Цитаты из книги «Жизнь в пограничном слое. Естественная и культурная история мхов»

Один знакомый из Шайенна, старше меня, однажды сказал, что лучший способ найти что-нибудь — не искать вовсе. Ученому тяжело постичь это. Он говорил, что надо смотреть уголком глаза, быть открытым любой возможности, и тогда искомое предстанет перед тобой.

Мы, несчастные близорукие люди, никогда не обретем остроты зрения хищника или панорамного взгляда мухи. И всё же, благодаря внушительному мозгу, мы, по крайней мере, сознаем пределы своих возможностей. Со смирением, редким для наших видов, мы соглашаемся с тем, что не видим многого, и изобретаем удивительные средства для наблюдения за миром. Инфракрасные снимки со спутников, телескопы, в том числе орбитальный «Хаббл», значительно расширяют область человеческого зрения. Электронные микроскопы позволяют проникнуть в далекую вселенную наших собственных клеток. Но на средней дистанции, там, где нужен невооруженный глаз, чувства странно притупляются. Вооружившись современными технологиями, мы стараемся увидеть то, что пребывает вне нашего обычного мира, но нередко остаемся слепыми к мириадам искрящихся граней предметов, находящихся на расстоянии вытянутой руки. Мы полагаем, что видим, но лишь скользим взглядом по поверхности.

Сообщества мхов могут быть тайной для ученых, но они известны кое-кому другому. Живя в тесном соседстве со скалами, мхи знают их очертания. Они помнят, как вода находит путь по расщелине, так же как я помню дорогу к дому. Стоя внутри круга, я знаю, что мхи обладают именами, обретенными задолго до Линнея, придумавшего латинские названия растений. Время идет.

Глыбы невероятно медленны и сильны, но всё же не могут устоять перед еле слышным дыханием зелени, могучим, как ледник: мох истирает их поверхность, крупица за крупицей, медленно обращая камень в песок. Есть старинный диалог — в стихах, если уж быть совсем точным — между мхами и скалами. О свете и тени, о смещении континентов. Это называется «диалектикой мха на камне — взаимодействие безмерности и малости, прошлого и настоящего, неподвижности и динамизма, инь и ян»†. Материальное и духовное живут здесь бок о бок.

Внутри каменного круга я необъяснимым образом лишилась мыслей и чувств. Глыбы полны смысла: это глубинное присутствие, притягивающее жизнь. То было место силы, обмена энергией, который идет на чрезвычайно длинных волнах. Я стояла под взглядом камней, и мое присутствие заметили.

Моя родня происходит из Медвежьего клана Потаватоми. Медведь владеет целительскими знаниями, которыми делится с людьми, и состоит в особых отношениях с растениями. Он называет их по именам, знает их истории. Мы призываем его, чтобы обрести понимание, выяснить, каково наше предназначение. Думаю, что я следую по пути Медведя.

Я ходила по этой тропе ночью, босиком, лет двадцать — кажется, бóльшую часть жизни; земля упиралась в свод моей стопы. Чаще всего я не включала фонарик — пусть тропа ведет меня домой сквозь мрак Адирондака. Моя нога касалась земли, словно пальцы — фортепианных клавиш, наигрывая по памяти старую прекрасную песню сосновых иголок и песка.

Я нашла, что мох — это средство стать ближе к окружающему миру, постичь сокровенные тайны леса. Эта книга — приглашение проникнуть в окружающий нас мир. Спустя тридцать лет после того, как впервые посмотрела на мох, я почти всегда ношу на шее ручную лупу. Ее шнурок путается с кожаным ремнем моей аптечки — и метафорически, и вполне конкретно. Мои знания о растениях происходят из многих источников: из самих растений, из моего научного образования, из интуитивного приобщения к традиционному знанию моих предков — индейцев потаватоми. Задолго до того как я поступила в университет и узнала их научные названия, я считала растения своими учителями. В колледже два метода изучения жизни растений — субъективный и объективный, духовный и материальный — обвивались вокруг моей шеи, как два шнурка. Способ, при помощи которого я постигала науку о растениях, до предела обогатил мое традиционное знание о них. При написании этой книги я вспоминала о том, как ко мне приходило это понимание, и отводила ему законное место. Бытующие среди нас легенды о далеком прошлом рассказывают о времени, когда все живые существа — птицы, деревья, мхи, люди — говорили на одном языке. Этот язык, однако, давно забыт. И мы познаём легенды друг друга, вглядываясь, знакомясь с образом жизни других существ. Я хочу рассказать историю мха, так как его голос почти не слышен, а между тем он может многому нас научить.

Спустя тридцать лет после того, как впервые посмотрела на мох, я почти всегда ношу на шее ручную лупу. Ее шнурок путается с кожаным ремнем моей аптечки — и метафорически, и вполне конкретно. Мои знания о растениях происходят из многих источников: из самих растений, из моего научного образования, из интуитивного приобщения к традиционному знанию моих предков — индейцев потаватоми. Задолго до того как я поступила в университет и узнала их научные названия, я считала растения своими учителями. В колледже два метода изучения жизни растений — субъективный и объективный, духовный и материальный — обвивались вокруг моей шеи, как два шнурка. Способ, при помощи которого я постигала науку о растениях, до предела обогатил мое традиционное знание о них. При написании этой книги я вспоминала о том, как ко мне приходило это понимание, и отводила ему законное место.