Парни с поднятыми воротниками

 
Парни
        с поднятыми воротниками,
в куртках кожаных,
в брюках-джинсах.
Ох, какими словами
        вас ругают!
И все время удивляются:
        живы?!
О проблеме вашей
спорят журнальчики —
предлагают убеждать,
        разъяснять…
Ничего про это дело
        вы
           не знаете.
Да и в общем-то
не хотите
знать…
 
 
Равнодушно
        меняются
           столицы —
я немало повидал их, —
и везде,
посреди любой столицы
        вы
           стоите
будто памятник
обманутой мечте.
Манекенами
        к витринам приникшие,
каждый вечер —
проверяй по часам —
вы уже примелькались всем,
        как нищие.
Что
подать вам?
Я не знаю сам.
Завлекают вас
        ковбоями и твистами, —
вам давно уже
поднадоел твист.
Вы
покуриваете
и посвистываете,
независимый делаете вид.
Может,
        девочек ждете?
Да навряд ли!
Вон их сколько —
        целые стада.
Ходят около —
юные,
нарядные…
Так чего ж вы ожидаете тогда?!.
Я не знаю – почему,
но мне
кажется:
вы попали
        в нечестную
                игру.
Вам история назначила —
каждому —
по свиданию
        на этом углу.
Обещала показать
        самое гордое —
мир
без позолоченного зла!
Наврала,
наговорила
        с три короба.
А на эти свиданья
не пришла…
Идиотская,
        неумная шутка!
Но история
думает
свое…
 
 
И с тех пор
неторопливо и жутко
все вы ждете,
все ждете
        ее.
Вдруг покажется,
        вдруг покается,
вдруг избавит
        от запойной тоски!..
Вы стоите на углу,
покачиваясь,
вызывающе подняв воротники…
А она проходит мимо —
история, —
раздавая
        трехгрошовые истины…
 
 
Вы постойте,
        парни.
Постойте!
        Может быть,
            чего-нибудь
                и выстоите.
 

Человечки

Отрывок из поэмы «Совесть»

 
…В девятьсот семнадцатом родился,
Не участвовал и не судился,
В оккупации не находился,
Не работал, не был, не умею,
Никаких знакомых не имею.
Родственников за границей нету,
Сорок три вопроса и ответа,
Сорок три вопроса и ответа —
Просто идеальная анкета.
…
Одного вопроса нет в анкете.
Нет того, что в сердце нам стучится,
Ханжескому пафосу противясь,
А когда ты думать разучился,
Несгибаемый, как пень, партиец?
Твердым шагом проходил в президиум,
Каялся, когда кричали: «Кайся!»
И не падал, и не спотыкался,
Потому что кто ж споткнется сидя…
 

1958–1959

Стыдливые

 
С вашей кожей —
       как ни старается —
ни один загар
не может справиться.
Потому что кожа ваша
       нежная, —
профессионально краснеющая…
Тихо от всего отстраняетесь
(совестно прослыть вдруг
       настырными).
Вы ведь не боитесь,
вы
       стесняетесь.
Вам ведь не страшно,
вам —
       стыдно.
Стыдно
защитить слабого,
мнение иметь
       совестно,
стыдно не хвалить
тщеславного,
неудобно с подлецом
       ссориться.
Совестно сказать глупому,
что он глуп!
Что это —
надолго!
Стыдно в драку лезть
       крупную,
а в мелкую —
       совсем неудобно…
Бедные,
как вы только терпите?!
 
 
Сколько в вас
святой терпеливости!..
Из стыдливости
плохого вы не делаете.
И хорошего тоже —
из стыдливости.
Вы живете,
вы извиняетесь,
улыбаетесь печально и пустынно…
Нет,
вы не боитесь,
вы
стесняетесь.
Вам ведь не страшно,
вам —
стыдно.
Добрые,
других не укоряющие,
милые,
стеснительные вечно,
удобные,
со стыда сгорающие,
люди-людишки.
Человечки.
 

Чаушеску
(Отрывки из блокнота)

Представители румынского Союза писателей, по приглашению которого мы приехали в страну, вручив моей жене большой букет цветов, довольно быстро и даже как-то суетливо простились с нами, предупредив, однако, что «мы еще обязательно встретимся».

А советник нашего Посольства по культуре сказал:

– Знаете, номер в отеле вам заказан и никуда не денется, а время сейчас – обеденное. И я предлагаю пообедать здесь. Тем более что в десяти минутах езды от аэродрома находится не самый плохой в Румынии ресторан!.. Ну как, согласны?..

Когда мы шли от машины к ресторану, советник тихо произнес: «Извините, на всякий случай я хочу вас предупредить: всех советских здесь очень любят прослушивать. Ну о-очень любят…»

А потом мы сели на прохладной террасе пустого ресторана, что-то заказали, и начался обычный в таких случаях разговор. Что в Союзе?.. Что в Москве?.. Какие новости?.. Как погода?..

Разговор был абсолютно нормальным и свободным…

И тут я ни с того ни с сего спросил: «Скажите, а правда, что на последнем партийном съезде жену Николае Чаушеску тоже выбрали членом Политбюро?.. Как это понять? И что об этом говорят в народе?..»

Я задал вопрос и похолодел, вдруг поняв, что невольно «подставляю» молодого дипломата, фактически провоцирую его…

Однако в глазах советника забегали смешливые огоньки, и он, секунду помолчав, переспросил:

– Значит, Вам интересно, что по этому поводу говорят в народе?..

– Да, – обреченно подтвердил я…

– Ну, что ж… С удовольствием отвечу!..

«В этом государстве мы наблюдаем редкостный, прямо-таки удивительный феномен: в каждом народе, в каждой стране существуют отдельные талантливые – и даже гениальные – люди… Это – обычное дело…

А в Румынии талантливой (и даже гениальной) оказалась вся семья Чаушеску! Представляете? Вся семья. Целиком.

Судите сами: Николае Чаушеску – Президент страны и Генеральный секретарь партии…

Его жена – Президент Академии наук и член Политбюро…

Сын – Первый секретарь ЦК комсомола…

Невестка – Председатель пионерской организации…

Один брат – Первый заместитель Министра обороны, другой – заместитель Министра Госбезопасности… Ну и так далее, и так далее…

Причем каждый из членов этой семьи является настоящим специалистом широчайшего профиля, не щадит себя, честно служит своему государству и народу, работает по двадцать часов в сутки… Поэтому их все так любят, поэтому их так берегут!..»

Советник говорил громко, четко и вдохновенно, а глаза его смеялись, глаза его прямо-таки хохотали!..

Потом он сказал: «Знаете, на этот Ваш вопрос я могу отвечать долго и подробно, но давайте продолжим разговор, когда встретимся в Посольстве. Тем более что многое Вы сами очень скоро увидите и поймете…»

Мы прилетели в город Тулча, устроились в гостинице и сразу же вышли из нее. Хотелось просто побродить, посмотреть город. Однако навстречу нам сразу же стали попадаться люди сплошь одетые в национальные костюмы, причем их становилось все больше и больше…

– Это что – фольклорный праздник? – спросил я у Димитру.

– Не знаю. Вряд ли… – ответил он. – А давайте пойдем и посмотрим, в чем дело…

Мы направились к набережной, которая была – вся! – в пестрых, красочных костюмах. Можно сказать, что одни мы были в «штатском». И одни мы молчали.

А все вокруг – и взрослые, и дети – непрерывно пели и танцевали. Громко звучала музыка (я даже узнал переницу, знакомую еще с Московского молодежного фестиваля). Какие-то особые группы людей что-то беспрерывно кричали, причем фразы были явно рифмованные!..

– Что они скандируют? Стихи?..

– Да, стихи. Точнее: почти стихи…

– О чем?..

– Не «о чем», а о ком… Люди славят Президента… Сейчас у нас это делается в рифму…

– А у него что, день рождения?..

– Нет, тут наверняка другое… Правда, я и сам до конца не понимаю… Впрочем, дело, кажется, проясняется: посмотрите туда!..

Над дунайским рукавом к набережной шли два белых вертолета.

Толпа взревела от восторга!..

Дверца первого вертолета открылась, и на бетонную площадку выпрыгнул гигантский черный дог. Он излучал надменную пружинистую силу и был дьявольски красив! А еще он блестел так, что походил на большой концертный рояль…

За этим роялем из вертолета выскользнул седой, знакомый по портретам, человечек. Он сразу же «сделал народу ручкой» и быстро направился к двухпалубной яхте, стоящей у берега.

«Ча-у-шес-ку-у-у! Ча-у-шес-ку-у!!..» – завопила толпа…

Яхта почти мгновенно отвалила от пристани.

А за яхтой, урча, последовал невесть откуда появившийся большой бронекатер, ощеренный пулеметами, автоматическими пушками и даже – зенитными ракетами…

И вдруг стало тихо.

Стало тихо так, будто кто-то в эту самую секунду взял и выключил звук. Напрочь. Навсегда…

Люди расходились буднично и деловито. Они сворачивали знамена и транспаранты.

Незабываемая встреча с любимым Президентом благополучно завершилась.

Стенограмма по памяти

 
«…Мы идем, несмотря на любые наветы!..»
(аплодисменты).
«…все заметнее будущего приметы!..»
(аплодисменты).
«…огромнейшая экономия сметы!..»
(аплодисменты).
«…А врагов народа – к собачьей смерти!!.»
(аплодисменты).
«…как городские, так и сельские жители!..»
(бурные, продолжительные).
«…приняв указания руководящие!..»
(бурные, переходящие).
«…что весь наш народ в едином порыве!..»
(аплодисменты).
Чай в перерыве…
 
 
«…от души поздравляем Родного-Родимого!..»
(овации).
Помню, как сам аплодировал.
«…что счастливы и народы, и нации!..»
(овации).
«…и в колоннах праздничной демонстрации!..»
(овации).
«…что построено общество новой формации!..»
(овации).
«…и сегодня жизнь веселей, чем вчера!..»
(овации, крики: «Ура!»).
«…нашим прадедам это не снилось даже!!.»
(все встают).
 
 
…И не знают, что делать дальше.
 

Винтики

 
Время
      в символах разобраться!
Люди – винтики.
Люди – винтики…
Сам я винтиком был.
      Старался!
Был безропотным.
Еле видимым.
Мне всю жизнь
      за это расплачиваться!
Мне себя, как пружину,
раскручивать!
Верить веку.
И с вами
      раскланиваться,
Люди-винтики,
Люди-шурупчики.
Предначертаны
      ваши шляхи,
назначение каждому
выдано.
И не шляпы на вас,
а шляпки.
Шляпки винтиков,
Шляпки
      винтиков!
Вы изнашивайтесь,
вы ржавейте,
исполняйте
      все, что вам задано.
И в свою исключительность
верьте!
Впрочем,
      это не обязательно.
Все равно обломают отчаянных!
Все равно вы должны остаться
там, где ввинтят, —
в примусе,
      в часиках,
в кране,
      в крышке от унитаза.
Установлено так,
Положено.
И —
      не будем на эту тему…
Славься,
винтичная психология!
Царствуй, лозунг:
«Не наше дело!»
Пусть звучит он
как откровение!
Пусть дороги
      зовут напрасно!..
Я
      не верю, —
           хоть жгите, —
                   не верю
в бессловесный
винтичный разум!
Я смирению
      не завидую,
но, эпоху
понять пытаясь, —
я не верю,
      что это винтики
с грозным космосом
побратались.
Что они
      седеют над формулами
и детей пеленают бережно.
Перед чуткими
      микрофонами
говорят с планетою бешеной.
И машины ведут удивительные.
И влюбляются безутешно…
Я не верю,
      что это винтики
на плечах
нашу землю держат!..
Посредине двадцатого века
облетают
ржавые символы…
 
 
Будьте счастливы,
      Человеки!
Люди
умные.
Люди
cильные.
 

Сказка о кузнеце, укравшем лошадь

 
Был кузнец непьющим.
Ел, что Бог предложит.
То ли от безумия, то ли от забот
он украл однажды у соседа лошадь.
Кузнеца поймали.
И собрали сход…
 
 
Дали слово старцу.
Распростер он руки.
Покатились слезы из-под дряблых век:
«Люди!
Я заплакал от стыда и муки!..
Вор
         у нас в деревне!
Мерзкий человек!..
Мне стоять с ним больно.
Мне дышать – противно!
Пусть не станет вора на святой земле!..»
 
 
Зашептались люди.
В общем, выходило:
кузнецу придется кончить жизнь в петле…
И тогда поднялся старец
         (очень древний!)
От волненья вздрагивал седины венец.
Он сказал:
«Подумаем, жители деревни!..
Что украли?
Лошадь.
Кто украл?
Кузнец!!
Он у нас – единственный!
Нужный в нашей жизни.
Без него – погибель!
Бог ему судья…
Мы,
         повесив вора, кузнеца лишимся!
Выйдет, что накажем
         мы самих себя!
Вдумайтесь!..»
И люди снова зашептались.
Спорам и сомненьям не было конца…
И тогда поднялся самый главный Старец:
«Правильно!
Не надо вешать кузнеца!..
Пусть за свой проступок он заплатит деньги!..
А поскольку этот разговор возник, —
есть у нас два бондаря.
Двое!
И – бездельники!..
Лучше мы повесим одного из них…»
Умные селяне под домам расходятся.
Курят.
         Возвращаются к мирному труду…
 
 
Кузнецом единственным
быть мне очень хочется!
 
 
Если ненароком
лошадь
         украду.
 

Западнее

Париж, Франсуазе Саган

 
Пишу вам по праву ровесника,
уважаемая Франсуаза…
 
 
Возможно,
вздохнув невесело,
письмо вы поймете не сразу.
То,
      над чем вы горюете,
вы знаете лучше всего…
Ходят по улицам
      люди
возраста моего.
В Лондоне и в Париже
замашки у них одни.
Свое поколение
лишним
всерьез
      называют они.
Они вас считают
      знаменем
неверия и порока.
Они вас считают
      снадобьем
и даже чуть-чуть
пророком.
Пророки обычно безжалостны,
но я не под богом
рос…
Ответьте, пророк, пожалуйста,
на очень нестранный
      вопрос:
кому вы
      все ж таки
             лишние,
парни,
нарочно небрежные?
Девчонки,
модно подстриженные,
не слишком гордые,
грешные?
Зачем ваши души
      выданы
в липкие лапы молвы?
Кому это все ж таки
      выгодно,
чтоб лишними
были вы?
Чтоб вы обо всем
забывали?
Чтоб жизнь вам казалась
тесною?
Чтоб вы
      вином запивали
песню,
      лишь с виду дерзкую:
«Мы
      лишние.
Мы неуемные.
Нас понимает
любой!
Политики
      не признаем мы,
а признаем любовь!
Рабы
      разгулявшейся плоти,
мы —
лишнее поколение —
унылое чувство
      локтя
сменили
      на чувство колена.
Мы лишние,
лишние,
лишние!
Лишние нощно и денно!..»
Конечно,
все это —
      личное,
личное ваше дело…
Но вот
      к небрежному парню
неумолимо и веско
однажды —
      для вящей памяти —
ляжет на стол
повестка.
«Я лишний…
Не надо!
Я лишний…