6. Тайное дитя

Жажда использования Силы не уменьшается с опытом или возрастом. Любопытство маскируется под законное желание мудрости и усиливает искушение. Только дисциплина может удержать его в узде. По этой причине лучше всего, чтобы члены круга на протяжении всей жизни держались вместе и присматривали друг за другом, чтобы Сила использовалась по назначению. Также жизненно важно, чтобы подмастерья круга следили за учениками, а мастера – и за подмастерьями, и за учениками. С одиночками следует проявлять наибольшую бдительность. Часто одиночки по натуре склонны к приключениям и заносчивости, и это мешает им успешно присоединиться к кругу. Мастеру Силы следует бдительно наблюдать за каждым одиночкой. Если одиночка сделается скрытным и чрезмерно таинственным относительно своих привычек, может статься, мастерам Силы надо будет собраться и обсудить вопрос о сдерживании его магии, чтобы не позволить ей взять власть над одиночкой, вследствие чего он может причинить ущерб себе или другим.

Но кто будет сторожить сторожа?

Это вопрос, на который мы и должны ответить. Мастер Силы, наделенный большим талантом, может дисциплинировать лишь сам себя. Вот почему это звание никогда не следует делать политическим или даровать за заслуги – жаловать его надо лишь самым ученым, самым могущественным и самым дисциплинированным из тех, кто пользуется Силой. Собравшись, чтобы обсудить злоупотребление Силой, повлекшее чудовищный ущерб, причиненный городку Каури, и то, как низко пал мастер Силы Кларити, нам пришлось столкнуться с последствиями того, что происходит, когда звание мастера дают из политических соображений. Не находясь ни под чьим контролем, мастер Силы Кларити входил в сны, влиял на мысли, карал тех, кого считал «плохими», награждал «хороших» преимуществами в торговле и организовывал браки в этом маленьком обществе – все ради плохо продуманной идеи «создать гармоничный город, где ревность, зависть и чрезмерное честолюбие будут сдерживаться ради общего блага». Но мы видели, чем на самом деле обернулась эта великодушная цель: жители деревни были вынуждены действовать вопреки собственной природе, не могли выражать свои чувства, и в результате самоубийства и убийства унесли жизни более чем половины населения.

Рассматривая масштаб причиненного страдания, мы можем винить лишь себя в том, что мастера Силы оставались в неведении относительно того, что делал Кларити, пока не стало слишком поздно. Чтобы избежать в будущем подобной катастрофы, мы предпримем следующие меры.

Мастера Силы Кларити впредь изолировать от магии в любой форме. Выбор нового мастера Силы произойдет согласно процедуре, в которой королева или король предложат трех кандидатов из мастеров и голосованием выберут достойнейшего. Голосование будет тайным, публичный подсчет шаров, символизирующих голоса, и объявление результатов возлагаются на трех менестрелей, избранных случайным образом и преданных истине.

Собрание мастеров постановляет, что одиночкам больше не разрешается даровать звание мастера Силы. Если бы у Кларити был свой круг, он не смог бы действовать втайне.

Отныне каждый мастер Силы будет по меньшей мере раз в год подвергать себя проверке со стороны других мастеров. Если мастера голосованием примут решение о его негодности, он будет заменен. В крайних случаях злоупотреблений или дурных суждений его магия будет запечатана.

Выжившим в трагедии поселка Каури будут предоставлены возмещение ущерба и уход. Хотя нельзя сообщать им, что Сила была источником безумия, овладевшего поселком в ту ночь, следует возместить все, что только можно, с открытостью и щедростью, не прекращая искупления, пока естественная смерть не настигнет их.

Резолюция мастеров, последовавшая за трагедией в поселке Каури

В тот первый вечер, когда малышка существовала за пределами тела Молли, я был ею очарован. Еще долго, после того как Молли заснула, баюкая ребенка, я сидел у огня, глядя на них. Я выдумал для дочери сотню вариантов будущего, и все они были яркими и многообещающими. Молли сказала мне, что она маленькая; я отверг эту тревогу. Все младенцы маленькие! С ней все будет хорошо, и даже более того. Моя малышка вырастет умной и красивой. Она будет танцевать легко и изящно, как семя чертополоха на ветру, и сидеть в седле как влитая. Молли расскажет ей о пчелах, поведает названия и свойства каждого растения в саду; я научу ее читать и считать. Она будет способной. Я воображал себе, как ее ручки испачкаются в чернилах, когда она станет помогать с переводом или копировать иллюстрации, которые у меня никогда не получались. Я представлял себе, как она кружится в алом платье в бальном зале Оленьего замка. Мое сердце было полно ею, и я хотел, чтобы мир праздновал вместе со мной.

Я сочувственно рассмеялся, подумав о том, как потрясет всех известие о ней. Мы с Неттл помалкивали про заявления Молли о том, что она беременна, решив, что этой печалью ни с кем не следует делиться. И как же глупо мы будем выглядеть теперь, когда пойдут слухи о том, что у меня есть ребенок – маленькая дочь, милая, как маргаритка! Я вообразил себе, сколько людей соберутся, чтобы поприветствовать ее пришествие в мир. Придут ее братья с семьями. И Нед. Ох, если бы я мог послать весточку Шуту и сообщить о том, какая радость пришла в мою жизнь! Подумав об этом, я с тоской улыбнулся, остро сожалея, что это невозможно. А ведь в день именования моей дочери можно было бы устроить пир с музыкой. Пригласить Кетриккен, Дьютифула, и королеву, и принцев, и даже Чейда…

И от этой мысли мое приподнятое настроение начало портиться. Воображаемый ребенок – не то же самое, что дитя, спящее на руках у матери. Что увидят Кетриккен и Чейд, когда посмотрят на мою дочь? Я мог представить себе недоверие Чейда: как такой светловолосый ребенок мог появиться на свет в роду Видящих? А Кетриккен? Предположим, она признает ребенка дочерью Фитца Чивэла Видящего, положившись на мои слова о том, что светлые волосы малышка унаследовала от моей матери-горянки. Но что потом? Что, если Кетриккен решит, будто имеет право на мою дочь? Неужели эту девочку, как Неттл, сочтут тайным хранилищем крови Видящих, наследницей на тот случай, если с главной родовой линией случится какое-нибудь несчастье?

Во мне всколыхнулось беспокойство – холодный прилив, затопивший сердце страхом. Как я мог тосковать об этом ребенке и ни разу не подумать об опасностях, которые будут ее окружать просто потому, что она моя дочь? Чейд захочет проверить, есть ли в ней Сила. Кетриккен ни на миг не усомнится, что трон Видящих имеет право выбрать для нее мужа.

Я встал и беззвучно прошелся по комнате из угла в угол, как волк, охраняющий свое логово. Молли все спала, восстанавливая силы. Малышка в пеленках рядом с ней завозилась и притихла. Я должен был их защитить, дать девочке возможность самой выбирать свой путь. Мой разум переполнили идеи. Побег! Мы соберем вещи завтра же и сбежим; отправимся туда, где сможем поселиться просто как Молли, Том и наша дочь… Нет. Молли ни за что не согласится порвать связь с другими своими детьми, да и я не смогу просто так покинуть любимый дом, какая бы опасность ни была с ним связана.

Так что же мне делать? Я посмотрел на них, таких спящих, таких уязвимых. Буду их оберегать, поклялся я самому себе. Мне вдруг пришло на ум, что светлые волосы и голубые глаза ребенка могут сыграть в нашу пользу. Взглянув на нее, никто и не подумает, что она наша родная дочь. Скажем, что мы приютили найденыша. Я все больше свыкался с этой ложью. Все так просто! Даже Неттл не узнает; я докажу Молли, что угроза ребенку не выдуманная, и она, быть может, согласится на обман. Неттл поверит, что мы удочерили девочку, чтобы успокоить тоску ее матери по младенцу. Никто не будет знать, что она на самом деле Видящая. Одна простая ложь может ее сберечь.

Если только Молли согласится.

Той ночью я сходил в нашу спальню и перенес постель в детскую. Я спал на полу, под дверью, точно волк, стерегущий логово и своего волчонка. Я чувствовал, что так правильно.

Следующий день был заполнен сладостью и трепетом одновременно. К рассвету я осознал всю глупость своих планов: нам ни за что не удастся сделать вид, будто это не мой ребенок. От слуг ничего не скроешь, и Ревел немедленно поймет, что минувшей ночью никто не оставлял у наших дверей подкидыша. Слуги все равно узнали бы, что Молли родила, так что я предупредил их, сказав, что дитя маленькое, а мать устала. Уверен, они сочли меня таким же чокнутым, как ранее Молли, когда я настоял, что отнесу жене еду сам и что ее ни в коем случае не следует беспокоить. Не только правдивость моих слов по поводу ребенка в доме, но и мой мужской авторитет в обществе, состоявшем преимущественно из женщин, были немедленно подвергнуты сомнению. По одной, по две, по три – все женщины Ивового Леса нашли какие-то срочные дела, чтобы попасть в детскую. Первой оказалась повариха Натмег – она настояла, что ей надо поговорить с Молли и узнать, что ее хозяйка хотела бы поесть на обед и ужин в такой важный день. Ее дочь Майлд проникла в комнату вслед за матерью, будто тоненькая тень пышной Натмег. Молли понятия не имела о моих стараниях уберечь ее от беспокойства. Я не мог винить свою жену за некоторое самодовольство, когда она показывала девочку поварихе и ее дочери.

Молли, я думаю, понимала лишь то, что она доказывает их неправоту по поводу своей беременности и того, с каким ехидством они игнорировали ее настойчивые просьбы приготовить детскую. Моя жена выглядела царственной, словно королева, пока они приближались, чтобы посмотреть на маленький сверток, который она держала с такой заботой. Повариха, не растерявшись, улыбнулась «милой крошке». Но Майлд пока была не столь искусна в вежливом лицемерии.

– Она такая маленькая! – воскликнула дочь поварихи. – Как кукла! И бледная, точно молоко! Такие голубые глаза! Она слепая?

– Разумеется, нет, – ответила Молли, с обожанием глядя на свое дитя.

Повариха шлепнула дочь и прошипела:

– Веди себя прилично!

– Моя мать была светловолосая. С голубыми глазами, – заверил я.

– Что ж, тогда понятно, – ответила Натмег с необыкновенным облегчением. Она сделала реверанс перед Молли. – Ну, госпожа, речная рыба или соленая треска? Насколько я знаю, сразу после родов женщине очень полезна рыба.

– Речную рыбу, пожалуйста, – ответила Молли, и, решив этот крайне важный вопрос, повариха быстренько удалилась из комнаты вместе с дочкой.

Едва Натмег успела вернуться к своим обязанностям, как объявились две горничные с вопросом, нужно ли ребенку или матери свежее белье. У каждой в руках было по стопке, и они едва не сбили меня с ног на моем сторожевом посту у двери, настаивая на своем: «Ну, если не сейчас, то скоро, потому что всем известно, как быстро младенец пачкает колыбель».

И опять я оказался свидетелем ошеломительного зрелища: женщины, с трудом оправившись от потрясения, начали восхищаться моей дочерью. Молли как будто ничего не замечала, но все мои инстинкты предупреждали об опасности. Что ж, известно, как обращаются с детенышами, не похожими на других: я видел, как хромых цыплят клюют до смерти, как коровы выпихивают из стада слабых телят, как недокормленному поросенку не дают подобраться к соску. Люди в этом смысле ничуть не лучше животных. Я должен был оставаться начеку.

Даже Ревел появился, неся на подносе невысокие вазы с цветами:

– Зимние троецветки. Такие холодостойкие, что цветут в оранжерее леди Пейшенс почти всю зиму. Там сейчас не так уж тепло. За оранжереей не так хорошо ухаживают, как когда-то. – Он неодобрительно взглянул на меня, и я сделал вид, будто ничего не заметил.