Цитаты из книги «Зов кукушки»

Он продумал красноречивый монолог с извинениями, выражениями благодарности, а также с пересказом весьма интересных выводов, сделанных накануне. – Чая не хотите? – Нет, спасибо. Страйк посмотрел на часы: – Я опоздал всего на одиннадцать минут. – Когда приходить – это ваше личное дело. То есть, – оговорилась Робин, понимая откровенную враждебность своей реплики, – меня не касается, что вы… во сколько вы приходите. Она мысленно отрепетировала примирительные, великодушные ответы на воображаемые извинения Страйка за пьяные эскапады, но сейчас с отвращением заметила, что в его манере нет и тени стыда или раскаяния.

– Ты спала с моим отцом? – Страйк улучил момент, когда она не накрывала губами его рот. – Нет… Что ты, нет… – Короткий смешок. – У него же волосы крашеные… вблизи типа лиловые… Я его называла «рокер-чернослив».

По дороге к Мейлет-стрит он купил себе большую плитку молочного шоколада. Из объяснений Берни Коулмана, служившего в медицинском батальоне, Страйк знал, что тяжелое похмелье вызывается прежде всего обезвоживанием организма и гипогликемией – неизбежными следствиями продолжительной рвоты. Он на ходу грыз шоколад, сжимая под мышкой костыли; каждый шаг болью отдавался в голове, словно стянутой железным обручем. Но смешливый бог пьянства покуда пребывал с ним. Не без удовольствия отдаляясь от реальности и от всего рода человеческого, Страйк уверенно спустился по лестнице в студенческий бассейн, и, как всегда, никто не усомнился, что он в своем праве, даже единственный посетитель, оказавшийся в это время в раздевалке. Студент покосился в его сторону, когда Страйк отстегивал протез, но сразу же вежливо отвел глаза. Засунув искусственную ногу в шкафчик вместе со вчерашней одеждой (из-за отсутствия мелочи дверца осталась незапертой), Страйк на костылях поскакал в душ. Обвислый живот колыхался над плавками.

тебе извессно, что такое кайрос? – Страйк икнул. – Кайрос. – Кайрос? – переспросила она, понадеявшись, что за этим не кроется какая-нибудь непростительная сальность, тем более что хозяин закусочной прислушивался к их разговору и широко ухмылялся. – Нет, не знаю. Можем возвращаться в офис? – Не знаешь, что это такое? – Он сверлил ее глазами. – Нет. – Это гречс… греческий бог, – сообщил он. – Бог удачного момента. Когда говорят «миг кайрос», – затуманенный мозг вдруг выдал фразу необыкновенной четкости, – это значит «решающий момент». Особый. Самый знаменательный. «Ох, умоляю, – подумала Робин, – только не говори, что у нас настал такой момент». – Знаешь, когда у нас был такой миг, Робин… у нас с Шарлоттой? – Его взгляд устремился вдаль, рука с незажженной сигаретой бессильно упала. – Когда она вошла в палату… я долго лежал в госпи… в госпитале… не видел ее два года… Не сообщила… а я вижу: она входит, и все мужики голову повернули… тоже ее увидели… а она прошла через всю палату… – он перевел дыхание, – и стала меня целовать, через два года… снова… как прежде. Все умолкли. До чего была хороша. Ни с кем ее не сравню… Вот это и был, наверно, самый заме… знаменательный момент за всю мою ху… паршивую жизнь. Ты уж прости, Робин, – добавил он, – чуть не ругнулся. Прости.

– Только что в музыкальном магазине послушал Диби Макка, – сообщил ей Страйк, ставя коробку в угол и снимая куртку. «Трам-татам-татам „Феррари“. Забиваю на Джохари». Интересно, кто такой Джохари? Соперник-рэпер, как по-вашему? – Нет, – сказала Робин, жалея, что придется подпортить ему настроение. – Это психологический тест. Окно Джохари. Показывает, насколько хорошо человек знает самого себя и как к нему относятся окружающие. Страйк остолбенел, даже не повесив пальто, и уставился на Робин: – Такого в «глянце» не печатают. – Да, верно. Просто я училась в университете на психологическом. Но не окончила.

Решение обращаться к ней построже, с профессиональным холодком, сейчас выглядело не только излишним, но и попросту склочным. Таких деликатных женщин он еще не встречал.

Как ты добирался из аэропорта? – На такси. Элса напортачила с заказом автомобиля. Меня должен был встречать водитель. – Кто такая Элса? – Козочка, уволенная за то, что напортачила с заказом автомобиля. Я чуть с ума не сошел, когда мне пришлось среди ночи искать такси. – Ты живешь один? – Нет. В полночь я лег в постель с Виктором и Рольфом. Это мои котики, – добавил он, сверкнув улыбкой.

Возвращаясь в контору с чипсами и сэндвичами, Робин все больше сочувствовала Страйку. Его семейные отношения (ну или просто отношения, если он не был официально женат) рухнули, ночует у себя в кабинете, искалечен на войне, а теперь еще выясняется, что его мать умерла при сомнительных, неприглядных обстоятельствах. Робин себя не обманывала: к ее состраданию примешивалось любопытство. Она решила незамедлительно найти в интернете подробности смерти Леды Страйк. Но в то же время ей было неловко, что она, хоть и помимо своей воли, приоткрыла для себя еще одну частицу жизни Страйка, которую (как волосатый треугольник живота, случайно замеченный ею в то утро) он вовсе не собирался выставлять напоказ. Робин уже отметила его самолюбие и независимость, вызывавшие у нее симпатию и даже восторг, хотя проявления этих качеств – раскладушка в кабинете, картонные коробки на лестничной площадке, пенопластовые ванночки из-под лапши, брошенные в мусорную корзину, – вызывали насмешку Мэтью и ему подобных, которые считали, что оказаться в таком незавидном положении может только слабак или транжир.

У Рошель глаза были как у вола, с которым в детстве нос к носу столкнулся Страйк: глубоко посаженные, обманчиво равнодушные, бездонные.

И все же мысль о близком расставании только подогревала удовольствие от общения; ее предстоящий уход, подобно обручальному кольцу, создавал между ними удобную, естественную преграду. Страйк испытывал к Робин симпатию, благодарность и даже (после разыгранного ею спектакля) восхищение, но не страдал ни плохим зрением, ни ослабленным либидо, а потому всякий раз, видя ее за компьютером, вспоминал, что она чертовски аппетитная девчонка. Не красавица, не чета Шарлотте, но все равно привлекательная. Появившись из примерочной в облегающем зеленом платье, она зацепила его даже сильней, чем раньше, – ему пришлось буквально отводить глаза.