IX
Материнский дом

В те времена Боусрин был кемпрой клана барсука. Он располагал большим флотом, под его началом были сильные воины, и он не раз проводил удачные набеги, возвращаясь с грузом серебра, бренди и железа. Он был почти героем, когда опозорил свой клан.

Боусрин возжелал женщину из клана чайки. Он отправился в ее материнский дом с дарами, но она отвергла его. С ним согласилась лечь ее сестра, но Боусрину этого было мало. В течение года он совершал один набег за другим и вернулся в материнский дом Барсука с огромным богатством, но без гордости в сердце, поскольку был охвачен недостойной страстью.

Его воины были храбрыми, но не отличались умом, поскольку подчинились ему, когда он приказал им напасть на материнский дом клана чайки. Воины клана чайки ушли в поход, остались лишь женщины в полях, когда корабли Боусрина причалили к берегу. Кемпра Боусрин и его воины убили всех стариков и часть юношей, после чего, несмотря на яростное сопротивление, овладели женщинами прямо на голой земле. Некоторые из женщин предпочли смерть позору. Боусрин оставался на острове семнадцать дней, и каждую ночь он вынуждал дочь клана чайки Серферет принимать его семя. В конце концов она умерла. И тогда они покинули остров, чтобы вернуться в свой материнский дом.

Взошла новая луна, и в материнском доме клана барсука узнали о том, что совершил их кемпра. Жгучий стыд охватил их. И тогда женщины клана изгнали своих мужчин, запретив им возвращаться домой. Семнадцать своих сыновей женщины отдали клану чайки, чтобы они сделали с ними все, что пожелают, во искупление зла, содеянного Боусрином. И материнские дома всех кланов навсегда изгнали Боусрина и его людей – и всем, кто осмелится оказать им хоть какую-то помощь, грозило изгнание.

Не прошло и года, как море забрало Боусрина и его воинов. А клан чайки использовал присланных сыновей клана барсука не как рабов, а как воинов, призванных охранять их берега, и мужчин, которые должны вырастить новых сынов и дочерей клана чайки. И женщины этих кланов вновь зажили в мире друг с другом.

Поучительные истории Внешних островов, изложенные бардом Омбиром

На следующий день мы сели на корабль, отплывший на остров Мейл. Принц Дьютифул и Чейд сообщили хозяевам о своих планах. Принц выступил с короткой речью, в которой сказал, что считает конфликт внутренней проблемой Хетгарда. Как мужчина, он не может отказаться от своего слова, но готов дать им возможность самим разобраться, как относиться к данной спорной ситуации. Он говорил спокойно и с большим достоинством, позднее рассказал мне Чейд, а его готовность предоставить Хетгарду решить все проблемы успокоила многих. Даже Орел высказался одобрительно: он заявил, что мужчина, который не боится встретить опасность лицом к лицу, достоин уважения, где бы он ни был рожден.

Свита принца восприняла новость об отъезде с удивлением и огорчением. Впрочем, им сообщили об этом как о небольшом изменении в планах. Большинство не планировали сопровождать принца в материнский дом его невесты; еще в Оленьем замке им сказали, что такую большую делегацию там принять не смогут. Они предполагали, что останутся в Зилиге, где у них будет возможность договориться о будущих торговых соглашениях. По большей части они рассчитывали жить на Скирене рядом со своими будущими торговыми партнерами. Аркон Бладблейд, кемпра клана кабана и отец нарчески, заверил нас, что он и его воины постараются сделать их пребывание в городе приятным, пока Хетгард не придет к окончательному решению.

Позднее Чейд рассказал мне, что он всячески советовал нашим придворным продолжать наслаждаться гостеприимством клана кабана, а не испытывать удобства местных постоялых дворов. Он также порекомендовал держать на виду наши геральдические гербы при общении с обитателями Внешних островов, ведь кланы Внешних островов постоянно демонстрируют всем символы своего зверя. Сомневаюсь, будто он сказал дворянам Шести Герцогств, что они будут в большей безопасности, если не станут выставлять себя в качестве представителей «Видящих из клана оленя» – так обитатели Внешних островов воспринимали семью принца.

«Олень», построенный на Внешних островах, оказался куда менее удобным, чем «Счастливая невеста». Он гораздо сильнее раскачивался на волнах, я это понял, когда мы поднимались на его борт, но малая осадка позволяла «Оленю» более эффективно плавать по внутренним протокам, где не прошло бы наше судно. Как мне рассказали, некоторые из каналов судоходны только во время приливов, а иногда вода отступает так далеко, что можно перейти вброд с одного острова на другой. Нам предстояло проплыть по нескольким таким каналам, перед тем как выйти в открытое море, чтобы добраться до родного острова и Уислингтона, где находился материнский дом нарчески.

Мы жестоко поступили с Олухом. Я разбудил его только в самый последний момент, чтобы он поел горячей и привычной еды, которую доставили со «Счастливой невесты». Я уговорил Олуха позавтракать поплотнее и во время еды беседовал с ним только о приятных вещах. О том, что нам предстоит новое морское путешествие, я упоминать не стал. Он без всякого энтузиазма согласился помыться и одеться, ему хотелось только одного: улечься обратно в постель. Я понимал, что именно это ему и требуется, чтобы быстрее выздороветь. Однако мы не могли оставить его в Зилиге.

Даже когда мы стояли на причале вместе со стражниками принца, Чейдом и Дьютифулом, наблюдая за погрузкой на борт «Оленя» даров невесте, Олух думал, что мы лишь вышли немного прогуляться. Корабль удобно стоял у причала. Во всяком случае, мрачно подумал я, нам будет нетрудно подняться на борт. Я ошибался. Олух спокойно наблюдал, как остальные поднимаются по трапу, но, когда пришел его черед, встал столбом.

– Нет.

– Ты не хочешь подняться на корабль с Внешних островов, Олух? Все остальные поднялись на борт, чтобы осмотреть его. Я слышал, что суда островитян сильно отличаются от наших. Идем, присоединимся к остальным.

Некоторое время он молча на меня смотрел.

– Нет, – повторил Олух, и его маленькие глазки подозрительно сузились.

Обманывать его дальше было бесполезно.

– Олух, нам нужно подняться на борт. Скоро мы отправимся в путь, чтобы доставить принца в дом нарчески. Мы должны его сопровождать.

Между тем погрузка закончилась, на берегу остались только мы; пассажиры и команды других кораблей с удивлением поглядывали на Олуха, многие даже не пытались скрыть своего отвращения. Матросы с «Оленя» ждали, когда можно будет поднять трап и отвязать канаты. Они раздраженно смотрели на нас, нетерпеливо переступая с ноги на ногу. Я чувствовал, что самим своим присутствием мы их унижаем. Почему мы не поднимаемся на борт? Почему заставляем всех ждать? Пришло время действовать. Я твердо взял Олуха за руку.

– Олух, мы должны немедленно подняться на борт.

– Нет! – взревел он и неожиданно нанес мне удар, одновременно на меня обрушилась волна Силы.

Я отшатнулся, что вызвало грубый гогот у наблюдавших за нами матросов. Наверное, им показалось диким, что слабый шлепок полоумного едва не сбил меня с ног.

Мне неприятно вспоминать о том, что произошло затем. У меня не оставалось выбора: я был вынужден силком заставить своего подопечного подняться на корабль. Но ужас настолько овладел Олухом, что дурачок сопротивлялся, как только мог. Мне пришлось применить и физическую силу, и умение защищаться от ударов магии.

Естественно, Чейд и принц Дьютифул сразу поняли, что происходит. Я почувствовал, как принц пытается войти в контакт с Олухом и успокоить его, но красный туман ярости действовал ничуть не менее эффективно, чем защитные стены. Присутствия Чейда я даже не ощущал; вероятно, он уже истратил все свои запасы. Как только я оторвал Олуха от земли, намереваясь отнести его на корабль, в меня хлынул поток его Силы. Телесный контакт сделал меня уязвимым. Дурачок швырнул в меня весь свой страх, и я едва не обмочился – Олуху удалось разбудить ужас, таившийся в самой глубине моей души, память о тех давних мгновениях, когда смерть подступала ко мне вплотную. Я ощущал зубы «перекованного», впившиеся мне в руку, и стрелу, входящую в спину. Я взвалил Олуха на спину, но под тяжестью его ужаса рухнул на колени, и это вызвало новый взрыв гогота у матросов. Олух вырвался из моих рук, однако остался стоять рядом, поскольку теперь нас окружало кольцо зрителей; по его лицу текли слезы.

Насмешки становились все более злыми, и они жалили меня значительно сильнее ударов маленьких кулаков Олуха. Я не мог схватить его, не рискуя сохранностью защитных стен, в то же время я опасался применить Силу. Мне ничего не оставалось, как отрезать ему путь к отступлению, убеждая подняться на борт. Всякий раз, когда я делал к нему шаг, Олух немного отступал, приближаясь к трапу, а круг зевак отодвигался в сторону. Тогда Олух бросался на меня, вытянув руку, – он понимал, что стоит ему коснуться моей кожи, как защитные стены падут. И мне приходилось немного отступать. И все это время собравшиеся вокруг нас мужчины хохотали, перебрасываясь между собой репликами на своем грубом языке, призывая других посмотреть на гвардейца, который не в силах справиться с полоумным.

В конце концов меня выручил Уэб. Вероятно, громкий смех матросов «Оленя» привлек его внимание. Он спустился по трапу, пробился через толпу и подошел к нам.

– Олух, Олух, Олух, – успокаивающе сказал он. – Пойдем с нами, дружище. Не нужно устраивать драку. Не нужно.

Я знал, что Дар можно использовать для того, чтобы оттолкнуть кого-нибудь. Кто из нас не отскакивал назад, спасаясь от клацающих зубов собаки или когтей кошки? И не только угроза вынуждает нас отступить, но и сила гнева животного, принуждающая врага уйти с дороги. Для Одаренного умение отталкивать столь же естественно, как и бегство перед лицом серьезной опасности. Мне и в голову не приходило, что существует некая противоположная способность, позволяющая успокаивать и вести за собой.

Я не знаю, что Уэб делал с Олухом. И хотя поток Дара не был направлен на меня, я ощутил его присутствие. Он сразу же успокоил мое отчаянно колотившееся сердце. Мои плечи неожиданно опустились, и я понял, что больше не сжимаю зубы. На лице Олуха появилось удивленное выражение. Он раскрыл рот, длинный язык высунулся наружу, а маленькие глазки почти закрылись.

– Успокойся, друг мой, – негромко проговорил Уэб. – Расслабься. Пойдем, пойдем со мной.

Все знают, как выглядит котенок, когда мать берет его за шкирку. Именно такой вид был у Олуха, когда большая рука Уэба опустилась на его плечо.

– Не гляди вперед, – посоветовал Уэб Олуху. – Лучше смотри на меня. – Олух повиновался ему, неотрывно глядя в лицо Уэба, и тот спокойно отвел его на палубу корабля, словно быка за кольцо в носу.

Я дрожал, по спине у меня стекал пот. Кровь бросилась в лицо, когда я поднимался по трапу, а мне вслед летели насмешки зевак. Большинство из них немного говорили на языке Шести Герцогств. Они перешли на наш язык, чтобы я понимал их презрение. Я не мог сделать вид, что ничего не слышу, поскольку покраснел от стыда. К тому же мне было некуда направить свой гнев, поэтому ничего не оставалось, как молча шагать за Уэбом. Как только я ступил на палубу, трап за мной поднялся. Я не стал оборачиваться, молча шагая за Уэбом и Олухом к шатру, поставленному посреди палубы.

Условия здесь были несравнимо хуже, чем на борту «Счастливой невесты». В носовой части палубы находилась деревянная надстройка, разделенная на два помещения. Большую каюту отдали в распоряжение принца и Чейда, а мы с Олухом разместились во второй. Шатер, разбитый на корме, предназначался для стражников. Стены были сделаны из толстой кожи, растянутой на шестах, – уступка для изнеженных жителей Шести Герцогств; сами обитатели Внешних островов предпочитали открытую палубу, которую использовали для перевозки грузов. Я взглянул на лица стражников и сразу же понял, что соседство с Олухом не вызывает у них ни малейшей радости. После постыдной борьбы с ним я выглядел в их глазах ничуть не лучше. Уэб тем временем пытался убедить Олуха присесть на один из сундучков, доставленных со «Счастливой невесты».

– Нет, – негромко сказал я, – принц предпочитает, чтобы Олух находился рядом с ним. Нам следует отвести его в маленькую каюту.

– Там же еще меньше места, чем здесь, – заметил Уэб, но я лишь покачал головой.

– В каюту, – повторил я, и он больше не стал спорить.

Олух пошел вместе с ним, продолжая доверчиво смотреть на Уэба. Я последовал за ними, чувствуя такую усталость, словно все утро провел на плацу, сражаясь на деревянных мечах. Лишь позднее я сообразил, что Уэб усадил Олуха на собственную койку. Сивил устроился на своей койке, в углу, а его кот ощетинился у него на коленях. Менестрель Кокл с безутешным видом изучал три порванные струны своей маленькой арфы. Свифт всячески избегал смотреть мне в глаза. Его возмущало, что полоумный будет жить рядом с ним. Молчание в крошечной каюте становилось густым, как масло.

После того как Олух устроился на койке, Уэб провел мозолистой рукой по его вспотевшему лбу. Дурачок недоуменно посмотрел на его ладонь, а потом закрыл глаза, точно уставший ребенок. Вскоре он уже спал, дыхание с хрипом вырывалось у него изо рта. После нашего столкновения я и сам был не прочь поспать, но Уэб взял меня за руку.

– Пойдем, – сказал он, – нам нужно поговорить.

Я хотел отказаться, но, как только он положил мне руку на плечо, все мои возражения исчезли. Мы вышли на палубу. Матросы тут же принялись смеяться надо мной, но Уэб, не обращая на них внимания, отвел меня к борту, где никого не было.

– Вот, возьмите, – сказал он, вытаскивая из кармана кожаную фляжку и откупоривая ее. Я ощутил аромат бренди. – Сделайте пару глотков, а потом несколько глубоких вдохов. Вы похожи на человека, потерявшего много крови.