Заговоры на любовь

Ритуалы на сохранение семейного очага, на любовь были обращены к богине Ладе. Богиня Лада в верованиях древних славян была покровительницей весны, брака и любви. Люди обращались к ней во время свадебных обрядов, просили у нее защиты и молили, чтобы брак был крепким и долговечным. Также к богине Ладе обращались за помощью в поисках жениха.

Заговор на поиск жениха

Для начала кипятили воду, чтобы заварить в ней три дубовых листа, на которые предварительно читали заговор:

На восточной стороне есть окиян-море, на том окиян-море лежит колода дубовая, да на той колоде дубовой, сидит Страх-Рах. Я тому Страху-Раху покорюсь и помолюсь. Создай мне, Страх-Рах, семьдесят семь ветров, семьдесят семь вихоров, ветер полуденный, ветер полуночный, ветер суходушный, которые леса сушили, крошили темные леса, зеленые травы, быстрые реки, и так бы сушилось, крушилось обо мне чадо Божье (имя). Ныне и присно и от круга до круга! Тако бысть, тако еси, тако буди!

Получившейся водой нужно было умыться, не вытираясь, а то что осталось вылить на улице под дерево.

Помимо обращений к Богине Ладе, люди обращались и к другим богам. Пантеон этих богов был достаточно велик и отличался в зависимости от области. Это было связано с тем, что каждый большой род имел своего покровителя и своих особо почитаемых богов. У восточных славян верховным богом считался Сварог или, как его еще называли, Сварожич – покровитель небесного огня.

Любовные заговоры и присушки на женщин

Что касается любовных заговоров, используемых мужчинами на женщин, то они по своей структуре и смыслу являются точно такими же, как и заговоры, которые используют женщины на мужчин. В заговорных словах можно поменять пол, и тогда, естественно, меняется смысл и направление заговорных слов. Но в мужских присушках учитывались факторы времени, физическое и моральное состояние проводящего обряд, погодные и прочие условия.

Предполагается, что мужчины вследствие несколько отличной от женской психики чаще обращались к колдунам за любовной магией, нежели пытались что-то делать сами. Дело здесь не столько в скептическом отношении к магии, сколько в несколько другой социальной роли, которую играли мужчины в то время. Это могло обусловливаться мужским темпераментом, гордостью и другими свойственными сильному полу чертами. Но, как говорилось выше, это всего лишь предположение. Что известно наверняка, так это то, что мужчины могли зайти в любовной магии дальше, нежели большинство женщин, могли использовать самые рисковые и сомнительные методы, требующие большой силы воли и характера. Такая напористость была характерна в целом для мужской части населения того времени, так как большинство забот лежало на плечах мужчин.

Тем не менее, мы приведем здесь несколько заговоров и присушек, дабы отметить, что мужчины действительно по той или иной причине иногда привораживали женщин. Вопрос о целесообразности такого поступка, его этической и моральной стороне можно оставить открытым. Здесь уж каждый поступает так, как считает нужным для себя.

* * *

Лягу я, (имя молодца), помолясь, пойду, благословясь, из избы дверями, из двора воротами в чисто поле, погляжу и посмотрю под восточную сторону; под восточной стороной стоит три печи. Печка медна, печка железна, печка кирпична. Как они разожглись, распалились от неба до земли, разжигаются небо и земля и вся подвселенная, так бы разжигало у (имя девицы) к (имя молодца) легкое, и печень, и кровь горячу. Не можно бы ей ни жить, ни быть, ни пить, ни есть, ни спать, ни лежать, все на уме меня держать. Недоговорены, переговорены прострелите, мои слова, пуще востраго ножа и рысьего когтя тоску напустить, присушить девок.

* * *

Четыре зарницы, четыре сестрицы: первая Марья, вторая Марфа, третья Марина, четвертая Макрида; подьте вы, сымайте тоску и великую печаль со гостей, со властей, со кручинных, со тюремных людей, солдатов-новобранцев и с малых младенцев, которые титьку сосали и от матерей осталися; наложите ту тоску и телесную сухоту, великую печаль, на (имя), чтобы она, (имя), без меня, (имя), не могла бы ни жить, ни ходить, ни лежать, ни спать, все по мне, (имя), тосковать; тем словам и речам – ключенныя слова.

* * *

Стану я, (имя молодца), помолясь, пойду, благословясь, из избы дверями, из двора воротами, выйду в чисто поле; в чистом поле стоит изба, в избе из угла в угол лежит доска, на доске лежит тоска, я той тоске, (имя молодца), помолюся и поклонюся: о, сия тоска, не ходи ко мне, (имя молодца), поди тоска, навались на красну девицу, в ясные очи, в черныя брови, в ретивое сердце, разожги у ней, (имя девицы), ретивое сердце, кровь горячую по мне, (имя молодца), чтобы она не могла бы без меня (имя молодца) ни жить, ни быть. Сим словам вся моя крепость.

* * *

Встану я, (имя молодца), помолясь, пойду, благословясь, из избы дверями, из двора воротами, в чисто поле, стану на запад хребтом, на восток лицом, позрю, посмотрю на ясно небо; со ясна неба летит огненна стрела; той стреле помолюсь, покорюсь и спрошу ее: «Куда полетела, огненна стрела?» «Во темные леса, в зыбучия болота, во сырое коренье». «О ты, огненна стрела! Воротись и полетай, куда я тебя пошлю: есть на Святой Руси красна девица (имя девицы), полетай ей в ретиво сердце, в черную печень, в горячую кровь, в становую жилу, в сахарныя уста, в ясныя очи, в черныя брови, чтобы она тосковала, горевала весь день: при солнце, на утренней заре, при младом месяце, при вихре-холоде. На прибылых днях и на убылых днях, отныне и до века».

* * *

Встану я на заре на утренней, пойду я на зеленый луг, брошу по ветру слова мудрые, пусть та девица (имя девицы), что люблю ее жарче пламени, обожгут ее сердце доброе; пусть уста ее, уста сахарны, лишь к моим устам прикасаются, от других же уст удаляются; глаза жгучие пусть глядят всегда на меня, дружка (имя молодца), добра молодца, день и ночь они улыбаются. О, пронзите же красной девице (имя девицы) сердце доброе, мои реченьки, как стрела огня молненосного, растопите ее мысли-думушки, чтобы все они были заняты только б мной одним, добрым молодцем (имя молодца). Я же буду ей верен до смерти, верен до смерти, до могилушки. Так же пусть и она, (имя девицы), будет мне верна. Я слова свои скреплю золотом, скреплю золотом, залью оловом, залью оловом, скую молотом, скую молотом, как кузнец ловкач в кузне огненной, в кузне огненной, в сердце трепетном. Так неси же, ветер, словеса мои в ту сторонушку, где живет она, друг-зазнобушка (имя девицы), и вернитесь вы, словеса мои, в сердце девицы (имя девицы), что мила, люба крепче солнышка, ярче месяца.

* * *

Стану я, (имя молодца), помолясь, пойду, благословясь, из избы дверями, из дверей воротами в чисто поле. Выйду я, (имя молодца), на три росстани и помолюся я трем братьям-ветрам: «Первый брат восток, второй брат запад, третий брат север! Внесите вы тоску и сухоту в (имя девицы), чтоб она по мне, (имя молодца), тосковала и сохла, не могла бы без меня ни дня дневать, ни часа часовать, отныне, до века и вовеки».

* * *

Говорить на три зари – утреннюю, вечернюю и утреннюю.

Лягу я, (имя молодца), благословясь, встану, помолясь, умоюсь водою, росою, утрусь платком тканым; пойду я, (имя молодца), из дверей в двери, из ворот в ворота, в чисто поле, на путь, на дорогу; навстречу мне, (имя молодца), три брата: Усыня, Бородыня да Никита Маментий. «Гой еси, три брата, да вы куда идете, вы куда бредете?» – «Идем на леса темные, на болота зыбучие, на реки текучие леса зажигать, болота высушать, реки затворять». – «Гой вы еси, три брата, не ходите на леса темные, на болота зыбучие, на реки текучие, подите вы, сходите, послужите мне, куда я, (имя молодца), вас пошлю; зажгите вы ретивое сердце у (имя девицы), чтобы горело по (имя молодца); как огонь горит в печи жарко, не потухает, так бы ее сердце горело по (имя молодца); как мил весь белый свет, так бы я казался ей, (имя молодца), краше красного солнышка, светлее светлого месяца; как тоскует мать по дитяте, так бы (имя девицы) тосковала и горевала по (имя молодца), тосковало и горевало ее сердце; как тоскует младенец по титьке, так бы и она тосковала, и горевало сердце у (имя девицы) по (имя молодца); как тоскует кобыла по жеребенку, корова по теленку, так бы (имя девицы) тосковала, и горевало ее сердце по (имя молодца); как тоскует сука по щенятам, кошка по котятам, так бы и она, (имя девицы), тосковала, и горевало ее сердце по (имя молодца); в еде бы не заедала, в питье бы не запивала, в гульбе бы не загуливала, во сне бы не засыпала, ни в году, ни в полугоду, ни во дни, ни в ночи, ни в часу, ни в получасу, ни в минуту, ни в полуминуту». Говорю я, (имя молодца), тридесять слов, тридесять стихов и тридесять молитв; как на земле бел-горюч камень, так бы мои слова и наговоры сквозь семидесяти костей, сквозь семидесяти суставов, сквозь пятидесяти жил, сквозь буйной головы, сквозь ясных очей, сквозь ручных жил, сердечных, сквозь пятных и подколеночных. Говорю я, (имя молодца), тридесять слов и тридесять стихов, тридесять молитв; запираю я, (имя молодца), тридесятью запорами и тридесятью ключами, и те ключи к себе беру. Пойду я, (имя молодца), из океана в окиян-море; брошу я те золоты ключи в окиян-море, под тот бел-горюч камень; на том окияне-море никому не бывать и воды не пивать, песку не зобать и тех золотых ключей никому не вынимать, по мой век, по мою смерть.

Конец ознакомительного фрагмента.