В этом выстреле и в том, что наших канониров убили и все мы на палубе были обрызганы кровью, не было ничего особенного, что могло бы повлиять в дурном смысле на нашу команду, а тем более на Баллантрэ; но между тем наш молодой атаман тотчас понял, что дело проиграно, и что нам нечего вступать в бой с кораблем, команда которого так хорошо вооружена. Люди, плававшие на том корабле, с которого раздался выстрел, по-видимому, также поняли, что имеют дело с разбойничьим кораблем, и поэтому поспешили отплыть как можно дальше вперед, в то время как наша «Сарра» («Ад» была только кличка корабля, его настоящее имя было «Сарра»), по причине своей ветхости, еле-еле поспевала за ним. Обогнать какой-нибудь корабль она ни в каком случае больше не могла; я думаю, что в том состоянии, в котором она находилась, она не могла бы даже обогнать плавающую на воде бутылку.

Надо было видеть, какой восторг выражался на лицах матросов чужого корабля, когда они увидели, что наши канониры упали; отплывая все дальше и дальше вперед, они хохотали, шутили и смеялись, как будто они совершили какой-нибудь особенный подвиг.

Девять дней мы стояли на якоре и отдыхали, выжидая ясной погоды, но на десятый день туман рассеялся и мы отправились снова в путь. Вскоре после этого туман снова спустился на воду, а затем снова рассеялся, и в эту минуту мы увидели на совсем близком расстоянии от нас крейсер.

Когда на крейсере заметили появление нашей «Сарры», на нем поднялась суматоха; ясно было, что команда узнала наше судно, и что «Сарра», как судно пиратов, пользовалось известностью.

Прежде, когда наш корабль был еще не поврежден и мы перегоняли множество кораблей и грабили их, о нем хотя и ходили слухи, но никто в точности не мог дать верного отчета о том, какой вид он имеет, так как мы, ограбив корабль, на который нападали, убивали или брали к себе на судно экипаж; теперь же, когда, по причине ветхости нашего корабля, мы потерпели уже несколько поражений, весть о нем дошла во многие места, и о нем публиковалось даже в газетах.

Я был уверен, что в самом скором времени мы должны были погибнуть. Корабль наш не мог уже выдерживать продолжительные путешествия, нас рано или поздно должны были настичь, и, разумеется, о пощаде с чьей бы то ни было стороны не могло быть и речи.

Но тут опять-таки поразительная гениальность мастера Баллантрэ спасла нас.

Я много раз удивлялся тому, каким образом Баллантрэ достиг того, что Тиич слушался его беспрекословно и делал все, что он желал, но никогда не мог добиться от него по поводу этого вопроса определенного ответа. Он отвечал мне на это только шуткой:

– Если бы наш экипаж узнал, при помощи чего я держу Тиича в повиновении, то он был бы крайне удивлен, так же точно, как и я, в свою очередь, буду очень удивлен, если исполню то обещание, которое я дал ему, Тиичу, так как вовсе не имею намерения его исполнить.

Это было все, что я слышал, но из этого я, разумеется, ничего не понял.

Одним словом, как бы то ни было, Тиич и мастер Баллантрэ шли рука об руку.

Когда они увидели неподалеку от нашего судна корабль, они потребовали, чтобы якорь был спущен, а как только приказ их был исполнен, Тиич и Баллантрэ начали угощать команду ромом. Пьянство началось страшное. К вечеру экипаж был до такой степени пьян, что едва мог держаться на ногах. Сцены при этом происходили самые разнообразные: матросы то дрались, то пели, то плясали, то ругались, то мирились и скорее походили на безумных, чем на здравомыслящих людей.

Баллантрэ потихоньку шепнул мне, чтобы я не пил ни одной капли рома, если жизнь моя мне дорога, но чтобы я притворился пьяным. Я должен сказать, что, кажется, никогда в жизни не провел еще такого скучного дня, как этот. В продолжение нескольких часов я ровно ничего не делал, а лежал только на носу корабля и смотрел на воду, на тину и на водоросли, поднимавшиеся со дна реки.

Вскоре после того как стемнело, Баллантрэ, прикидываясь пьяным и шатаясь, подошел ко мне и затем, как бы не будучи в силах держаться на ногах, упал на нос корабля рядом со мной. При этом он шепнул мне:

– Встань, сделай вид, будто ты шатаешься, спустись в каюту и, бросившись на ящик, прикинься спящим; вскоре ты мне будешь нужен.

Я исполнил в точности приказание Баллантрэ: шатаясь, спустился в каюту и бросился на ближайший от двери ящик.

На этом ящике лежал уже человек; он приподнялся и оттолкнул меня. На мой взгляд, человек этот не был пьян, но как только я улегся на другой ящик, он также лег и, по-видимому, снова крепко заснул.

Мое сердце сильно забилось. Я понял, что Баллантрэ решился на какой-нибудь отчаянный поступок.

Вскоре после того, как я улегся, Баллантрэ вошел в каюту, зажег спускавшуюся с потолка лампу, кивнул одобрительно головой и снова ушел на палубу, не сказав никому ни слова.

Я посмотрел сквозь пальцы и увидел двух матросов, лежавших на ящиках и спавших или прикидывающихся спящими. Матросы эти были Деттон и Грэди, очень храбрые люди.

В то время как мы лежали внизу, в каюте, остальной экипаж предавался на палубе пьянству. Я много раз слышал, как на этом самом корабле шумели и пировали, но такого крика, такого шума и гама я еще никогда не слыхал. Это была оргия каких-то совершенно невменяемых людей, и в то время как я прислушивался к этой оргии, я решил, что в ром, который пили пираты, было, наверно, примешано какое-нибудь скверное, возбуждающее мозги вещество.

Прошло довольно много времени после того, как Баллантрэ зажег лампу, а шум на палубе все еще продолжался. Но вдруг наверху раздался какой-то стон, после которого мгновенно настала полная тишина, и спустя долгое время после того Баллантрэ снова вошел в каюту, но в этот раз уже в сопровождении Тиича.

Последний, увидев нас, принялся ругаться.

– Тсс… – сказал Баллантрэ, – не ругайтесь. Эти люди нам не помешают. Вы можете смело стрелять над их ухом, и они все равно не проснутся: ведь вам известно, какой сонный порошок мы им подмешали в ром.

В полу каюты был сделан люк, и под ним находилось помещение, в котором хранилась захваченная нами добыча и ждала, пока мы ее разделим. Люк закрывался железной крышкой, которая запиралась тремя висячими замками; ключи же от этих замков для того, чтобы более обезопасить добычу от кражи, находились у трех лиц: у Тиича, Баллантрэ и у одного матроса по имени Гаммонд. К моему великому удивлению, все ключи оказались у Баллантрэ в руках, и еще к большему моему удивлению я, взглянув сквозь пальцы, увидел, как Баллантрэ и Тиич, спустившись в люк, вернулись оттуда, неся в руках четыре тюка. Тюки эти были тщательно увязаны, и к каждому из них была приделана из веревок ручка, чтобы тюк удобнее было держать.

– Ну-с, а теперь поспешим уйти, – сказал Тиич.

– Еще одно слово, – сказал Баллантрэ. – Я узнал, что кроме вас есть еще человек, который так же хорошо, как вы, знает путь, как пройти на лодке по болоту, и мне кажется, что он знает путь даже лучше вас.

– О, в таком случае мы пропали! – закричал Тиич.

– Вовсе нет, – ответил Баллантрэ, – и я положительно не понимаю, почему вы так думаете. А теперь выслушайте, что я вам скажу: во-первых, скажу вам, что ваш пистолет не заряжен; вы помните, что я взялся утром зарядить ваш и мой пистолеты; ну-с, свой-то я зарядил, а ваш – нет; во-вторых, не воображайте, пожалуйста, что я отправлюсь в путь с таким полоумным человеком, как вы, когда есть на свете другой человек, которому так же хорошо известен путь, как вам; в-третьих, эти три человека, лежащие здесь в каюте, делающие вид, как будто они спят, и которым теперь незачем больше прикидываться спящими, мои союзники и помогут мне зажать вам рот, чтобы вы не кричали, и затем привяжут вас к мачте, а когда ваши товарищи проснутся, в случае, если они проснутся после того зелья, которое мы им намешали в ром, то они освободят вас, и вы расскажете им, как вас надули.

Тиич не ответил ни слова, а только смотрел на нас, как испуганное дитя, в то время как мы затыкали ему рот и связывали его.

– Учись, дурацкая голова, как надо действовать. Ну, что, где твоя добыча? – сказал Баллантрэ. – Прежде ты был капитан Тиич, а теперь ты капитан Лерн^[6].

С этими словами мы вчетвером, неся в руках каждый по тюку, покинули корабль «Сарра». Мы потихоньку спустили лодку и никем не потревоженные поплыли среди ночной тишины по реке, в то время как порой до нас доносились стоны спавших крепким сном пьяниц.

Туман был такой густой и стоял так высоко над водой, что Деттон, который знал путь, не мог грести иначе, как стоя, так как он не видел, куда направить лодку; когда он садился, туман был ему чуть ли не по грудь. Как оказалось впоследствии, благодаря этому туману мы только и спаслись.

Мы отъехали только на несколько шагов от корабля, когда начало уже светать и птицы стали летать взад и вперед над водой. Но вдруг Деттон перестал грести, сел на корточки и шепнул нам, чтобы мы, если наша жизнь нам дорога, не проронили ни одного слова и прислушались к шуму на воде. Мы прислушались и вскоре услышали сначала с правой стороны от нас, а затем с левой шум весел. Не было никакого сомнения в том, что с крейсера, который накануне заметил нас, были спущены лодки, и что «Сарру» желали застигнуть врасплох и захватить в плен. Стоило только людям, подплывавшим к кораблю, увидеть нас, и мы погибли: нас захватить было пустое дело. В то время как мы, сидя в лодке, боялись пошевелить веслом и молили Бога, чтобы туман не рассеялся, так как это было наше единственное спасение, я испытывал такой страх, что пот градом лил с моего лица. И как раз в то время, как мы, притаившись, сидели на одном месте и боялись пошевелиться, мы почти над самым нашим ухом слышали, как один из офицеров, находившихся на соседней лодке, шепнул:

– Тише, братцы, тише.

– Делать нечего, – шепнул Баллантрэ, – так сидеть и ждать нельзя, надо постараться где-нибудь скрыться. Попробуем доплыть до бухты.

Мы так и сделали. Из предосторожности мы, не решаясь грести веслами, гребли руками, только слегка дотрагиваясь до воды и устремив глаза на туман, который скрывал нас от врагов, медленно, но все-таки двигались вперед.

И небо смиловалось над нами. В скором времени мы въехали в густой кустарник, росший на отмели, вылезли из лодки и вместе с нашими тюками скрылись в кустах, а так как туман начал рассеиваться, то мы, чтобы скрыть все наши следы, потопили лодку.

Как только мы скрылись в кустах, солнце взошло, туман рассеялся, и мы увидели, как морские офицеры и матросы с крейсера один за другим полезли на палубу нашего корабля. Гибель «Сарры» была неизбежна. Я впоследствии слышал, что капитан, захвативший «Сарру» в плен, прославился этим подвигом, он приобрел взятием «Сарры» в плен известность и получил даже за это награду. Я же с достоверностью могу сказать, что взять в плен команду корабля пиратов в том состоянии, в котором она находилась, не составило большого труда^[7].

Я собрался уже было мысленно благодарить святых угодников за наше спасение, когда на меня напал вторично страх.

Мы наудачу, не разбирая, куда мы плывем, пристали к первой попавшейся нам на пути отмели, но, как оказалось, почва на этой отмели была крайне болотистая. Отсюда выбраться следовало как можно скорее. Но вопрос, как, не рискуя жизнью, выбраться оттуда и попасть на берег, по которому можно было бы дойти до безопасного места?

Деттон советовал нам подождать, пока наши враги уйдут в море, и затем постараться вытянуть из тины нашу лодку и доплыть на ней до берега. Это было бы, разумеется, лучше, чем идти неизвестно куда, напрямик, и бродить часами по болоту. Кто-то из нас выглянул из кустов, чтобы посмотреть, увезли ли нашу «Сарру» и можно ли нам выйти из нашего убежища, но, как оказалось, «Сарра» стояла все на том же месте, а на ней развевался теперь английский разноцветный флаг.

Наше положение было теперь чрезвычайно сомнительное. Болото, в котором мы находились, было отнюдь не такое место, в котором следовало долго оставаться, тем более, что мы из жадности захватили как можно больше ценных вещей, а провизии захватили мало. Кроме того, для нас было чрезвычайно важно узнать, где мы находимся и какие люди живут в ближайшей от нас местности, раньше чем весть о взятии нашего корабля и о нашем побеге разнесется по свету. Оставаться здесь, на болоте, мы не могли, нам грозила гибель; сесть на лодку и плыть по реке значило отдаться в руки врагов; мы решили идти пешком и искать таким путем выхода из нашего скверного положения.

Солнце взошло и было очень жарко, когда мы отправились в путь или, вернее, пустились бродить по болоту. Деттону мы дали в руки компас, а сами мы поочередно несли тюк, который он должен был нести.

Я должен сказать, что бродить по болоту была задача отнюдь не легкая: ежеминутно ноги наши вязли, и мы с трудом вытаскивали их, чтобы не утонуть; чтобы не провалиться, нам приходилось обходить опасные места и делать крюк, что было также не очень приятно; жара была невозможная, в воздухе было страшно душно, и к тому же насекомых в болоте были, положительно, мириады; они кусали нас и не давали нам ни минуты покоя; каждого из нас окружало буквально целое облако.

Мне не раз в жизни приходилось слышать о том, что люди интеллигентные и знатные с большим терпением выносят тягости путешествия, чем простые люди, и что очень часто бывает, что во время военного похода офицеры с большим терпением выносят все трудности похода, чем солдаты. Теперь я на деле убедился, что это правда.

Мы с Баллантрэ, оба чрезвычайно знатного происхождения, терпеливо выносили все неприятности и препятствия, тогда как Грэди, простой матрос, обладавший огромным запасом физической силы и по виду гигант, очень скоро начал жаловаться на усталость. Про Деттона этого сказать нельзя, он не отставал от нас и не ворчал^[8].

Грэди надоедал нам страшно своими жалобами; он уверял, что не может идти дальше, так как очень устал, отказывался нести тюк Деттона, когда очередь доходила до него, просил постоянно, чтобы ему дали выпить рому, тогда как у нас его было очень мало, и дошел до того, что, идя позади нас, вздумал пугать нас тем, что он нас застрелит, если мы не позволим ему отдохнуть, и в доказательство того, что он исполнит свою угрозу, вытащил даже из-за кушака заряженный пистолет.

Баллантрэ хотел было вырвать у него из рук пистолет, но я дал ему совет не делать этого и лучше отдохнуть. Он послушался меня, и мы сели отдыхать и принялись закусывать.

Но еда и отдых не особенно благотворно подействовали на расположение духа Грэди. Когда мы отправились в путь, он снова начал ворчать и жаловаться на свою участь и, наконец, по неосторожности, вместо того, чтобы идти по нашим следам, прошел в сторону и, прежде чем мы могли подоспеть к нему на помощь, со страшным криком провалился в болото вместе со своей ношей.

Печальная участь несчастного, а вместе с тем и раздирающий его душу крик сильно подействовали на нас, но этот непредвиденный случай до известной степени принес нам пользу и помог нам выбраться из нашего затруднительного положения, потому что этот инцидент побудил Деттона влезть на дерево, откуда он увидел высокую гористую местность, покрытую лесом. Я также влез на дерево и, посмотрев в ту сторону, куда указывал мне Деттон, увидел то же, что и он. Теперь мы знали, куда нам идти.

Деттон пошел снова вперед, держа в руках компас, но, по всей вероятности, он стал теперь храбрее и был менее осторожен, потому что я увидел, как он сначала один раз споткнулся, а затем второй, после чего он, бледный как мертвец, обернулся к нам и сказал:

– Дайте мне вашу руку: мне грозит опасность.

– Я не понимаю, почему вы так думаете? – ответил Баллантрэ.

Деттон закричал громко о помощи, и я увидел, как болото начало втягивать его и он погрузился в него до пояса.

– Помогите мне, – закричал он, прицеливаясь в нас из пистолета, – или будете прокляты, и я убью вас!

– Нет, нет, не бойтесь, – сказал Баллантрэ, – я только пошутил, я тотчас помогу вам!

Он положил на землю свой тюк и тюк Деттона, который он также нес, и, обращаясь ко мне, сказал:

– Не подходи к нам раньше, чем я тебя позову.

С этими словами он бросился бежать к утопавшему, державшему все еще пистолет на прицеле, и на лице которого хотя и был еще заметен страх, но уже не такой сильный.

– Ради Бога, – сказал утопавший, – будьте осторожны, смотрите, куда вы ступаете.

Баллантрэ подошел теперь совсем близко к Деттону и сказал ему:

– Не двигайтесь, дайте мне подумать.

Затем, подумав с минуту, он сказал:

– Протяните мне обе ваши руки.

Деттон положил на землю пистолет, и земля была до такой степени пропитана водой, что как только пистолет попал на нее, он тотчас провалился. Увидев, что пистолет исчезает под землей, Деттон вскрикнул и нагнулся, чтобы вытащить его, но в ту минуту Баллантрэ поразил его кинжалом и толкнул его в болото. Не знаю, желал ли несчастный ухватиться за Баллантрэ или он сделал невольное движение руками, но только он протянул руки; движение это, однако, ему не помогло, и я не успел вздохнуть, как он уже провалился с головой в болото.

Баллантрэ провалился в него также уже по щиколотку, но не завяз в нем, а успел выскочить и тотчас после этого подошел снова ко мне.

Я был ни жив, ни мертв. Колени мои так и дрожали.

Заметив мое волнение, Баллантрэ сказал: