Его потрясла судорога, подозрительно похожая на рыдание, и – вот тут Клеф вытаращил глаза – неудержимо полились слезы, которых он так и не пролил, горюя о ее смерти. Напрасно Брэшен смахивал слезы с ресниц. Его трясло. Он плакал и не мог остановиться.
Клеф подошел и потянул его за руку:
– Кэп, ты че, не въехал? Она жива! Что ж ты теперь-то сырость разводишь?
Брэшен расхохотался, и смех дался ему не меньшей болью, чем слезы.
– Да-да, я знаю, – сказал он. – Ты прав. Я просто…
Больше он ни слова выдавить не сумел. Да и как прикажете объяснять мальчишке ту душевную бурю, которой сопровождается воскрешение, казалось бы, безнадежно рухнувшего мира?