Читать книгу «Пассажир последнего рейса» онлайн полностью📖 — Роберта Штильмарка — MyBook.

Вступление

1

Старый пассажирский пароход «Лассаль», заканчивая навигацию, шёл вне расписания из Рыбинска вниз. В Городецком затоне начальство должно было решить судьбу парохода: капитальный ремонт или списание.

Октябрьским вечером в Кинешме «Лассаль» стал под погрузку. Метеопрогноз подгонял – ожидались туманы и заморозки. А груз оказался самый невыгодный, лёгкий и громоздкий: корзины с пивом, хлопок в кипах, тюки ваты, ящики с парфюмерией и галантереей. Грузили всей командой, вплоть до судовых стажёров из речного техникума. Даже помощники капитана – «пом», «пом-пом» и «пом-пом-пом», как их прозвали стажёры, – скинули шинели, надели телогрейки и «козы» – ремённые наплечники с упором на уровне поясницы – и вместе со всей командой давай вверх-вниз по трапам, то с ящиком, то с кипой на спине. Ночная погрузка, начатая вяло, пошла вдруг с таким весёлым и злым азартом, что и пассажиры, мёрзнувшие на пристани в ожидании посадки, не смогли остаться сторонними зрителями и тоже взялись помогать.

Руководил погрузкой капитан «Лассаля», рослый волгарь с поседелой бородой. Он держал в руке пачку документов на грузы и неторопливо ходил от трюма к трюму. И каждому грузчику хотелось быстрее и молодцеватее пробежать с поклажей мимо капитана.

Больше всех старался долговязый, болезненного вида гражданин в мятой шляпе и дешёвом заграничном пальто. На первый взгляд от него было трудно ждать сноровки грузчика, но, видимо, бегать с ношей по трапам приходилось ему не впервой.

После полуночи капитан приказал радисту транслировать спортивные марши. Под эту задорную музыку темп работы ещё ускорился. Всей артелью погрузку закончили к утру.

Даже пустую верхнюю палубу сплошь уставили ящиками, корзинами и тюками – прогуливаться здесь сейчас было некому. Из пароходной трубы повалил чёрный угольный дым, капитан взошёл на мостик, дал в машинное команду «Готовсь!» и потянул рукоять гудка. Из медного остывшего зёва сначала долго рвалась шипящая струя пара и брызг, потом протяжный рёв отдался эхом от высокого берега: «Лассаль» извещал пристань Кинешму, что закончил погрузку, произвёл посадку пассажиров и готовится отвалить, по всей вероятности, навсегда!

2

Кинешемская касса продала на «Лассаля» всего одно-единственное верхнее классное место. Купил его тот самый долговязый гражданин в заграничном пальто, что так усердствовал на погрузке. С чемоданчиком в руке пассажир остановился наверху, посреди полутёмного коридора. Потолочная лампа в матовом плафоне еле освещала одинаковые двери кают, красную ковровую дорожку поверх протёртого маслом линолеума и в дальнем конце – зеркальные стёкла салона, запертого на ключ.

Из каюты с надписью «Проводники» выглянула пожилая женщина в синей телогрейке с меховым воротником. За её спиной высились горы одеял и простыней, до самого потолка.

– Мне бы местечко, – робко попросил гражданин. – Каюту бы…

Женщина так удивилась, будто впервые в жизни увидела перед собой всамделишного пассажира.

– Как это каюту? Нешто они там, в Кинешме, с ума посходили, классный билет продали? Весь этаж нетоплен, система спущена… Сами-то вы соображаете, какие сейчас могут быть каюты?

– Да мне бы только пока руки вымыть да примоститься как-нибудь. Просто не верится даже, что опять берега эти вижу.

Пароход выходил на фарватер. Ветром распахнуло дверь на палубу. Снаружи донесло сочную дробь пароходных плиц, шелест волны у бортов. Из-под лестницы, снизу, тянуло смолёными канатами и остывающим паром. Пол в коридоре содрогался от работы машины. Её мерный, спокойный гул то и дело перебивался неровной стукотнёй паровой лебёдки и скрежетом рулевой цепи. Проводница не замечала, что пассажир взволнован этими будничными для неё звуками и запахами. Сверху спустился капитан. Несколько нерастаявших снежинок блестело в его бороде. Проводница пожаловалась на кинешемскую кассу.

– Не беда, Нюра, – сказал капитан. – Пристроим пассажира. Далеко едете, товарищ?

– Билет у меня до Нижнего, то есть до Горького, но я знаю, вы, кажется, только до Городца? Я там пересесть могу, мне ведь не к спеху. Хочу родные места увидеть, Кинешму, Решму, Юрьевец.

– У вас там родственники есть, или?..

– Нет, ни родных, ни знакомых. Жил там в детстве. И вот, знаете, потянуло опять взглянуть на эти места. Видимо, уж перед смертью.

– Рановато вам о деревянном бушлате задумываться. На погрузке не хуже молодых бегали, хотел благодарность по радио объявить. Небось немного старше меня?

– С весны пятьдесят восьмой пошёл.

– Значит, можно сказать, ещё юноша по сравнению со мною? Мне-то шестьдесят пятый! Если в будущую навигацию другого парохода не дадут, то думаю пойти в техникум поработать, молодых поучить. На пенсионный хлеб сам не уйду, покамест насильно не заставят… Что ж, зайдите ко мне в каюту обогреться.

– Что вы, нет, нет, большое спасибо!.. Вы сейчас на вахте?

– Считаю себя нынче на бессменной вахте. Пароход мой с Волгой прощается, да и сам я, возможно, последний раз на мостике. А старшего помощника я спать послал после ночной погрузки…

– В Решме у нас будет стоянка часа на три. Успеете погулять, даже родных навестить. А покамест, если желаете, можете в рубку к нам подняться, оттуда всё как на ладони разглядите.

– Идти мне в Решме давно не к кому. А вот из рубки полюбоваться – за это спасибо от души!

– Надевайте тогда бушлат и шапку; чемоданчик свой и пальто оставьте у проводницы, внизу. Зима – не вата, не греет нашего брата!

Наверху таяла утренняя сизо-сиреневая мгла, разбавленная медленным приливом рассвета. Фабричные огни Кинешмы погасли. Город отдалялся и выглядел очень красивым с широкого речного плёса. Старинные арочные складские здания, соборная колокольня, береговые откосы, бульвар с беседкой, крутые лестницы и съезды к пристаням – всё это, чуть присыпанное лёгкой осенней порошей, повторилось в оловянном зеркале стылой Волги.

– Вот, земляка-волжанина негаданно встретил! – пошутил капитан, представляя пассажира обоим рулевым, лоцману и стажёру. – Хочет гражданин отсюда рекой полюбоваться… А у тебя, Юрка, пароход носом рыскал, пока я внизу был. Ведь ты вёл?

– Я, товарищ капитан, – смутился стажёр. – Ветер здоровый.

– Почему же у Егорыча не рыскает? Ни при какой погоде! Примеряться надо к любому нажиму, и колесом рулевым так подгадывать, чтобы пароход твой не сдувало. Думаешь, Волга широкая стала, так не беда и с курса сойти?

– Действительно, какая стала ширь! – сказал пассажир. – Неузнаваемо всё. Почти сорок пять лет здесь не бывал. Целый век человеческий!

– Это вы, значит, в самую революцию здесь жили? – заинтересовался стажёр.

– Да. Пережил её здесь, но, к несчастью, не сумел верно оценить то, чему был свидетелем. Стал жертвой ошибок, чужих и своих. И вот – жизнь прошла впустую. Это вам нелегко понять, у вас путь ясный.

В рубке замолчали. Стажёру очень хотелось расспросить странного пассажира подробнее, но в присутствии старших он стеснялся.

– Теперь первая стоянка в Решме, – сказал капитан и вложил в переговорную трубку деревянную затычку. – Твёрже веди судно, Юрка, смелее.

3

За поворотом Волги исчез высокий кинешемский элеватор. Впереди, от горизонта до зенита, поднималось облако с белыми краями, похожее на косматый парус ушкуйников, наполненный ветром. Там, где облако сливалось с густо-васильковой ширью Волги, возникло белое пятно на воде. Оно быстро увеличивалось и приобрело очертания трёхъярусного пассажирского теплохода.

– «Добрыня Никитич», – прочитал пассажир. – Былинный герой… А скорость-то, скорость! Кто бы прежде мог мечтать о таких судах на Верхней Волге!

– Какая же это скорость! – рассмеялся стажёр. – Вот погодите, встретим «Ракету» или «Метеор» на подводных крылышках. Те, верно, скоростёнку дают. Купальщикам теперь зевать у нас не приходится.

Левобережные луга и поля усиливали ощущение простора. От глубокой осенней синевы неба чуть отделялась кромка леса на низком левом берегу. «Лассаль» держался правого берега. Жёлтые кусты и почерневшие оголённые берёзки клонились над самой водой, и волны от пароходного колеса, набегавшие на берег, колыхали на воде облетевшую листву, мутились от маленьких оползней. Кое-где река подмыла корни деревьев, и рухнувшие сосны купали в Волге свои густо-зелёные кроны. Видно было, что вода подступила к лесной опушке недавно, затопив полоску береговой гальки. Течение медленно тащило вдоль берега жёлто-зелёную гирлянду из опавших листьев.

Впереди опять появилось встречное судно, буксир с баржами. Капитан протянул пассажиру бинокль.

– Спасибо вам! – пассажиру давалось теперь каждое слово с трудом. От волнения он не смог даже поднести бинокль к глазам. – Вы так добры ко мне… Хочу вас предупредить… Ведь это может вам не понравиться!.. Я в прошлом белый эмигрант. Лишь недавно позволили вернуться на родину. Старуха мать долго хлопотала, и вот, представьте, поспел… на похороны. Конечно, любить Россию я никогда не переставал, но жизнь прошла там, вдалеке от родины.

– Вы что же, в белых войсках служили? – хмурясь, спросил старший рулевой, Иван Егорович.

– Нет, от этого Бог уберёг. Оружие против собратьев не поднимал, чужих жизней не губил.

– А чем занимались там, на том берегу?

– В двух словах не скажешь. И в хоре пел, в церкви на Рю Дарю[1], Дело хоть и доброхотное, но иных певчих регент поддерживал несколько… И на заводах служил, и по ресторанам. Неловок и нерасторопен оказался, быстро из кельнеров выгоняли. Грузы таскать приходилось в Турции и Румынии, при старой власти. Переводчиком-толмачом был в Южной Америке, во время одной войны.

– Какой войны?

– Была такая война в тридцатых годах между Парагваем и Боливией за нефтеносный район. С обеих сторон там и русские эмигранты, белогвардейцы, участвовали. Такая, знаете ли, оперетка была, кровавая и смешная. Понимаете положение наше: одни за батюшку Парагвай против злокозненной Боливии. Другие – за единую неделимую Боливию против супостата её, злодейского Парагвая. Так и стреляли друг в дружку: поручик Иванов в есаула Петрова – за Боливию, а есаул Петров в поручика Иванова – за Парагвай. И смех и грех! А потом ещё писанием увлекался, воспоминания о России печатал и так вообще, рассказики. В особенности во время войны с немцами для подпольного радио и Свободных листков. Во французском Сопротивлении участвовал, в партизанах был. Поваром, правда, но с вашими встречался, с советскими, кто из фашистских лагерей бежал и в партизаны шёл, в Арденнские горы. Партизан этих вся Франция и сейчас помнит.

– А семьёй не обзавелись там?

– Нет, как-то, знаете, не сумел. Холодная у меня старость и бесплодная, что осенняя пора. Оба мы, и этот ваш «Лассаль», и я, российский реэмигрант Макарий Владимирцев, нынче в последнем рейсе.

Капитан «Лассаля» пристально вгляделся в лицо говорящему, многозначительно перемигнулся с рулевым Иваном Егоровичем, хотел было сказать что-то, но, видимо, пока передумал. Встречный буксир подал в следующий миг продолжительный сигнал гудком. Капитан взял у пассажира свой бинокль.

– Старинный буксир! Нынче баржи так не тянут, метода устарелая. Баржа теперь впереди, а буксир её сзади толкает: быстрее так и легче. Смотри-ка, Егорыч, караван-то нескладный какой. Растянул буксирные тросы на полкилометра и дороги требует.

– Похоже, камский. Тоже, видать, старик уже. Думается, либо «Гряда», либо «Батрак».

– Да, наверное, один из них, – согласился капитан. – Кто это на мостик жалует? Никак я смены дождался? Сам старший помощник изволил появиться? Не рановато ли?

– Сам же меня спать прогнал, Васильич!

– Ладно уж, коли пришёл – принимай команду, сбавь-ка ход да посигналь тому – сносит у него баржи ветром, буксиры длинны. А мы с земляком чайком внизу погреемся и о старине потолкуем. Если не ослышался, вас Макарием Владимирцевым зовут?

В капитанской каюте проводница Нюра кончала уборку. Она сходила на кухню с чайником и уже приготовилась было разлить заварку в стаканы, как вдруг чайник в её руках описал дугу, стулья сползли к стене, упала настольная лампа. Послышался скрежет под днищем. Пароход коротко, судорожно затрясло. Машина стала, только шипел спускаемый пар.

Капитан в два прыжка взлетел на мостик. Слева совсем близко шла тяжёлая баржа встречного каравана. Помощник орал в мегафон: «Слева по борту кранцы готовить!» Баржу несло ветром на пароход, застрявший на мели. Судьбу «Лассаля» решали секунды. Всё зависело от скорости каравана.

И «камский» не подвёл. Рванулся вперёд самым полным и утащил свою баржу, чуть-чуть не чиркнув борт застрявшего парохода. Сняться с мели своими силами, с помощью якоря и паровой лебёдки, так и не удалось. По радио капитан сообщил в пароходство, что «Лассаль» при встрече с караваном покинул фарватер и отклонился вправо, чтобы пройти затопленными лугами. Глубина там по лоции была бы достаточной, но пароход наскочил на песчаный холмик, скрытый под водой: река занесла илом и песком остов старой баржи, валявшейся здесь издавна и случайно не убранной со дна при подготовке нового русла Волги. Сев на мель, пароход не дал течи, машина и груз в порядке, требуется только помощь для снятия с мели.

После переговоров по радио капитан позвал в рубку стажёров и разобрал с ними происшествие. Юрка-штурвальный сидел на разборе ни жив ни мёртв: судно-то у него опять рыскнуло, когда он один оставался у штурвала, пока старший рулевой давал на мостике отмашку встречному. Против курса, заданного Егорычем, судно отклонилось под ветром всего чуть-чуть и всё-таки наскочило…

Но капитан ничего не сказал на разборе о Юрке.

– За нынешнее происшествие, – говорил он, хмуря брови и покашливая, – в ответе должны быть трое. С меня, капитана, надлежит спросить, почему, предвидя сложную встречу, я доверился опыту старшего помощника и, сдавши ему вахту, ушёл с мостика. Вахтенный помощник не должен был рисковать при сильном ветре в трудном месте: следовало сработать назад и расходиться на просторе. А лоцман у штурвала должен был помнить, что когда-то здесь баржу занесло, значит, место рискованное. Оставил штурвал растерявшемуся стажёру! Нам едва не раздавило борт, никакие кранцы[2] не помогли бы.

Отпустив стажёров, капитан оставил Юрку-штурвального и с глазу на глаз… вложил ему в память несколько веских слов насчёт пароходного носа, рыскающего по ветру из-за нерасторопности рулевого.

Берег был в нескольких десятках метров. Ветер доносил до парохода берёзовые серёжки и сухие листья. Под недвижным пароходным колесом проплывали сосновые шишки. Далеко впереди виднелись в бинокль остроконечные шатры решемских монастырских церквей. Тем временем в рубку поднялся и судовой ревизор. Капитан указал ему место среди вахтенных.

– Что ж, как говорится, садись, закуривай, спешить покамест некуда. Самое бы время теперь послушать что-нибудь. Может быть, – обратился капитан к пассажиру, – если настроение есть, рассказали бы вы нам, что с вами тут в революцию произошло. А там кто-нибудь, возможно, и дополнил бы ваш рассказ. Народ-то у нас на «Лассале» бывалый…

– Извольте, – с готовностью согласился пассажир. – У меня в чемодане даже несколько старых фотографий найдётся. Если разрешите – принесу.

Пока пассажир ходил за фотографиями, капитан сказал: