Глава 10. Этикет

Президент, которого, к слову, звали Уильям, решился на поступок, которого не совершал уже много лет: вышел на прогулку.

Он покинул Белый дом через главный выход, перешел Пенсильвания-авеню и оказался на Лафайет-сквер.

Стояло ясное сентябрьское утро. Воздух был прохладным, но ласковое солнце грело руки и лицо. На входе в парк президент задержался. Улыбнулся, скинул куртку. Расстегнул воротник, снял черный шелковый галстук, машинально сложил его и сунул в карман брюк.

«В новом мире этикет можно не соблюдать», – подумал он.

Он вспомнил историю о Калвине Кулидже, который как-то раз на утреннем приеме в Белом доме налил густой кофе со сливками в блюдце, шокировав всех. Изумленные гости из вежливости поступили так же. Вытаращив глаза, они дожидались, пока президент не сделает первый глоток. А Кулидж взял блюдце, наклонился и поставил его перед кошкой.

История забавная – но, по мнению Уильяма, в ней было что-то неприятное. От нее так и разило древней закостенелой политикой подчинения и властвования. Что такое президент, которого все боятся? Просто название. Ходячий костюм, вдобавок неудобный.

К своему стыду, он иногда думал о себе как о единственном и неповторимом президенте, своего рода иконе, в большей степени символе, нежели человеке. Так, должно быть, чувствовали себя древнеримские императоры, избранники богов, или их китайские коллеги, правившие согласно небесному мандату. Мы грезим о громких титулах и присуждаем себе их – и в самом деле, почти вся его жизнь прошла как греза, как сон, невероятно долгий и глубокий. Сон, из которого его выдернул другой сон. Утренний воздух как бы возвращал ему молодость. Он вспомнил лето, проведенное с семьей на пляжном курорте в Мэне. Не в той хижине у реки в Адирондаках, о которой он рассказывал в давнем обращении к нации, – единичный случай, изрядно приукрашенный его спичрайтером. Двенадцатилетний Уильям провел лето в настоящем летнем дворце, возведенном в «позолоченном веке»^[13] и прекрасно сохранившемся, несмотря на едкий соленый воздух и технический прогресс. Главными достоинствами отеля были изысканные льняные простыни, европейская кухня и двухмильный дикий пляж на берегу Атлантики. Матери Уильяма больше всего нравились простыни. Уильяму больше всего нравился пляж.

Ему позволяли гулять по пляжу сколько угодно, не разрешая лишь заходить в воду, которая в любом случае была слишком холодной и бурной, на его вкус. Он обожал океан, но любовался им с безопасного расстояния. Все лето, каждое утро, он поспешно запихивал в себя завтрак и мчался прочь из отеля, словно конь на скачках. Он бежал по плотному и твердому песку, пока не ощущал колики в боку, пока не начинал задыхаться. Когда бежать становилось невмоготу, он снимал обувь и подходил к кромке воды, чтобы посмотреть на удивительных существ, обитавших в приливных заводях и среди камней.

Устав и от этого, он садился в высоких зарослях дистихлиса и часами смотрел туда, где океан сходился с небом. Там, за бескрайними водными просторами, была Англия. Англия, куда американские летчики отправлялись на войну с люфтваффе. За Англией располагалась вишистская Франция. Дальше – Европа, страдавшая под нацистским каблуком. Еще дальше держал оборону Сталинград.

Он смотрел, как огромные облака плывут над океаном, облака, пришедшие то ли из истерзанной войной Европы, то ли из тропиков, с морей, названия которых заставляли вспомнить книги Джозефа Конрада и Райдера Хаггарда: Индийский океан, Аравийское море, Бенгальский залив. Помечтав, Уильям съедал холодный ростбиф, приготовленный поваром отеля, и запивал его сладким ледяным чаем из термоса.

Вот это была жизнь.

«Наша жизнь подчас подобна сказкам», – подумал Уильям. И как тому мальчику пришла в голову идея стать президентом Соединенных Штатов? Он стремился к этому неустанно, в конце концов превратившись в бесстрастного патриция. Теперь ему казалось, что он впал в некий транс, но когда? В юридическом колледже? Во время первой предвыборной кампании? Он кутался в карьерный плащ до тех пор, пока желание пробежаться по солнечному летнему пляжу не покинуло его. Жаль.

Согревшись на солнышке, он задремал на скамейке у памятника Рошамбо…^[14] но его почти сразу же разбудило прикосновение пистолетного ствола к шее.

Холодное дуло прижалось к коже в двух дюймах ниже левого уха, скользнув по мышце.

Уильям осторожно повернул голову в противоположную сторону и посмотрел вверх.

Он не сразу узнал человека, державшего пистолет. Это был высокий мужчина с аккуратно причесанными седыми волосами. Сильный, но уже не молодой, лет шестидесяти с небольшим. На нем был безупречный костюм-тройка, пиджак был расстегнут. Все это Уильям разглядел за считаное мгновение.

Лицо мужчины было удивительно привлекательным. И отчасти знакомым.

– А, – произнес президент, вспомнив. – Полковник Тайлер.

Джон Тайлер прикрывал оружие своим телом от редких туристов. Он опустил дуло, чиркнув им по ключице Уильяма, и сел на скамейку рядом, прижав пистолет к животу президента.

Имя Джона Тайлера регулярно всплывало в ежедневном резюме директора национальной разведки и на президентских брифингах. Тайлер играл незначительную роль в готовившемся мятеже, который благодаря Контакту так и не состоялся. Он был из тех бывших вояк, которые строили карьеру в сфере оборонной промышленности и так называемом железном треугольнике^[15]. У него были связи… где? В «Форд эроспейс»? В «Дженерал дайнемикс»? Поэтому его слово имело определенный вес в Комитете палаты представителей по вооруженным силам и подкомитете по снабжению. У него имелись друзья в Пентагоне, в ЦРУ, в банках. Тайлер был образованным человеком, убедительным оратором, и его перспективы могли бы выглядеть гораздо лучезарнее, если бы военную карьеру полковника не разрушил какой-то сексуальный скандал.

Уильям знал о Тайлере кое-что еще. Сведения, подкинутые верным генералом авиации. Зачинщики переворота приготовили для полковника Тайлера особую роль. Если бы Уильям отказался мирно уйти на покой и доживать свои дни на даче, Джон Тайлер должен был вышибить ему мозги.

– Я за вами следил, – процедил Тайлер. Говорил он тихо, но злобно. – Видел, как вы вышли из Белого дома. Боже, как непривычно видеть президента на публике без телохранителей. Думали, все кончено и охрана вам больше не нужна?

– Все кончено. Охранники разошлись по домам, полковник. – Уильям посмотрел на пистолет Тайлера. Уродливая штуковина. – А что с вашей революцией? Мне казалось, ей тоже конец.

– Держите руки на месте, – отрезал Тайлер. – А то убью.

– Вы собираетесь меня убить?

– Скорее всего.

– А в чем смысл, полковник Тайлер?

– Сэр, смысл в том, что мертвый президент лучше живого предателя.

– Понятно.

На самом деле из этого короткого диалога Уильям почерпнул гораздо больше.

Во-первых, переворот действительно отменяется и полковник Тайлер пришел сюда исключительно по своей воле.

Во-вторых, Тайлер ответил Странникам «нет» и только сейчас начал понимать все значение Контакта.

В-третьих, несмотря на внешнее спокойствие, полковник едва справляется с паникой и безумием. Застрелит ли его Тайлер? Может, да. А может, и нет. Вопрос оставался открытым. Все решится под влиянием момента.

«Подбирай слова осторожно», – напомнил себе Уильям.

– У вас были соратники, – сказал он Тайлеру, – но теперь они передумали. Проснулись и поняли, что мир стал иным. Но вы, полковник, не с ними?

– Можете не сомневаться.

– Прошла целая неделя. Зачем вы столько ждали, прежде чем подобраться ко мне? – Уильям кивнул в сторону колючей ограды Белого дома. – Вы могли зайти с парадного входа, полковник. Никто бы вас не остановил.

– Вчера я разговаривал с вашим приятелем Чарли Бойлом. Он сказал то же самое. Я не поверил. – Тайлер развел руками. – Но, может, это и правда. Раз вы так спокойно разгуливаете.

«Чарли Бойл стал моим другом лишь тогда, когда проснулся бессмертным», – подумал Уильям. Но Чарли говорил правду. Теперь Белый дом был открыт для всех, как музей.

Тайлер нетерпеливо дернулся и слегка поджал губы. Уильям медленно втянул в себя воздух:

– Полковник Тайлер, вы должны понимать, что́ происходит, даже если не собираетесь принимать в этом участия. Даже если вы отказались. Это не вторжение инопланетян. На Землю не приземлились летающие тарелки, ее не захватили враждебные вооруженные силы. Оглянитесь.

Тайлер сильно нахмурился, и на несколько секунд его палец плотно прижался к спусковому крючку. Уильям через ствол почувствовал биение сердца Тайлера.

Смерть – незримый третий участник разговора – нависла над парковой скамейкой.

«Я не должен пугаться, – подумал Уильям, – но я боюсь. По-прежнему боюсь».

– Я думаю, – сказал Тайлер, – что случилась массовая галлюцинация. Люди вообразили, что могут жить вечно. Что мы можем сосуществовать, как библейские лев с ягненком. Я думаю, что большинство людей заразились этой болезнью. Но не все. Некоторые исцелились. Вот я, например, здоров. А вы, господин президент, тяжело больны.

– Значит, я не предатель, а просто больной?

– Может, и то и другое. Какими бы ни были ваши причины, вы сотрудничали с этими… и больше не подходите для выполнения своих обязанностей.

– То есть пистолетом тычете в меня вы, полковник Тайлер, а болен при этом я?

– Оружие в правильных руках – не симптом болезни.

Вести такой разговор в этот приятный день было странно. Президент отвернулся от полковника Тайлера и увидел у подножия памятника Эндрю Джексону мальчишку лет десяти, запускавшего воздушного змея. Из-за порывистого ветра змей то взмывал ввысь, то падал. Темная кожа мальчика блестела на солнце. Змей был красивый. Черно-желтый, в форме крыла летучей мыши.

На миг их глаза встретились; между президентом и мальчиком установилась связь, они поведали друг другу о своих всемирных трудностях.

«Смогу отговориться», – решил Уильям.

– Полковник Тайлер, предположим, что я не гожусь на роль президента Соединенных Штатов.

– Под дулом пистолета вы признаете что угодно.

– Не важно. Я это признаю. Я не гожусь. Говорю это без задней мысли и готов повторить, когда вы уберете пистолет. Если хотите, напишу заявление. Полковник, кого бы вы предложили в качестве моего преемника?

Тайлер впервые пришел в недоумение.

– Я говорю искренне, – поспешно продолжил Уильям. – Мне нужен ваш совет. Кто у вас на уме? Чарли Бойл? Но ему теперь нельзя доверять. Он «болен». Вице-президент? Боюсь, тоже. Пресс-секретарь Белого дома?

– Вы несете чушь, чтобы запудрить мне мозги, – резко ответил Тайлер, но вдруг сделался жалким и каким-то рассеянным.

– Полковник Тайлер, не удивлюсь, если вы – самый высокопоставленный военный офицер, которого миновала так называемая болезнь. Не знаю, как в таком случае работает командная вертикаль. В Конституции этого не предусмотрено. Но если вы хотите…

– Господи, да вы совсем спятили! – воскликнул Тайлер. Пистолет в его руке дрогнул.

– Вопрос только в электорате. Это краеугольный камень. Полковник, вам известно, сколько человек отказались от возможности жить вечно? Приблизительно один из десяти тысяч.

– Откуда вам знать?