Глава пятая. Как успокоить мамусю

– Успокоить мамусю? – не понял Макс. – Твою маму, что ли?

– Ну да, – ответил Галкин. – Она же не знает, что я нашелся.

– В чем проблема? Позвони, скажи, все в порядке.

– Она спросит, где я был. Что не у друзей на даче, она уже знает.

– Сочини что-нибудь другое.

– У нее нюх на вранье. Нужно придумать что-то очень-очень правдоподобное. Со свидетелями. Ты хорошо на свидетеля подойдешь. Расскажем ей что-нибудь вместе. Главное – в деталях не путаться. Иначе она не успокоится. А не успокоится, устроит нам допрос с пристрастием.

– С пристрастием? – потрясенно повторил Макс.

Его воображение нарисовало огромное заброшенное помещение. Бетонный пол, высокие бетонные стены без окон. Ни стола, ни шкафа. Лишь в центре, в пятне желтого света от грязной, ничем не прикрытой лампочки стоит стул без спинки. Железная кривоногая табуретка, приваренная к полу. На ней Макс. Рот заклеен скотчем. Руки связаны за спиной, ноги смотаны так, что не пошевелишься. Над ним, сложив на груди руки, высится рыжеволосая женщина, очень похожая на Тимофея.

Макс тряхнул головой, отгоняя видение. Он же видел Тимофееву мамусю по телеку. Ничего свирепого в ней нет. Понятно, что она в трансе, все-таки сын пропал. Но чтобы допрашивать кого-то с пристрастием…

Макс выдохнул и переспросил уже более спокойно:

– Как это, с пристрастием? Свяжет веревками?

– Они ей не нужны, – заржал Галкин. – Она и без них все вытрясет. Посадит перед собой на диван и начнет расспрашивать. Про одно и то же раз сто. Не выпустит из комнаты, пока не расколемся.

– Меня-то что допрашивать, – недовольно пробормотал Макс. – Я же ничего не знаю.

– Мамусе так не покажется. Меня два дня не было? Не было. И где я нашелся? У тебя дома. Мамуся решит, что это ты меня похитил. – На этих словах Тимофей Галкин оценивающе оглядел Макса и поправился: – Ну, если не ты, то твои родители…

В голове у Макса кто-то вдарил в медный таз стальным половником. Перед глазами вновь возник бетонный бункер. Только на этот раз под тусклой лампой вместо колченого табурета стоит диван. Желтый, как у Ивановых в гостиной. На диване трое. Посередине Макс, слева мама, справа папа, мама держит сына за руку. Их ноги связаны, рты заклеены. Мама что-то мычит. Макс догадывается: она в ужасе спрашивает, что происходит. «Они ни о чем не знают! – кричит Макс сквозь скотч. – Отпустите их, я все скажу».

– Я… я расскажу твоей мамусе, как все было… – неуверенно протянул он.

– И что ты расскажешь? – скептически ухмыльнулся Галкин. – Что я был куклой и лежал на песочке под скамейкой? Что меня нашла маленькая девочка, принесла домой, а потом ее старший брат нажал какую-то непонятную кнопку и я ожил? Да моя мамуся ни в жизнь в это не поверит…

– А вдруг поверит…

– А если поверит, то переполошит весь город. Всех на ноги поднимет. Полицию, прокуратуру, врачей, МЧС, газеты… Она такая, – с гордостью сказал Тимофей Галкин, – о-о-очень энергичная. Все будут бегать, как подорванные, и задавать вопросы. Ты хочешь, чтобы к тебе с вопросами ломился весь город?

В голове у Макса снова вдарили в медный таз.

– Нет, – помотал он головой.

– Значит, что надо сделать?

– Что? – тупо повторил Макс и тут же выругал себя за то, что как самый дебильный попугай повторяет за Галкиным каждое слово.

– Надо позвать Лизку. И организовать съемку приема пищи.

Бум, бум, бум, раздухарился в черепе придурок с медным тазом. Какая еще нафиг Лизка? Зачем снимать, как кто-то ест?

Макс нервно вздохнул.

Тимофей Галкин явно тянул время.

Зачем?

Одно из двух. Нет – из трех.

Его гость реально хочет помочь, но не знает, как. Решил, что отгадал тайну исчезновения Кати, убедил в этом Макса, а теперь не может признаться, что все выдумал. Вот и сочиняет отговорки. Лизку ему теперь подавай и съемку пищи, а то без них ничего не получится. Ну просто никак.

Вторая версия на правду походила мало. Зато Максу нравилась больше двух других.

Тимофей Галкин – пришелец.

В семье Ивановых в пришельцев не верил никто. Даже Катя. Но верить хотели очень. Это совершенно случайно выяснилось на одной из семейных «завиральных сходок».

Пару раз за лето все Ивановы собирались за круглым деревянным столом под яблонями на даче Карины, пили чай с вареньем и рассказывали фантастические истории. Каждый свою. Истории готовились заранее. Полет фантазии ничем не ограничивался. Но одно правило соблюдалось свято: в основе выдумки должен лежать факт из реального мира. Сегодняшнего мира, прошлого или будущего. Например, такого будущего, где на Марс летают школьные экскурсии.

За столом не было ни младших, ни старших, ни детей, ни мам. Все были равны, любое высказывание выслушивалось и обсуждалось с уважением. Так и обнаружилось, что хотя Ивановы в пришельцев не верят, тем не менее ждут их с нетерпением.

У каждого оказались на то свои причины.

Ленусик и Карина, несмотря на возраст, оставались неисправимыми романтиками. А увидеть пришельцев на склоне лет – это так романтично!

Папа надеялся, что с инопланетянским кораблем на землю прилетят невиданные технологии. Типа машины времени, туннелей сквозь земной шар и Интернета на ладони.

Мама надеялась, что с появлением пришельцев люди начнут больше мечтать и больше верить в свои силы.

Для Макса прилет пришельцев решил бы сложнейшую проблему. Он, конечно, собирался стать программистом, но при мыслях об астронавтах у него в животе что-то завистливо екало. С пришельцами он успеет и то, и другое. Слетает с ними на Марс, поучаствует в строительстве станции для землян, а вернувшись домой, разработает убойную компьютерную игру, основанную на собственном опыте.

И только Катя ждала пришельцев не из меркантильных соображений, а лишь потому, что очень любила волшебные сказки.

То, что Тимофей Галкин был инопланетянином, хорошо объясняло, откуда взялась рыжая кукла. Его летающая тарелка потерпела крушение недалеко от города, и он, чтобы выжить в незнакомом мире, принял облик земного мальчика. Загадкой было, зачем он потом превратил себя в куклу и куда дел настоящего Галкина. Последнюю мысль Макс старательно от себя отгонял. Но не сомневался, что пришелец, которому позарез требуется починить летающую посудину, со временем расколется и все объяснит.

Окончательно поверить во вторую версию мешало одно: Тимофей абсолютно искренне удивился, когда услышал про себя по телевизору.

Оставалась версия третья, самая простая. Неся бред, Галкин вовсе не тянет время. У него просто потекла крыша. Видимо, превращения в куклу и обратно плохо сказываются на психике одиннадцатилетних мальчиков.

Зря я сразу не выставил его за дверь, жалел Макс. И что теперь делать? Выволакивать силой? А вдруг он упираться начнет, за косяки цепляться, в прихожей вазу разобьет. Вот если бы его удалось как-нибудь выманить из квартиры, то можно было бы быстро заскочить обратно и запереться. Тут Макс вспомнил, что ему все равно придется выйти, чтобы найти сестру, и застонал, как от зубной боли.

– Лизка у нас лучше всех с мамусей справляется, – врезался в мысли Макса голос Галкина. – План такой. Ты сейчас со своего телефона позвонишь Лизке и позовешь ее сюда. Когда она приедет, мы сфотографируем меня за едой и отошлем фотки мамусе. Тебя, наверное, тоже сфотографируем. Лучше получится, если мы с тобой будем сидеть рядом, что-то есть и весело смеяться. А Лизка…

Наверное, тот, кто бил в голове Макса в медный таз, был таким же энергичным, как мамуся Тимофея Галкина. Чтобы утихомирить обладателя половника, Макс покачал головой. Может, психи заразные? Может, у него тоже уже крыша поехала? Макс ущипнул себя за руку. Было больно.

– Эй, ты чего? – спросил Галкин. – Ты, что, меня не слышишь? Я говорил…

Макс разозлился окончательно. Можно даже сказать – совсем слетел с катушек. Хорошо, родители были далеко. А то бы ни за что не признали во взъерошенном, размахивающем руками и подпрыгивающем свирепом существе своего воспитанного, миролюбивого, немного застенчивого сына.

– Да слышал я, что ты говорил! – орал Макс. – Все слышал! Про мамусю! Про какую-то Лизку, которая зачем-то должна ко мне приехать. Про то, что нужно организовать съемку какого-то приема какой-то пищи, иначе мамуся не успокоится. Ты, что, псих? И план твой бредовый! У меня тоже есть план! Очень простой! Сейчас ты выматываешься из моей квартиры и больше ко мне не лезешь. Мне сестру искать надо, а ты мешаешься! Вон, весь стол испачкал!

На этих словах Тимофей, до сих пор внимательно слушавший крики Макса, повернулся и посмотрел на стол. Увидев следы от своих подошв, он засмущался и пробормотал, что все уберет. Схватив кухонное полотенце, он стал так старательно тереть клеенку, что стоявшая на столе тарелка с блинами Одуванчика подпрыгивала и звенела крышкой. Галкин возился молча. Молчал и Макс. И чем дольше молчал, тем больше успокаивался.

– Ладно, хватит, а то дыру протрешь, – сказал он наконец. – Хватит. Все. Иди домой.

Но мальчишка уходить не собирался. Отскоблив последнее пятно, он покрутил головой, ища, куда бы припрятать изгвазданное полотенце, пхнул его в узкую щель между холодильником и стеной и повернулся к Максу.

– Ты не бойся, найдем мы твою сестру, – сказал он убежденно. – Сходим кое-куда и найдем. Или там нам скажут, где она. Это я точно знаю. Но сначала нужно уговорить мамусю не сажать меня под домашний арест. Тут без Лизки, моей старшей сестры, не обойтись. Она, конечно, тризэ, но, если согласится нам помочь, все будет высший класс.

Стоп, сказал себе Макс. Водиться с Галкиным дальше опасно для здоровья. Макс еще готов был выдержать допрос, который устроила бы ему свирепая мамуся. Но он абсолютно не понимал, зачем фотографировать жующего Тимофея да еще смеяться при этом. Незнакомая Лизка, которую брат называл жутковатым словом «тризэ», казалась уже совершенным монстром.

Монстры Максу были сейчас ни к чему.

– Давай так, – вежливо попросил он. – Ты рассказываешь мне, куда идти и у кого про Катю спрашивать. Дальше я как-нибудь сам. Зачем беспокоить твою сестру. Она, может, делом каким занята.

– Что, испугался? – хихикнул Галкин. – Не знаешь, что такое тризэ? Это я такое прозвище Лизке придумал. Заноза, зануда, знайка – три буквы зэ. Есть еще четвертое зэ – задира. Но тризэ лучше звучит.

– С «тризэ» я уяснил. Говори, куда идти.

– Сам ты ничего не сделаешь, даже если я тебе подробно все объясню. На Виноградной все непросто. Старуха тебе ни слова не скажет. Только время зря потеряешь.

– Понятно, – сквозь зубы произнес Макс, отчаянно борясь с желанием, вцепиться в гостя и выволочь его из квартиры.

– Не волнуйся, мы быстро все провернем. Пока мамуся не успокоится, мне нельзя из дома выходить. По улицам наверняка уже рыщут толпы с моими фотками. Если меня поймают, я тебе помочь не смогу.

– Сам справлюсь, – проворчал Макс. – Думаешь, я уши развесил, потому что деваться некуда?

И тоскливо подумал, что, в принципе, так и есть.

– Как только мамуся убедится, что я жив, здоров и хорошо поел, она успокоится, и мы будем свободны, – сказал Галкин. – Еду, кстати, тоже нужно будет сфоткать. Крупно, чтобы мамуся увидела, что я вредного не употребляю.

– Ведешь здоровый образ жизни? – съехидничал Макс. – Чипсы не ешь, «пепси» выливаешь в цветочный горшок. Имей в виду, тертой морковки у меня нет.

– Я, по-твоему, кролик? – обиделся Галкин. – Съем, что дашь. Главное – красиво это сфоткать.

– Сфоткаем, – обреченно вздохнул Макс и покосился на холодильник.

Хотя в этот момент ему больше всего на свете хотелось превратить Тимофея обратно в куклу и запихнуть поглубже на полку в Катиной комнате.