Кроме той (очевидной) мысли, что для действия нужно действующее лицо (актор), мы можем вывести дедуктивным путем еще некоторые утверждения. Когда мы говорим, что индивид осуществляет целенаправленное действие, то подразумеваем, что у него в уме есть некая цель или намерение. Напомню, что мы не говорим: «Бейсбольный мяч хочет упасть на землю», но вполне можем сказать: «Летчик посадил свой вертолет, так как захотел в туалет».
Как видим, когда мы говорим о целенаправленных, намеренных действиях других, мы неявно подразумеваем, что у тех есть мнения или желания по поводу того, что должно происходить в мире. В экономической науке для описания этих переживаний мы используем слово предпочтения; люди действуют так, а не иначе, потому что они предпочитают, чтобы события в мире разворачивались именно таким, а не другим образом. Например, если мы говорим: «Билл выпил газировки потому, что испытывал жажду», – мы также автоматически говорим (даже если не произносим этого вслух): «…и Билл предпочитает не испытывать жажды». Ведь было бы довольно бессмысленно сказать: «Билл выпил газировки потому, что 2 + 2 = 4». Причина, по которой фраза «Билл выпил газировки потому, что испытывал жажду» является осмысленной, состоит в том, что мы как бы читаем между строк и вставляем в нее невысказанное утверждение, что Билл не удовлетворен своим состоянием человека, испытывающего жажду.
Как вы, возможно, заметили, в простое высказывание о том, что Билл осушил банку с газировкой, заложена еще одна невысказанная истина. Когда мы решаем отнести его поведение к числу целенаправленных действий, мы в то же время неизбежно утверждаем, что сам Билл убежден, что питье газировки может утолить жажду. Например, если упаковка с банками газировки упадет из самолета в изолированную деревню, населенную примитивным племенем, то нашедшие ее люди могут вовсе не иметь представления о том, что если потянуть за колечко и вылить темную жидкость себе в рот, то это позволит избавиться от неприятного ощущения жажды. (И они уж точно не будут иметь никакого представления о том, насколько это будет вредно для их зубов.) Вместо этого они могут счесть эти банки священными предметами (так как они упали с гигантского летающего объекта, никогда прежде не виданного), или их музыканты могут найти им применение в других формах целенаправленного действия, не имеющих никакого отношения к жажде.
Важно понимать, что представления человека могут оказаться ложными, но тем не менее служить мотивом для целенаправленного действия. Например, если мы перенесемся во времени назад в XIX век и увидим, как врачи прикладывают пиявок к коже пациентов, то скажем: «Они делают это целенаправленно, потому что предпочитают, чтобы их пациенты были здоровыми, а не больными, и при этом убеждены, что кровопускание является эффективным методом лечения». (Но при этом некто, вооруженный более точными медицинскими знаниями, мог бы приложить пиявок своему врагу, так как он предпочитает, чтобы тот ослабел, и убежден, что этой цели можно достичь, забрав у него часть крови.)[1]
Мы рассмотрим этот вопрос более подробно в следующем уроке, а пока лишь отметим, что для достижения своих целей люди используют некоторые части окружающего мира. Описывая это, философы говорят, что люди применяют средства для достижения своих целей. Экономисты говорят, что люди используют товары и услуги для удовлетворения своих предпочтений.
Поскольку предпочтения привязаны к конкретным индивидам, мы говорим, что предпочтения субъективны. Грубо говоря, разница между субъективным и объективным утверждением похожа на разницу между мнением и фактом. Вполне осмысленным является высказывание: «Мэри предпочитает ванильное мороженое шоколадному, а Джон предпочитает шоколадное мороженое ванильному». Обе его составные части вполне совместимы друг с другом, потому что предпочтения (в данном случае по поводу вкуса мороженого) субъективны и могут быть разными у разных людей.
Напротив, высказывание «В порции мороженого содержится 300 калорий для Мэри, но 280 калорий для Джона» не имеет смысла. Количество калорий в порции мороженого – объективный факт; он не может меняться от одного человека к другому. Мэри и Джон могут не соглашаться друг с другом по поводу того, сколько калорий содержит порция мороженого, но в данном случае по крайней мере один из них попросту ошибается. Однако если Мэри говорит: «У ванили вкус лучше, чем у шоколада», – а Джон говорит обратное, то они тем не менее могут быть одновременно «правы». Еще раз: Мэри и Джон могут не соглашаться друг с другом по поводу того, какой вкус мороженого лучше – и при этом ни один из них не будет неправ – поскольку предпочтения субъективны. В отношении того, какой вкус мороженого лучше, нет никакого «на самом деле», в то время как существует вполне объективный способ продемонстрировать, сколько именно калорий содержится в порции.
Внимание! Многие критики экономической науки – как с прогрессистского «левого фланга», так и с религиозного «правого фланга» – совершенно не понимают, что имеют в виду экономисты, когда говорят, что предпочтения субъективны. Эти критики думают, что экономисты некоторым образом выступают за моральный релятивизм или что они говорят, будто никто не может судить о действиях других людей. Но эти претензии совершенно необоснованны, потому что экономисты не утверждают ничего подобного!
Вспомним: мы всего лишь прослеживаем логические выводы из нашего решения трактовать наблюдаемое поведение как сознательное действие. Если мы видим, что Мэри подходит к прилавку и выбирает ванильное мороженое, а Джон в той же ситуации просит шоколадное, мы не сможем никуда продвинуться в нашем понимании событий, если не сообразим, что у этих двух людей разные вкусы в отношении мороженого. Как мы увидим в уроке 6, единственный удовлетворительный способ объяснения рыночных цен состоит в том, чтобы с самого начала признать, что предпочтения субъективны. Но это признание никоим образом не служит оправданием предпочтений конкретных индивидов.
Например, экономист не может дать объяснение цене на табак, если не признает, что некоторые люди предпочитают потратить свои деньги на сигареты, а не на какие-то другие продукты. Констатировав этот факт, он может – не проявляя при этом никакой непоследовательности – наказать своего сына-подростка, если застанет его курящим в гараже в компании его хулиганистых дружков. Если вы все еще не видите разницы между профессиональным анализом и личными убеждениями, то забудьте на время об экономической теории и представьте себе криминалиста-психолога, занимающегося в ФБР составлением психологических портретов преступников. Чтобы выследить маньяка-убийцу, криминалисту надо попытаться «думать как убийца» и понять, какие желания заставляют того действовать так, как он на самом деле действует. Очевидно, что такой анализ не означает, что криминалист-психолог занимает нейтральную позицию по отношению к действиям убийцы или что убийство – «дело личного выбора каждого».
О проекте
О подписке