Альтия повернулась, уверенная, что увидит у себя за спиной Брэшена. К ее изумлению, это оказался Уинтроу. Она едва не пришла в ярость: да кто он такой, этот малец? Кто дал ему право этак по-дружески ее обнимать? А он еще и улыбнулся ей (и улыбка болезненно напомнила ей отцовскую, но, конечно, была лишь бледным подобием ТОЙ) и негромко сказал:

– Я уверен, тетя Альтия, и в этот раз будет так же. Ибо не только твой отец завещал нам принимать беды и разочарования, но и сам Са. Если мы сумеем достойно принять то, что он нам посылает, то непременно будем вознаграждены.

– Заткнись! – почти прорычала она.

А не пошел бы он со своими погаными утешениями, этот Кайлов отпрыск, получивший все то, что было у нее отнято! Уж конечно, ему-то ничего не стоило перенести подобное «испытание»…

На лице мальчишки отразилось сущее потрясение. Он, кажется, еще и не ждал от нее резкости? Альтия чуть не расхохоталась, а он наконец выпустил ее плечи и отступил прочь.

– Альтия! – одернула ее мать.

Действительно, что за манеры?

Альтия провела мокрым рукавом по глазам и свирепо повернулась к матери. В ее голосе прозвенело предупреждение:

– Думаешь, я не догадываюсь, чья это была блестящая мысль – чтобы Кефрия унаследовала корабль, а не я?

– Альтия, Альтия… – Кефрия заломила руки, на ее лице отразилась почти настоящая боль.

Почти совсем настоящая, и Альтия едва не смягчилась. Когда-то они с сестрой были так близки…

Тут среди них появился Кайл. Очень сердитый и недовольный.

– Что-то не так! – объявил он во всеуслышание. – Нагель не удается поставить на место!

Все оглянулись. До чего же не вязалось раздражение в его голосе со зрелищем безжизненного тела Ефрона Вестрита, по-прежнему распростертого на палубе корабля. Некоторое время длилось молчание, и наконец даже до Кайла что-то дошло. Он стоял, держа в руке гладкий шелковисто-серый нагель, и поводил глазами по сторонам, словно не зная (а может, действительно не зная?), на чем остановить взгляд. Альтия судорожно вздохнула, собираясь что-то сказать, но еще прежде, чем она издала хоть звук, раздался голос Брэшена, полный самого ядовитого сарказма:

– Возможно, тебе это неизвестно, но пробудить живой корабль, кэп, способен только кровный родственник семейства.

Дело выглядело так, как если бы он стоял в чистом поле во время грозы, напрашиваясь на удар молнии. И молния не заставила себя ждать. Ярость изуродовала Кайла, он побагровел так, как на памяти Альтии с ним ни разу еще не бывало.

– Кто дал тебе слово, ублюдок! Да я тебя выкину с корабля!!!

– Выкинешь, обязательно выкинешь, – бестрепетно согласился Брэшен. – Но не прежде, чем я отдам последний долг своему капитану. Он ведь все сказал очень ясно и четко, даром что умирал! «Будь с нею, сынок – помоги ей через это пройти» – вот что он мне сказал, и все это слышали, и ты в том числе. И я помогу. Отдай Альтии гвоздь! Ей по крайней мере принадлежит право оживления корабля!

Тут Альтия вспомнила, как ее отец, случалось, рассуждал о своем молодом старшем помощнике. И главный недостаток Брэшена, по его словам, был: «Этот парень никогда не умеет вовремя прикусить язык!» И вот Альтия, помнится, недоумевала: в самом деле голос батюшки содержал некий оттенок едва ли не благоговейного восхищения или ей просто мерещилось? Она была не в силах понять… А теперь, кажется, поняла. Вот он, Брэшен, измотанный и ободранный, как и положено матросу в конце долгого плавания, у всех на глазах спокойно противостоит человеку, который командует этим самым кораблем – и, по всей видимости, будет командовать впредь. Брэшена прилюдно пообещали взашей вытолкать с корабля, а он и ухом не повел. Альтия знала, что Кайл никогда с его требованием не согласится; она себе про то не позволяла даже мечтать. Но Брэшен произнес эти слова – и Альтия вдруг уловила некий отблеск того, что ее отец всегда в нем видел.

Глаза Кайла метали темные искры. Вот он оглядел круг скорбящей семьи… Альтия остро чувствовала, что он отнюдь не забывает о внешнем круге людей – о сошедшейся команде, что он прекрасно отдает себе отчет и о толпе зевак, сбежавшейся на причал, – а то как же, не всякий день увидишь пробуждение живого корабля!

И в конце концов он решил сказанное Брэшеном попросту игнорировать.

– Уинтроу! – рявкнул он, и голос прозвучал подобно удару бича. – Возьми гвоздь и оживи судно!

Все глаза устремились на паренька. Он так и побелел, глаза стали огромными. Его губы задрожали, но потом отвердели. Он глубоко вздохнул и выговорил:

– Это не мое право.

Его негромкий голос почему-то разнесся очень отчетливо.

– Проклятье! Ты не только Хэвен, но еще и Вестрит! Это твое право, потому что и корабль со временем станет твоим. Бери гвоздь, говорю, и марш оживлять!

Мальчишка все так же непонимающе смотрел на отца. Когда он наконец заговорил, его голос дрожал и срывался:

– Меня отдали в храм, чтобы я стал жрецом Са. А жрецу собственность не положена.

У Кайла зримо запульсировала на виске жила.

– Да провались он, ваш Са!!! Это твоя мать тебя отдавала, а не я! И я забираю тебя обратно! Прямо здесь и сейчас! А теперь живо делай, что тебе велено!

Произнося эти слова, он шагнул вперед и схватил старшего сына за плечо. Мальчишка явно прилагал усилия, чтобы не шарахнуться прочь, но видно было, что держится он из последних сил. Даже Роника с Кефрией выглядели потрясенными святотатством Кайла, и немудрено.

Альтии же вдруг показалось, будто окутавший ее саван горя спал с плеч, оставив ее потрясенной, но обретшей способность к необычно острому сопереживанию. Удивительное зрелище: все эти чужаки, занятые ссорой, какими-то спорами… в то время как у их ног медленно коченело непогребенное тело. Великая ясность осенила вдруг ее разум. И она поняла: Кефрия даже не подозревала о намерениях Кайла в отношении Уинтроу. И сам мальчик не подозревал. То-то он с полным непониманием смотрел на гладкий серый нагель, что отец властно вкладывал ему в руки…

– Ну?!! – взревел Кайл так, словно ему противостоял не один полувзрослый юнец, а пятеро здоровенных матросов.

Он сгреб сына и начал силой пихать его к форштевню корабля. Остальные потянулись следом. Так мелкие обломки плывут в кильватере за разваливающимся судном. Альтия проводила их взглядом. Потом тихо опустилась на палубу и сомкнула пальцы на стынущем запястье отца.

– Как славно, что тебя здесь больше нет и ты ничего этого не видишь, – прошептала она.

Потом попробовала прикрыть веки его глаз, все еще устремленных в пространство. Ничего не получилось. Сделав несколько попыток, Альтия сдалась и оставила его недвижно смотреть вверх, на трепещущую парусину шатра.

– Вставай, Альтия.

Это был Брэшен. Она даже не повернула головы.

– Зачем?

– А затем, что… – Он помолчал, подбирая слова, и продолжал: – Затем, что они могут отобрать у тебя право обладать кораблем, но тебя-то это не освобождает от долга перед ним! Твой отец меня попросил тебе помочь через это пройти. Как по-твоему, хотелось бы ему, чтобы Проказница в самый первый раз открыла глаза – и увидела кругом себя одни посторонние рожи?

– Там будет Кайл… – выговорила Альтия тупо.

Боль снова возвращалась – благодаря беспощадной искренности Брэшена.

– Он для нее посторонний. Он не из ее семьи. Идем же!

Альтия продолжала смотреть на неподвижное тело. Смерть уже изменяла лицо отца, разглаживая его черты и придавая им выражение, которого Альтия не помнила у него живого.

– Я не хочу его здесь так оставлять…

– Альтия… Это уже не капитан Вестрит. Это всего лишь его мертвое тело. Он ушел, Альтия. А «Проказница» по-прежнему здесь. Ты знаешь, что тебе следует совершить. Сделай же это хорошо. – Он наклонился, и она увидела его лицо совсем рядом со своим. – Выше голову, девочка. Моряки смотрят.

Последние слова подействовали – она нехотя поднялась. Вновь посмотрела на застывающее лицо отца, постаралась в самый последний раз поймать его взгляд. Нет… Он теперь смотрел мимо нее, куда-то в беспредельную даль. Что ж! Надо в самом деле держать голову выше. Она так и поступила.

Брэшен подал ей руку – ни дать ни взять препровождал ее на бал Представления в Удачном. Не думая, Альтия положила руку на его предплечье (в полном соответствии с давно заученным этикетом) и позволила отвести себя к самому форштевню корабля. Некоторым образом соблюдение формальности придало ей сил.

Подходя, она услышала тихий, но полный ярости голос Кайла, поносившего Уинтроу, и звуки его словно высекли искру в ее душе. Будто сталь налетела на кремень.

– Это же так просто, парень! Вон там дырка, вот гвоздь, а это запирка. Отодвинь ее, запихни нагель и выпусти задвижку, всего-то делов! Я тебя подержу, чтобы не свалился. Да не трусь же ты, проклятье!

Потом послышался голос мальчика – все еще высокий, готовый сорваться, но… исполненный мягкости, не имевшей ничего общего со слабостью. И он был по-прежнему отчетливо слышен:

– Отец мой, я же не говорил, будто боюсь или не умею. Я просто сказал, что не стану этого делать. У меня нет на это права ни как члена семьи, ни как служителя Са.

И лишь легкая дрожь голоса выдала, до чего нелегко юному жрецу выговорить эти слова.

– Ты, чума тебя забери, все равно сделаешь так, как я тебе прикажу! – прорычал Кайл.

Его рука вскинулась в очень знакомом жесте, предваряющем удар…

– Кайл! Нет! – выдохнула Кефрия в ужасе.

Альтии понадобилось два шага, чтобы оказаться между Кайлом и его сыном.

– Не подобает нам такое творить в день смерти отца, – сказала она. – И с «Проказницей» так поступать нам не следует. Нагель не нагель – она оживает! Вы что, хотите, чтобы она пробудилась и услышала, как вы тут друг на дружку орете?

Кайл ответил, выставив напоказ свое полное невежество во всем, что касалось живых кораблей:

– Я намерен ее пробудить, и я любым способом это сделаю!

Альтия уже собралась срезать его уничтожающей репликой, но тут услышала полный благоговения шепот Брэшена:

– Да вы посмотрите на нее! Посмотрите!

Все взгляды обратились на носовое изваяние. Оттуда, где она стояла, Альтии было плохо видно лицо, но она отчетливо различила, как шелушится и облетает краска с резного диводрева. Позолота сползала чешуйками, обнажая иссиня-черные локоны, а гладкая плоть наливалась живым розовым цветом. Тонкие прожилки шелковистого диводрева еще были видны – и всегда будут видны, – и, конечно, дерево никогда не станет податливым и мягким, как настоящая человеческая плоть. Но то, что изваяние самым настоящим образом оживало, никакому сомнению подлежать не могло. Альтии, с ее обострившимся восприятием, казалось даже, будто «Проказница» – нет, Проказница! – уже совсем иначе покачивалась на тихих волнах, докатывавшихся в гавань. Альтия могла бы поклясться: так, как она сейчас, чувствует себя юная мать, впервые ощутившая биение новой жизни в собственном чреве.

– Дай нагель, – тихо сказала она Кайлу. – Я завершу пробуждение.

– Это еще с какой стати? – начал Кайл подозрительно, но тут вмешалась Роника.

– Дай ей, Кайл, – сказала она тоже негромко. – Она это сделает, потому что любит «Проказницу».

…Позже Альтия станет припоминать эти слова матери, и они будут распалять ее ненависть до белого каления. Она поймет: мать отлично знала, что она чувствует, – и все-таки отобрала у нее корабль… Но в тот миг Альтия только ощущала, как плохо Проказнице, вынужденной балансировать между полужизнью и жизнью настоящей. Кайл очень нехотя протянул ей заветный нагель, на его лице была одна подозрительность. Интересно, чего он ждал? Что она за борт его выкинет? Альтия взяла нагель и свесилась через борт, чтобы дотянуться и вложить нагель в отверстие. Увы, она была маловата ростом, да и проклятущие юбки только мешали. Она никак не могла дотянуться…

– Брэшен! – выдавила она.

Это была не просьба и уж подавно не приказ, она даже не оглянулась – просто ждала, чтобы он подоспел ей на помощь и вот уже во второй раз крепко и надежно ухватил под бедра. И опустил ее таким образом, чтобы она достала одной рукой до волос Проказницы. От прикосновения пальцев со змеящихся локонов осыпалась последняя краска. Странно было чувствовать рукой настоящие – или почти настоящие – волосы. Они образовывали как бы цельную шапку, не распадаясь на отдельные волоски. Альтии стало чуть-чуть не по себе. Но тут она заново ощутила сопричастность со своим кораблем – причем с такой силой, как никогда раньше. Это было нечто вроде внутреннего тепла, но не такого, как бывает от выпивки. Оно окутывало кожу, смешивалось с дыханием, звучало в крови…

– Альтия?.. – В голосе Брэшена слышалось напряжение.

Альтия вернулась к реальности и спросила себя, сколь же долго она провисела вот так, вниз головой, заставляя его удерживать ее на весу. Между тем нагель по-прежнему оставался у нее в кулаке. Альтия вздохнула и ощутила, как стучит в висках кровь, прихлынувшая к голове. Одной рукой она отодвинула защелку, другой вправила деревянный гвоздик на место. Когда она отпустила защелку – та скрылась, словно ее никогда и не бывало. Отныне нагель стал неотъемлемой частью фигуры.

– Что ты там возишься? – долетел голос Кайла, по обыкновению недовольный.

– Готово, – выдохнула Альтия.

Вряд ли ее услышал кто-либо, кроме Брэшена. Он перехватил ее покрепче и потащил уже наверх, когда Проказница вдруг подняла голову. Две мощные руки вскинулись вверх и встретились с руками Альтии. Зеленые глаза прямо смотрели ей в лицо.

– Какой странный сон мне приснился! – сказала Проказница. И улыбнулась Альтии и весело, и чуть капризно. – Спасибо, что пробудила меня!

– Добро пожаловать на этот свет, – выдохнула девушка. – А ведь ты прекраснее, чем я даже осмеливалась мечтать!

– Спасибо на добром слове, – по-детски непосредственно отозвалась Проказница.

Она выпустила руки Альтии и принялась отряхивать остатки краски со щек. Брэшен поднял наконец Альтию обратно через борт и поставил на палубу. Альтия обратила внимание, что он был очень красен. Потом до ее слуха донесся тихий, но полный сдавленной ярости голос Кайла:

– …А ты пошел вон с этого корабля навсегда, Трелл. Прямо сейчас!

– Да уж не задержусь.

Некоторым образом – был ли это тембр голоса или еще что-то? – Брэшен умудрился превратить унизительное списывание на берег в почетный уход по собственной инициативе.

– Прощай, Альтия, – сказал он ей, и голос вновь стал почтительно-вежливым. Словно бы он откланивался после светского приема.