один из наиболее радикальных московских публицистов начала 90-х годов А. Шер. – И этот ужасный строй полностью отвечал определениям социализма. Понятие “сталинизма” – это жульнический термин-громоотвод, придуманный для того, чтобы свалить вину социализма на одного злоумышленника – Сталина, который был типичным продуктом системы. Вину за зверства сталинизма несут утописты, коммунисты, социалисты, анархисты всех стран, породившие коварные идеи коллективизма. Виноваты все левые властолюбцы, карьеристы, фанатики, попутчики, а также наивные рабочие и крестьяне, виноваты идеалисты, поверившие в сказки о будущем рае, виноваты сартроиды, отравлявшие мозги ложью социализма и защищавшие красное чудовище, – вся та многочисленная армия заблуждения, зависти и честолюбия, которая навязала социализм России, Китаю, Югославии, Кубе, Албании, Гвинее, Алжиру, Ираку и распространяла по всему миру яд коллективизма»^[9]. Даже такой убежденный и решительный противник всех видов и форм социализма, как Игорь Шафаревич, был мягче. Он соглашался с тем, что советский социализм полностью отвечал идее социализма, которая является воплощением античеловеческих и антигуманных сил, существующих издревле. Именно социализм в России пытался уничтожить семью и религию, частную собственность и индивидуальность. Но люди невиновны во временных победах социализма. «Социализм вечен и неизбежен, как неизбежна борьба жизни со смертью. И люди, охваченные социалистической идеологией, столь же мало руководствуются осознанно этой целью»^[10].

Были, конечно, и прямо противоположные суждения. Социализм был построен в Советском Союзе, и это было замечательное достижение. Как писала в одном из марксистских журналов Елена Ткачева: «Еще до войны наша страна преодолела безграмотность и духовное рабство народа перед господами. Уже 30-е годы были в СССР золотым веком таланта и трудолюбия. У нас были театры и артисты, музыканты и писатели, художники и спортсмены такого дарования, какого не знала ни одна западная цивилизация. Все это было результатом того, что строительство социализма шло у нас под руководством И. В. Сталина, который убирал целые слои паразитов – биржевиков и банкиров, коммерсантов и других кровососов, которые процветают при капитализме. Наши деды и отцы строили общество социальной справедливости, и это вызывало глубокое уважение к Советскому государству лучших людей западных стран»^[11]. Однако Сергей Кара-Мурза считал, что не при Сталине, а после его смерти начался «золотой век» советского социализма. «Надо честно сказать людям, – утверждал он, – так хорошо жить, как во время послесталинского советского социализма, большинство наших граждан не будет очень долго, и возможно, никогда. Советский социализм в целом был уникальной, чудесным образом достигнутой точкой во всем пространстве социально-экономических ситуаций. Сейчас даже трудно объяснить, как нас занесло в эту точку – настолько маловероятно было в нее попасть. Мы должны преклониться перед русским народом первой половины XX века. Он самоотверженно, на своих костях построил доброе, спокойное, экономное и щедрое общество. Хозяйство в нем было необычайно, необъяснимо эффективным. Множество сил объединилось, чтобы нас с этой точки столкнуть, и это удалось»^[12].

Я хорошо помню и сталинское и брежневское время в жизни советского общества, и я не могу разделить восторгов ни Е. Ткачевой, ни С. Кара-Мурзы. Я не могу, конечно, поддержать и гневных тирад И. Шафаревича и А. Шера. Я верил в социализм, но не был никогда удовлетворен положением дел в советском обществе.

Выше я привел крайние точки зрения, у которых вряд ли найдется много сторонников. Чаще приходится встречать другое утверждение: никакого социализма в Советском Союзе не было построено ни как общественной и экономической системы, ни как народного или пролетарского государства. Один из создателей концепции «развитого», потом и «реального» социализма в СССР Анатолий Бутенко утверждал теперь во многих публикациях, что никакого социализма в Советском Союзе не было. «Ни один уважающий себя социолог или политолог никогда не назовет социализмом строй, который был построен в СССР, – заявлял А. Бутенко. – Никакого социализма: ни гуманного, ни демократического, ни с человеческим лицом, ни без него, ни зрелого, ни недозрелого у нас никогда не было. Это была бюрократическая система, в которой и средства производства, и политическая власть отчуждены от трудящихся»^[13]. С А. Бутенко был согласен и философ Игорь Чубайс, приверженец русской идеи, выступающий и против коммунистов, и против либералов, возглавляемых его младшим братом А. Чубайсом. По утверждению И. Чубайса, иностранные захватчики не нанесли СССР такого урона, какой нанесла советская власть. Коммунистическая власть уничтожила живую душу России – ее церкви, ее монастыри – источники отечественной культуры, чтобы на место выкорчевываемой русской идеи вбить идею коммунистическую. Это была катастрофа, превзошедшая по своим масштабам даже кошмар холокоста, хотя все это и по сей день скромно называют «незаконными репрессиями периода культа личности». Но это не было социализмом. Относительно проводившейся в годы перестройки дискуссии замечу, что в СССР не было никакого социализма – ни подлинного, ни развитого, ни с некоторыми искажениями.

Но если в СССР не было социализма, то какое общество и какая социально-экономическая система была построена и в течение 70 лет существовала в нашей стране? Разные авторы называют ее по-разному: азиатским способом производства, государственным капитализмом, бюрократическим капитализмом, просто тоталитаризмом. Философ Ю. И. Семенов называл советский общественный строй политаризмом^[14], то есть господством не народа, а чиновников. Макс Шахтман писал о бюрократическом коллективизме или о бюрократическом капитализме. Социолог А. Тарасов называл советский строй этатизмом или «суперэтатизмом»^[15].

В посмертно изданной монографии одного из самых крупных советских обществоведов Я. А. Кронрода для обозначения советского строя вводился термин «соцолигархизма». «Это общественное новообразование, – утверждал автор, – которое выпадает из общей генеральной цепи исторического развития и заключает в себе существенные элементы паразитизма и загнивания. Структура эта представляет собой антагонистически противоречивое соединение формально социализированного базиса с господством соцолигархии, которая паразитирует на этом базисе, присваивая себе все большую часть общественного продукта, все глубже и глубже деформируя базис и направляя его эволюцию в сторону перерождения в тупиковую историческую форму»^[16]. Каких только терминов не предлагали разные авторы!

Милован Джилас называл советское общество «индустриальным феодализмом», а Михаил Вселенский – «государственным феодализмом». Политолог Олег Вите придумал термин «социальное промышленно-феодальное общество», социолог Овсей Шкаратан и юрист Георгий Шахназаров писали об «этатизме» и «тотальной идеократии». Греческий советолог К. Кострориадис писал о «стратократии», то есть об обществе, где правят военные. Философ Петр Абовин-Егидес называл советское общество «элитаризмом», или господством элиты. Одно из наиболее оригинальных наименований для советского общества придумал Вадим Флоров из Академии космонавтики. Он называл это общество «заслугизмом» или «меритизмом (от английского merit – заслуга). Различного рода заслуги перед обществом выполняли, по мнению В. Флорова, функцию капитала, а все заслуженные люди или «заслугисты» выполняли роль собственников этого капитала. «В лице заслугистов бюрократия получила свою тотально-завершенную форму – заслугократии. Социально-политическая система, которая была выдана и принята за социализм, являлась по сути системой отношений частной собственности и эксплуатации. Мы будем называть ее заслугизмом»^[17].

Полемика по поводу наименования и определения природы советского общества нередко была связана с разным пониманием природы и определения самого социализма. Склонный к парадоксальным идеям философ Александр Зиновьев еще задолго до перестройки пытался доказать, что только советский социализм и может считаться подлинным, или «классическим» социализмом или даже «классическим» коммунизмом. При этом А. Зиновьев утверждал, что советский режим обладает не только множеством достоинств, но и невиданной прочностью, и поэтому не может погибнуть. «На Западе, – отмечал А. Зиновьев, – много писали о старении советского социального строя. Суждения такого рода суть элементарная чепуха. Коммунистическое общество так стабильно, что в нем просто не могут развиваться силы, которые были бы способны разрушить его изнутри. Бессмысленно надеяться на какие-то радикальные перемены этого общества в сторону западных демократий, обусловленные внутренними потребностями коммунистических стран. Что касается стабильности в смысле целостности страны, то коммунистические страны развивают беспрецедентные в истории средства для этого»^[18]. После неожиданного и быстрого распада СССР всего коммунистического лагеря А. Зиновьев изменил свои концепции очень незначительно и повторил приведенное выше утверждение^[19]. Естественно, что разрушение СССР и других коммунистических режимов философу пришлось объяснять не внутренними, а внешними причинами.

Сегодня нет необходимости полемизировать с А. Зиновьевым, который во взглядах на советский коммунистический режим проделал противоположную по направлению эволюцию по сравнению с Александром Ципко или Александром Яковлевым. Советский коммунистический режим был очень прочным, но далеко не во всех отношениях, и это вполне объяснимо. Ни в XIX, ни в XX веках социализма не существовало в виде ясного и определенного проекта, и я об этом буду писать ниже. Его невозможно было поэтому строить по заготовленным заранее и многократно проверенным в теории и на практике чертежам, расчетам и схемам. Приходилось идти вперед путем проб и ошибок, набрасывая каждый раз лишь приблизительные рабочие эскизы. Неудивительно, что здание советского социализма оказалось не только не слишком красивым и привлекательным, не слишком удобным для его обитателей, но и не особенно прочным, хотя оно и выглядело весьма величественным или пугающим – в этих оценках люди могли расходиться. При нашей трудной истории в СССР и не могло быть какой-то завершенной или совершенной социалистической системы. Да и никто пока не знает – какой именно должна быть «образцовая» социалистическая система – она еще нигде не была создана – ни в теории, ни на практике. Тем не менее многие отношения, общественные институты и нормы жизни, которые принято считать социалистическими и о которых мечтали все социалисты XIX века, в СССР были созданы. Некоторые из них перенимались даже в западных странах. Я согласен поэтому с историком и публицистом В. А. Миндолиным, который писал: «В самом деле, являются ли элементами социализма относительная социальная защищенность, включающая гарантии от безработицы, относительное социальное равенство, равные условия образования, бесплатное здравоохранение, государственная поддержка науки и культуры? Да, являются. Сегодня это любят называть социальным государством. Но теоретически и практически импульсы ко всему этому дала отнюдь не буржуазная благотворительность, пусть и государственная, не либерализм, а социалистическая мысль, социалистическое движение и деятельность советского государства после Октября 1917 года»^[20].

«Был ли у нас в стране социализм? – спрашивал философ Георгий Шахназаров и отвечал: – На этот счет не может быть никаких сомнений. Поскольку в организацию советского общества был заложен принцип, который мы называем сегодня социальной защищенностью, то есть обеспечение минимума материальных и духовных благ каждому члену общества. Другой вопрос, насколько позволяли провести этот принцип в жизнь исторические условия развития Советского государства и в какой мере он был искажен при формировании нового бюрократического слоя и милитаризации страны. Нужно также принимать во внимание, что это была всего лишь одна из возможных моделей социалистического развития»^[21].

Такого же мнения придерживались и многие объективные западные исследователи. Так, например, известный польский социалист и участник движения «новых левых» Адам Шафф писал: «Правда находится в большом противоречии с теми упрощенными подходами, к которым прибегают мечтатели, чтобы увильнуть от критики социализма. Они утверждают, что режим, который не отвечает их идеологическим моделям, не есть социализм. Но ведь может существовать и деформированный режим, исторически искаженный, но возникший в итоге свержения капиталистических порядков, а значит, хотя бы этом смысле заслуживающий прилагательного “социалистический”. Так именно и обстоит дело со странами “реального социализма”»^[22].

Социализм как мировоззрение явно преобладал в сознании людей моего поколения, то есть людей, родившихся в 20-е годы и получивших образование и воспитание еще до войны, во время войны и после войны. Да, конечно, мы многого не понимали и многое идеализировали, но были уверены, что в чем-то главном мы думаем и поступаем правильно. Уверен, что и для людей, родившихся в 30-е годы, социализм также был преобладающим мировоззрением. А ведь идеи, овладевшие умами десятков миллионов людей, это уже реальная общественная сила. Наш социализм был ограничен и примитивен, но он не был полностью ошибочен. И нет никаких оснований полностью от него отрекаться.