Воздух здесь содрогался от человеческих амбиций и ощущения сопричастности к жизненно важному процессу. Под изящными мозаичными сводами устроились на кожаных сидушках журналисты: кто уткнулся в свой телефон, кто делал звонки, кто стучал по клавиатуре ноутбука, а кто и донимал вопросами чиновников. Робин даже задумалась: не приведи ее судьба в контору Страйка, может, она и выбрала бы для себя такую работу.

Ознакомительная прогулка завершилась в третьем, самом мрачном и скучном корпусе с депутатскими кабинетами – ни дать ни взять дешевая гостиница с вытертыми коврами, кремовыми обоями и чередой однотипных дверей. Через пятьдесят минут Робин с коробкой в руках вернулась обратно, в очередной раз миновав офис Уинна. Убедившись, что в коридоре никого нет, она прижалась ухом к толстенной дубовой двери, будто уловила за ней какое-то шевеление.

– Как успехи? – спросила Иззи, когда Робин несколько минут спустя перешагнула порог их офиса.

– Уинн мне так и не попался.

– Вероятно, он в министерстве. Чуть что – сразу к Делии бежит, – сказала Иззи. – Кофейку?

Только она привстала, как в офисе зазвонил телефон.

Пока Иззи выслушивала сетования раздраженной избирательницы, которой не досталось билетов на олимпийские соревнования по прыжкам в воду («Понимаю вас прекрасно, я и сама обожаю Тома Дейли, – приговаривала она, закатывая глаза, – но это же лотерея, мадам»), Робин зачерпнула ложку растворимого кофе и добавила ультрапастеризованное молоко, размышляя, сколько раз она совершала этот ритуал в ненавистных офисах и как теперь благодарна судьбе, что выкарабкалась из того болота.

– Бросила трубку. – Иззи машинально поставила телефон на место. – Так о чем у нас был разговор? Ах да – Герайнт. Он просто вне себя, что Делия не дала ему место спецкона.

– Что еще за спецкон? – Робин подала Иззи кофе, а сама устроилась за другим столом.

– Специальный консультант. Что-то вроде временной государственной должности. Престижа – масса, но по родству не передается. В любом случае перспектив у него никаких; даже если и был какой-то шанс – на Делию ведь где сядешь, там и слезешь.

– А я, кстати, познакомилась с парнем, который работает под началом Уинна, – сказала Робин. – Аамир. Неприятный тип.

– Ой, он вообще какой-то странный, – пренебрежительно сказала Иззи. – Меня в упор не видит. Думаю, из-за того, что Герайнт и Делия не переваривают папу. Я так до конца и не поняла – за что, но, кажется мне, они просто ненавидят всех нас, вместе взятых… ой, совсем забыла: мне же папа только что написал. В конце недели приедет мой брат Рафф, будет нам помогать. И возможно, если все будет чики-пуки, – добавила Иззи, хотя и без надежды в голосе, – он примет у меня дела. Но Рафф знать не знает ни про шантаж, ни про тебя, так что держи язык за зубами, особенно не откровенничай, ладненько? У папы этих крестников – штук четырнадцать. Крошка Рафф ничего не заподозрит.

Иззи отпила еще кофе и, вдруг понизив голос, сказала:

– Ты ведь знаешь про Раффа? Все газеты писали. Бедная женщина… это просто ужас. У нее дочка осталась четырехлетняя.

– Читала что-то, – уклончиво ответила Робин.

– Из всей семьи я одна навещала его в тюрьме, – рассказывала Иззи дальше. – Остальные шарахались от одной мысли о том, что он натворил. А Кинвара, папина жена, – та вообще заявила, что ему надо было дать пожизненное, но она понятия не имеет, – продолжала Иззи, – какой кошмар там творится… никто и близко не представляет, что такое тюрьма… То есть я, конечно, понимаю: это ужасная история, но…

Она не договорила – видимо, боясь показаться немилосердной. У Робин промелькнула мысль – быть может, ошибочная: не намекает ли Иззи на то, что тюрьма – не лучшее место для столь утонченного молодого человека, как ее сводный брат. Что и говорить, лишение свободы – испытание не для слабонервных, подумала Робин, но чего хотеть, если ты сел за руль под наркотой и насмерть сбил молодую женщину, к тому же мать?

– Разве он не работает в арт-галерее? – уточнила Робин.

– От Драммонда его попросили в связи с каким-то скандалом, – вздохнула Иззи. – Папа для того и пристраивает его к нам, чтобы держать на коротком поводке.

Государственные средства, выделенные на их зарплаты, подумала Робин, лишний раз напоминали о том на редкость мизерном сроке, который отсидел сын министра за аварию со смертельным исходом, совершенную в состоянии наркотического опьянения.

– А в галерее-то он что учудил?

Робин немало удивилась, когда подавленность Иззи вдруг сменилась весельем.

– Ох, боже мой, извини, нехорошо, конечно, смеяться. Он перепихнулся на унитазе с какой-то девицей, тоже арт-консультантом, – с трудом сдерживая хохот, поведала Иззи. – Понятно, что веселого тут мало… но Рафф, на минуточку, только что освободился, он хорош собой, да и вообще, у него никогда не было проблемы замутить с любой, которая ему приглянулась. Его стильно приодели, усадили рядом с симпатичной блондинкой, вчерашней студенточкой… чем только люди думали? Но галериста, как ты понимаешь, ждал пренеприятнейший сюрприз. Услышав своими ушами, как эти двое туда-сюда, он сделал Раффу последнее предупреждение. А братец с той девочкой потом решили повторить эту акробатику; папа тогда жутко психанул и теперь считает, что Раффу самое место – здесь, в ссылке.

Эта история отнюдь не позабавила Робин, но Иззи, погруженная в собственные размышления, будто ничего не замечала.

– Кто знает, что выйдет из этого союза, – я имею в виду папу и Раффа, – сказала с долей надежды Иззи, взглянув на часы. – Ой, лучше я займусь звонками. – Со вздохом она поставила на стол свой кофе, но стоило ей дотянуться до телефона, как она застыла, а ладонь замерла на трубке: из коридора доносился мужской голос.

– Это он! Уинн!

– Мой выход, – сказала Робин, подхватывая коробку с макулатурой.

– Ни пуха! – шепнула Иззи.

Выйдя в коридор, Робин увидела Уинна: стоя в дверях своего кабинета, он, судя по всему, разговаривал с Аамиром, который оставался внутри. В руках Уинн держал папку с оранжевой надписью «Равные правила игры». Заслышав шаги Робин, он обернулся.

– Ну здравствуйте, – протянул он кардиффским напевным говором, выйдя в коридор.

Взгляд Уинна, соскальзывая с шеи Робин на грудь, тут же взбегал к ее губам и глазам. Робин раскусила его по одной только этой повадке. Кочуя по офисам, она достаточно навидалась таких мужчин: под их взглядом хотелось провалиться сквозь землю, они не упускали возможности прихватить тебя за ягодицу, протискиваясь бочком в ограниченном пространстве или пристраиваясь за тобой в дверном проеме, они нависали над твоим плечом, якобы всматриваясь в монитор, и отпускали развязные комплименты твоей одежде, а после работы, за стойкой бара, – уже и твоей фигуре. «Шутка!» – выпаливали они, если встречали возмущение, а если ты успевала накатать на них пару жалоб, так и вовсе проявляли агрессию.

– И где же ваше рабочее место? – осведомился Герайнт вкрадчивым голосом.

– Я на стажировке у дяди Джаспера, – ответила Робин, улыбаясь во весь рот.

– У дяди Джаспера?

– Да, у Джаспера Чизла. – Робин произнесла фамилию так, как было принято в этом благородном семействе. – Он мой крестный. Меня зовут Венеция Холл, – добавила она, протягивая руку.

Ладонь Уинна оказалась влажной, да и вообще всем своим видом он походил на какое-то земноводное. На геккона он не тянул, но на лягушонка с выпяченным брюхом и тонкими конечностями – вполне; его редеющие волосы отливали жирным блеском.

– Каким ветром вас занесло в крестницы Джаспера?

– Вообразите, дядя Джаспер и папа – старые друзья. – Робин держала наготове свою легенду.

– С армейских времен?

– Со времен управления земельными ресурсами, – поправила Робин, придерживаясь заранее подготовленной фабулы.

– Ну да, – буркнул Герайнт и добавил: – Волосы у вас красивые. Натуральные?

– Конечно, – ответила Робин.

Его глаза вновь скользнули по ее телу. Робин выдавливала из себя улыбку. В конце концов, от беспрестанного хихиканья у нее заныли щеки, поэтому, пообещав Уинну, что непременно обратится к нему за помощью, Робин зашагала по коридору. Спиной она ощущала взгляд Герайнта до тех пор, пока не скрылась из виду.

Робин не сомневалась – как в свое время Страйк, раскусивший сутяжнические замашки Джимми Найта, – что сейчас раздобыла ценные сведения о слабостях Уинна. Опыт подсказывал, что такие мужчины, как Герайнт, – вот ведь удивительно – мнят, будто фонтан намеков сексуального свойства всегда будет оценен по достоинству и даже найдет отклик. За время своей недолгой секретарской карьеры Робин научилась отшивать и обходить стороной этих типов, каждый из которых мог счесть простую вежливость похотливой доступностью, а в неопытности и молодости видел непреодолимый соблазн.

Как далеко, допытывался у нее внутренний голос, готова она зайти в поисках компромата на Уинна? Блуждая по бесконечным коридорам с надуманной целью доставки документов, Робин воображала, как в отсутствие путающегося под ногами Аамира она заходит в приемную Уинна, склоняется над его столом – грудь на уровне глаз – и кокетливо посмеивается его скабрезным шуточкам.

Затем картина в ее воображении резко изменилась: на нее крупным планом надвигалось потное лицо Уинна с разинутым безгубым ртом; Робин чувствовала, как он стискивает своими клешнями ее запястья, пригвождая их к бедрам, и ощущала на себе его брюхо, вдавливающее ее в картотечный шкаф…

Нескончаемый зеленый ковер и стулья, арки из темного дерева и квадратные таблички – все будто размылось и сморщилось, когда выдуманный натиск Уинна обернулся панической атакой. Она ворвалась в оказавшуюся перед ней дверь, словно могла чисто механически справиться с приступом…

Дыши. Дыши. Дыши.

– Для первого раза впечатлений многовато, верно? – раздались мягкие слова немолодого, судя по голосу, мужчины.

– Да-да. – Робин смутно осознавала, что именно произнесла вслух. Дыши.

– Пройдет ведь? – И добавил: – Вы в порядке, голубушка?

– Астма, – объяснила Робин.

Это была ее стандартная отговорка. Под таким предлогом она могла остановиться, сделать глубокий вдох и вновь обрести почву под ногами в реальном мире.

– Ингалятор у вас есть? – обеспокоенно спросил пожилой распорядитель.

На нем был сюртук с манишкой, белый галстук-бабочка и роскошный нагрудный знак отличия. В ауре его внезапного великолепия у Робин промелькнула мысль о белом кролике, выскакивающем из шляпы фокусника посреди этого безумия.

– Оставила в кабинете. Сейчас все пройдет. Дайте мне минутку.

Перед глазами вспыхнуло золотым блеском, усугубляющим ее оцепенелое состояние. Парламентское лобби^[19] – хорошо известный, богато украшенный холл в викторианско-готическом стиле, который Робин видела по телевизору, – граничило с палатой общин, а по периметру она различила четыре гигантские бронзовые статуи бывших премьер-министров – Тэтчер, Эттли, Ллойд-Джорджа и Черчилля – и выставленные вдоль стен бюсты остальных. Вперемешку с позолоченным убранством они, мерещилось Робин, словно отрубленные головы, вращались по кругу, поднимая на смех ее бессилие перед лицом этой величественной красоты.

Она услышала скрежет ножек стула. Распорядитель усадил ее и попросил кого-то из коллег принести стакан воды.

– Большое вам спасибо… спасибо…

Робин едва ворочала языком, страдая от своей никчемности, от позора и смущения. Не дай бог об этом узнает Страйк. Он отправит ее домой, талдыча, что она неспособна работать по этому делу. С Мэтью тоже лучше помалкивать, ведь для него подобные эпизоды – не более чем предсказуемый и постыдный результат ее дурацкой страсти к наружному наблюдению.

Пока она приходила в себя, распорядитель добродушно вещал у нее над ухом, и уже через несколько минут она смогла поддержать ни к чему не обязывающую болтовню. Давая ей время восстановить дыхание, он рассказал байку о том, как позеленел бюст Эдварда Хита, когда рядом с ним установили полноразмерную статую Тэтчер, и как пришлось поправлять его здоровье, чтобы вернуть ему темно-бронзовый цвет.

Из вежливости Робин посмеялась, затем встала и, еще раз поблагодарив, протянула распорядителю пустой стакан.

На обратном пути она думала: как бы подправить собственное здоровье, чтобы вернуть ту себя, какой была прежде?