– Сейчас вернусь. Пойду просто загляну в комнату Альтии, проверю, вернулась ли. – И тряхнул головой. – Поверить не могу, что она до такой степени дура! Надеюсь только, нынче ночью она не натворит дел и не вызовет ненужной болтовни! Она ведь, как выпьет, чего угодно способна наговорить. А нам сейчас только скандала хорошего не хватает для полного счастья. Пока мы не управимся с денежными затруднениями, надо, чтобы все видели наше единство! Если же Альтия начнет болтать разную дичь, наши кредиторы того гляди перепугаются до смерти и начнут вытрясать из нас что только можно… пока есть что вытрясать… Ну да ладно. Завтра будет день – тогда и станем печалиться да волноваться. Спи теперь, отдыхай. А я сейчас подойду.

…Было невыносимо долгое мгновение, когда Брэшену казалось: сейчас она откажется от его протянутой руки и не позволит себя проводить. Альтия слегка покачивалась на ногах и пыталась сосредоточить на нем взгляд. Брэшен прямо смотрел ей в глаза. Если честно, то видок у нее был еще тот. Ох, милостивый Са! Волосы совсем растрепались и в беспорядке свисали и на плечи, и на лицо. Слезы проложили дорожки на запыленном лице. Только платье еще пыталось свидетельствовать, что перед Брэшеном стояла женщина не из простых. Да и оно казалось обноском с чужого плеча. «Похожа ты, – с горечью подумал молодой моряк, – сейчас не на гордую дочь старинной фамилии, а на дешевую шлюху, ищущую, с кем бы перепихнуться». Страшно представить, что с ней может случиться в портовых заулках, вздумай она пойти домой в одиночестве.

Но мгновение минуло, и Альтия тяжело перевела дух.

– Ладно, – сказала она. Еще раз вздохнула – и приняла его руку.

Вернее, тяжело оперлась на нее, и Брэшен про себя порадовался, что несколько ранее сумел пристроить свою морскую кису^[33]. Он хорошо знал трактирщика, согласившегося присмотреть за мешком – не бесплатно, конечно. Думать о том, сколько денег пришлось нынче потратить, таскаясь за Альтией из таверны в таверну, Брэшену не хотелось. Гораздо больше, чем следовало бы. Но, в общем, поменьше, чем мог бы стоить хороший гудеж на весь вечер, который он вначале рассчитывал закатить. Зато (и это было самое неприятное) он остался практически трезвым, то есть не получил никакого удовольствия. Впрочем, так или иначе эпопея уже почти завершилась. Оставалось лишь благополучно довести девчонку до дома. После этого до рассвета останется еще несколько часов – и уж их-то он проведет так, как сочтет нужным!

Брэшен окинул улочку взглядом. Она была едва освещена редкими факелами. И почти безлюдна – час был не ранний. Все, кто еще не упился до бесчувствия, сидели по тавернам, а кто уже не мог пить – валялись в углах. Пожалуй, в основном на ногах оставались лишь местные жулики, мечтающие поживиться последними грошами захмелевшего моряка. «Надо будет соблюдать осторожность, – сказал себе Брэшен. – Особенно с Альтией на буксире!»

– Сюда, – сказал он и попытался быстрым шагом повести девушку прочь, однако та сразу начала спотыкаться. – Ну надо ж было так нализаться… – буркнул Брэшен раздраженно, не успев вовремя прикусить язык.

– Ага, – согласилась она и легонько рыгнула.

А потом остановилась так резко, что он немного испугался – не завалилась бы прямо на мостовую. Но Альтия просто скинула с ног башмачки – нарядные, на высоких каблучках, украшенные лентами.

– Дерьмо! – сказала она. – Ходить невозможно. – Огляделась и зашвырнула башмачки далеко в темноту улицы. Выпрямилась и твердо взяла Брэшена под руку. – Теперь пошли.

Пришлось ему признать, что босиком она сразу зашагала несравненно проворнее. Брэшен усмехнулся в потемках. Оказывается, даже после стольких лет ежечасной борьбы за существование в нем сохранилось кое-что от прежнего лощеного Трелла: некая часть души готова была содрогнуться от ужаса при мысли о дочери Вестритов, шагающей по ночному городу босиком. «Впрочем, – подумал он, – весь ее вид нынче таков, что отсутствие обуви навряд ли кто сразу заметит». Тем не менее он вовсе не собирался тащить Альтию через круглосуточно работавший рынок. Лучше держаться второстепенных улочек, где если и попадется навстречу случайный прохожий, так навряд ли их признает в ночи. «Хоть таким образом почтить память Ефрона Вестрита…»

Но вот они приблизились к перекрестку, и Альтия потянула Брэшена за рукав, пытаясь свернуть в сторону ярко освещенных улиц, где вовсю продолжалась торговля.

– Я есть хочу, – объявила она жалобно и настырно, так, как если бы это он был в том виноват.

– Скверно. У меня денег нет, – соврал он и потянул ее прочь.

Альтия подозрительно уставилась на него.

– Так быстро пропил все, что тебе заплатили? Во имя задницы Са, парень, я знаю, ты далеко не дурак повеселиться в порту. Но даже ты вряд ли способен так быстро спустить все заработанное.

– На потаскушек истратился, – прихвастнул он раздраженно.

Она смерила его взглядом в свете колеблющегося факельного пламени. И утвердительно кивнула:

– О да. Это на тебя похоже. – Потом покачала головой. – Ты ведь у нас на что угодно способен, а, Брэшен Трелл?

– Почти, – бросил он с холодком.

Продолжать разговор ему не хотелось. Он снова потянул ее за руку, но она уперлась:

– Тут масса местечек, где меня покормят и в долг. Пошли! Я и тебе что-нибудь куплю.

Исчерпав обходные пути, Брэшен решил резать правду-матку прямо в глаза:

– Послушай, Альтия. Ты же пьяна в сосиску. Нехорошо, чтобы на тебя пялились, пока ты в таком виде. Идем, я тебя домой отведу.

Она перестала перечить ему и послушно пошла с ним в глубину полутемного переулка. Это был квартал мелких лавчонок. Одни имели довольно грязную репутацию, хозяева других просто не в состоянии были снять помещение в месте попрестижнее. Перед дверьми заведений, все еще продолжавших работать посреди ночи, светились тусклые фонари. Татуировочные салоны, магазинчики благовоний и лекарств и всякие сомнительные местечки, где можно было разными нетривиальными способами ублажить свою плоть. Брэшен только радовался про себя, что нынче ночью дела здесь явно шли не особенно бойко. Он даже почти решил, будто тяжкие испытания для него готовы были закончиться, когда Альтия вдруг судорожно вздохнула, и до него дошло, что все это время она плакала.

– Ну? Что еще? – спросил он устало.

– Теперь, когда умер мой папа, – ответила она, – никто никогда больше не скажет мне: «Я горжусь тобой, Альтия». – Она как-то незряче мотнула головой и в тысячу первый раз промокнула глаза рукавом. И сдавленно выговорила: – Для него было важно, что я могу. Для них… для все остальных наших… важно то, как я выгляжу… или что другие обо мне могут подумать…

– Ты слишком много выпила сегодня, – сказал он негромко.

На самом деле это была неуклюжая попытка утешить ее, он имел в виду, что такие вещи в голову-то могут прийти разве что пьяную и оттого беззащитную. Хотел, в общем, как лучше… а получилось очередное обвинение. Брэшену стало стыдно, но Альтия только повесила голову и продолжала послушно тащиться следом за ним. «Ну и ладно». Определенно из него получался плохой утешитель, да он, собственно, и не очень-то собирался сопли ей утирать. У него и права такого не было. Но, значит, вот как ее семейство на нее смотрит? И она ему об этом рассказывает, не удосужившись вспомнить, что он сам был в своей семье отверженным, никому не нужным изгоем? Между тем ведь всего несколько недель назад сама его этим же отхлестала. А теперь, значит, счастье переменилось и она от него еще и жалости ждет?

Некоторое время они шагали молча. Потом Альтия снова заговорила.

– Брэшен, – сказала она негромко и вполне серьезно. – Я хочу забрать назад свой корабль.

Он ответил неким неопределенным звуком. Не говорить же ей, в самом деле, что, по его мнению, о таком было глупо даже мечтать.

– Ты слышал, что я сказала? – спросила она требовательно.

– Да. Слышал.

– Так почему молчишь?

Он коротко и горько рассмеялся:

– Когда ты вернешь себе корабль, я, надеюсь, буду на нем старпомом.

– Заметано, – величаво кивнула она.

Да уж. Дело за малым.

Брэшен фыркнул:

– Знай я, что все так просто решится, я бы должность капитана потребовал.

– Э, нет: капитан – я. Но ты, конечно, будешь старшим помощником. Проказница любит тебя. И когда я стану капитаном, у нас в команде будут только те, кто нам нравится.

– Спасибо, – поблагодарил он неуклюже.

Ему ох как не верилось, чтобы Альтии он хоть сколько-нибудь нравился. Поэтому ее слова некоторым странным образом его растрогали. «Значит, дочке капитана я был не так уж противен».

– Что? – заплетающимся языком спросила она.

– Да нет, ничего. Ничего…

Они свернули на улицу торговцев Дождевых чащоб. Здесь лавочки выглядели пристойнее и почти все ввиду позднего часа были уже закрыты. Удивительные товары, которыми они торговали, стоили дорого и предназначались для состоятельных покупателей, а не для беспортошной и неуправляемой молодежи, в основном посещавшей ночной рынок. Высокие стеклянные витрины были закрыты ставнями до утра, и там и сям прохаживались наемные стражники – внушительные, хорошо вооруженные. То, что хранилось за ставнями, было пропитано магией Дождевых чащоб. Поэтому Брэшену, когда бы он ни проходил здесь, неизменно мерещилось, будто вся улица пропахла чем-то странным – и сладким, и одновременно вгоняющим в дрожь. От этого ощущения приподнимались волосы, а горло – вот что странно-то – перехватывало благоговейным восторгом. Даже сейчас, ночью, когда таинственные дары, привезенные с берегов смертоносной реки, были надежно укрыты от взгляда, в самом воздухе, казалось, была разлита серебристая аура волшебства. Брэшен задался вопросом, ощущала ли Альтия то же, что и он, и даже едва не спросил ее об этом, но вопрос показался ему слишком серьезным и одновременно вполне дурацким, и он так его и не выговорил.

Молчание затягивалось. Когда наконец Брэшен заговорил вновь, то не по необходимости, а просто чтобы это молчание прекратилось.

– Смотри-ка, а быстро она у нас прижилась, – заметил он вслух, когда они проходили мимо магазинчика, принадлежавшего женщине по имени Янтарь.

И кивнул в сторону угловой витрины: там, за весьма дорогостоящими стеклами, привезенными аж из самой Йикки, можно было разглядеть хозяйку собственной персоной. Замечательные стекла были прозрачны, словно вода, и каждое – в резной позолоченной рамке. Оттого женщина за витриной казалась персонажем картины. Янтарь отдыхала, уютно устроившись в плетеном кресле из белых ивовых прутьев. Длинное, просторное коричневое одеяние, свободно ниспадавшее с плеч, не только не подчеркивало женских форм, а скорее кутало худенькую фигурку. Витрины магазинчика не были защищены ни ставнями, ни решеткой, да и охранник поблизости не торчал. Быть может, Янтарь рассчитывала отпугнуть грабителей самим своим присутствием? И было, право же, на что посмотреть. Светильник, стоявший подле нее на полу, заливал помещение желтым рассеянным светом. Темно-коричневая ткань одеяния оттеняла живое золото волос, кожи и глаз. Из-под края подола виднелись маленькие босые ноги. Женщина смотрела сквозь стекло на улицу кошачьим немигающим взглядом.

Альтия даже приостановилась, чтобы взглянуть на нее. Она по-прежнему покачивалась – выпитое давало о себе знать, – и Брэшен без всякой лишней мысли обнял ее за плечи, чтобы поддержать.

– Чем она хоть торгует? – спросила Альтия вслух.

Брэшен вздрогнул: он был уверен, что женщина по ту сторону витрины отчетливо расслышала каждое слово. Впрочем, на лице Янтарь не дрогнул ни единый мускул. Она смотрела на растрепанную девушку на улице, все так же не мигая и без всякого выражения. Альтия крепко зажмурилась. Потом открыла глаза, как если бы от этого что-то должно было измениться. Все было по-старому, конечно.

– Выглядит как деревянное изваяние, – сказала Альтия. – Из золотого клена…

На сей раз Брэшен смог убедиться, что Янтарь в самом деле все слышала: в уголке воистину скульптурных губ начала зарождаться улыбка. Но тут Альтия жалобно добавила:

– Как она напоминает мне мой корабль… милую Проказницу… шелковистое диводрево, процветшее всеми красками жизни…

И выражение лица Янтарь резко переменилось: так и не рожденная улыбка сменилась крайней степенью отвращения. Брэшена почему-то (он сам не смог бы толком сказать почему) ужасно встревожило это высокомерное отвращение. Он сгреб Альтию под локоть и поспешно увлек ее мимо витрины, вперед по скудно освещенной улице.

Только на следующем перекрестке он позволил ей сбавить шаг. К тому времени Альтия начала хромать, и он запоздало припомнил, что она топала босиком по не очень-то гладкой деревянной мостовой. Альтия не стала жаловаться, лишь повторила свой вопрос:

– Что она там вообще продает? Она ведь не из торговцев Удачного, кто ведет дела с Дождевой рекой. Туда ходят только те семейства, у кого есть живые корабли. Так кто она такая и почему держит лавочку на улице Дождевых чащоб?

Брэшен передернул плечами.

– Она тут новенькая. Всего года два как приехала. Сначала держала крохотную лавчонку за площадью Тысячи Мелочей. Делала деревянные бусы и продавала, тем и жила. Ничего больше – только деревянные бусы, правда прехорошенькие. Народ их вовсю у нее покупал – детям на нитки нанизывать. А в прошлом году она даже перебралась вот сюда и стала продавать… ну, вроде как драгоценности. Только по-прежнему исключительно деревянные.

– Деревянные? Драгоценности? – хмыкнула Альтия.

«Хороший знак», – решил Брэшен. Ее голос делался тверже; быть может, прогулка по ночному городу начинала выгонять из нее хмель. Что ж, тем лучше. Чего доброго, достаточно протрезвеет, чтобы хоть как-то привести себя в порядок, перед тем как войти в отцовский дом… босиком…

– Я тоже фыркал, пока не увидел своими глазами. Мне, знаешь, в голову никогда не приходило, что ремесленник может такое из дерева сотворить! Она берет всякие корявые сучки и узловатые отростки и в каждом обнаруживает то рожицу, то животное, то цветок. Иногда делает инкрустации и мозаики. В общем, видно, что дело тут не в дереве, а в мастерстве резчика. То есть резчицы. Это особый глаз нужен – она каждый сучок видит прямо насквозь!

– Вот как. Небось и с диводревом работает?

– Тьфу! – передернуло Брэшена. – Она хоть и из новичков, но достаточно хорошо знает наши обычаи и успела понять, что такого здесь не потерпят. Нет, она пользуется только древесиной обычных пород. Вишневой, дубовой, не знаю еще какой – у каждой свой цвет, разное устройство слоев…

Альтия хмуро заметила:

– В Удачном полно народу, работающего с диводревом, только мало кто в том признается открыто. – И почесала живот пятерней. – Верно, грязный промысел, но, если у тебя есть желание… и тугой кошелек… ты получишь то, что пожелаешь.

Брэшену стало не по себе от ее тона. Он попытался направить разговор в менее опасное русло:

– Про наш город именно так в чужедальних краях и рассуждают. Если, мол, ты вообще способен представить, чего тебе хочется, то в Удачном это как раз и найдешь. И сможешь купить.

Альтия криво улыбнулась:

– А продолжение этой побасенки помнишь? Никому до сих пор еще не удавалось четко вообразить счастье. И только поэтому к счастью даже здесь нельзя прицениться.

Брэшен не нашелся что ответить на столь мрачное заявление. Летняя ночь между тем становилась заметно прохладнее, и снова установившееся молчание было вполне ей под стать. Они выбрались наконец из ремесленных и торговых кварталов и приблизились туда, где стояли особняки. Стало темнее; здесь фонари были разнесены еще дальше и к тому же отодвинуты прочь от дороги. Из-за заборов и живых изгородей на поздних прохожих лаяли злобные сторожевые псы. Деревянную мостовую сменил гравий. Брэшен снова подумал о лишенных обуви ножках Альтии и даже вздрогнул от жалости. Сама она, правда, по-прежнему обходилась без нытья.

В темноте и тишине, окружившей двоих путников, молодой моряк как-то особенно остро ощутил скорбь по своему умершему капитану. И сам почувствовал, как глаза раз за разом начали обжигать слезы. «Вот так-то… Ушел в последнее плавание».