Моя вторая цель состоит в исследовании всего того, что так восхищало Бальзака: жизненных стилей, свойственных обычным людям, которые принадлежат к слоям общества, редко попадающим в наше поле зрения. Мне хочется понять, как жили книготорговцы, как выстраивались отношения между посредниками, доставлявшими книги читателям. Если книготорговцы и появляются в истории литературы, то исключительно как бесплотные тени. Но если взглянуть на них с точки зрения торгового представителя, да еще и приглядеться попристальнее к документам из издательских архивов, предстают сложные индивидуальности этих людей. Появляются самые разные фигуры: от гильдейских уполномоченных и патриархов старых торговых семей до букинистов и мелких подпольных торговцев.

Самые полные досье позволяют проследить за всеми этапами их жизненного пути. Пройдя период ученичества, мужчина находит женщину с приданым, женится, заводит собственный магазин, набирает ассортимент, пускается в рискованные предприятия, ему внезапно везет, затем он оказывается на грани банкротства, он заболевает и умирает, оставив свое дело сыну или, в немалом количестве случаев, изворотливой и цепкой вдове. Другое досье рассказывает историю деревенского учителя, который пытается подработать продажей книг, но чаще всего у него не окупаются даже расходы на доставку. Он пускает жильцов, возделывает крохотный виноградник и умирает, не теряя надежду на следующий урожай, который принесет, может быть, достаточно денег, чтобы его подпись на просроченном векселе хоть чего-нибудь стоила. Папка, заполненная кое-как нацарапанными записками, где одна орфографическая ошибка следует за другой, дает представление о способе жизни разъездного торговца (marchand forain): в качестве адреса на долговых расписках у него всякий раз значится постоялый двор, потому что постоянного местопребывания у него нет. Свой товар он возит на телеге с одной сельской ярмарки на другую – до тех пор, пока его лошадь в силах передвигать ноги. Если она околеет или если у него самого не останется никаких оборотных средств, он не сможет объявиться на этом постоялом дворе в день обязательной выплаты, и судебный пристав вычеркнет его из списка людей, заслуживающих доверия, как бродягу с «местожительством на воздухе» (domicile en l’ air). Документы фиксируют бесчисленные вариации человеческой комедии, разыгрывавшейся в книжном мире два века назад.

И через все эти документы проходит красной нитью еще одна тема из тех, что зачаровывали Бальзака: страсть к деньгам. Конечно же, следует сделать скидку на специфический характер источников, поскольку бóльшая часть папок содержит деловые письма, в которых речь прежде всего и должна идти о прибылях и убытках. Но письма также передают и нравы, и чувства, присущие эмоциональному регистру, особому для специфической формы капитализма, – не только желание услышать звон золотых монет (écus bien sonnants), но и потребность в доверии (confiance) в ходе весьма опасной игры, где каждый игрок изо всех сил старался не дать себя обмануть в круговерти привычных профессиональных хитростей: пиратства, контрабанды, шпионажа, блефа, фальшивых банкротств и нелегальных операций, которые проводились из-под полы (sous le manteau) или из-под прилавка (sous le comptoir).

Конечно же, все эти практики процветали и в XIX веке, когда их изучал Бальзак, их обнаруживаешь и в другие времена и в других странах. Но книжная торговля XVIII века производит редкое впечатление свежести, которая сильно ощущается по многим досье. Книгопродавец – или издатель, книгоноша, контрабандист, поставщик – оказывается не в состоянии погасить вексель в нужную дату. Следом подходят другие платежи. Он балансирует на грани банкротства, заключает сделки с самыми нетерпеливыми кредиторами, вновь обретает почву под ногами, затем поскальзывается, падает и исчезает из виду. Письмо от соседа или от коллектора ставит в истории финальную точку: «Оставил ключи под дверью»; «Завербовался в армию»; «Уехал в Россию»; «Уплыл на корабле воевать в Америку»; «Его жена и дети просят милостыню на паперти». Не то чтобы все эти письма следовало принимать за чистую монету. Они всегда тенденциозны, всегда преследуют какой-то интерес и никогда не предлагают нам незамутненной картины реальности. Однако при всей их субъективности, а может быть, именно благодаря ей, они показывают, как конструировалась эта самая реальность в одной из интереснейших субкультур Старого режима.

Ко всему прочему, эти письма мы имеем возможность читать в отраженном свете сведений, полученных от Жан-Франсуа Фаварже, нашего торгового агента. В его задачу входило вникнуть в характер и в манеру ведения дел каждого попавшегося по пути книготорговца. И совершенный Фаварже тур де Франс дает нам, таким образом, ту структурную основу, на которой держатся многие романы. Следуя за ним по карте Франции из города в город и из деревни в деревню, можно увидеть, как сплетаются между собой судьбы самых разных людей – и все ради того, чтобы в царстве литературы пришли в согласие между собой предложение и спрос.

Несмотря на то что история Фаварже смахивает на плутовской роман, ее имеет смысл рассматривать в рамках экономики и социологии ничуть не в меньшей степени, чем в рамках истории литературы. Рассказывая ее, я старался вскрыть максимально широкие контексты, на которые она выводит, – и при этом избежать слишком откровенных экскурсов в область литературно-биографическую. Однако на сайте я выложил пару дюжин биографий, которые по большому счету могут служить чем-то вроде портретной галереи книготорговцев XVIII столетия. Кроме того, на сайте можно найти расшифровку самого дневника, переписку Фаварже с STN, письма книгопродавцев и подробную информацию о тех городах, где они жили, – о населении, производстве, торговле, уровнях грамотности, органах управления, учреждениях культуры, а также тогдашние отчеты об издательской и книготорговой деятельности и ссылки на дополнительную литературу. Поскольку сайт содержит настолько объемный материал – оцифрованные версии всех исходных рукописей, документы о контроле за книжной торговлей, десятки статей, написанных мной за последние сорок пять лет, – я постарался сделать эту книгу относительно короткой. Те из читателей, кто захочет подробнее разобраться в каких-то конкретных темах, смогут обратиться к сайту и использовать находящиеся там документы для того, чтобы предложить новые интерпретации и поставить под сомнение сделанные мною выводы.

Короче говоря, эта книга рассказывает историю, которая должна быть интересной сама по себе, но при этом всегда может переадресовать читателя к энциклопедической цифровой базе данных. Читать ее можно самыми разными способами. И наконец, я надеюсь, что она доставит удовольствие тем, кто хочет ознакомиться с такой невероятно интересной областью исследований, как французский книжный мир XVIII века.

Несколько замечаний о терминологии. Поскольку названия французских учреждений времен Старого режима перевести на английский весьма непросто, многие из них я сохранил в оригинальном виде. Parlement означает суд высшей инстанции, обладавший определенной политической властью, но и близко не сопоставимый с британским парламентом. Ferme générale² была частной корпорацией, которая занималась сбором косвенных налогов, осуществляла таможенный досмотр и патрулирование французских границ. Термин livres philosophiques использовался издателями и книготорговцами по отношению к строжайше запрещенным книгам, которые они издавали и продавали. В этих книгах могли содержаться радикальные философские идеи – скажем, нападки на христианские догматы, – но с тем же успехом они могли быть порнографическими, бунтарскими или содержать клевету касательно личной жизни высокопоставленных особ. Таможенные документы, позволявшие властям отслеживать ввозимые книги, именовались acquits à caution. Во второй главе речь идет как раз о том, что контрабандистам и агентам по доставке товара приходилось каким-то образом обзаводиться acquits à caution для того, чтобы их груз попросту не конфисковали. Палаты синдиков (Chambres syndicales) были штаб-квартирами книжных гильдий в провинциальных городах, где досматривались грузы и где проверялись (то есть «гасились» (déchargés), на жаргоне таможенников) acquits à caution.

Поскольку я не ожидаю от читателя близкого знакомства с названиями книг и документов, упомянутых в этой книге, равно как и свободного владения французским языком, перевод каждого названия я стану давать в квадратных скобках при первом упоминании текста³ – за исключением случаев очевидных, наподобие Lettre de M. Linguet à M. le comte de Vergennes.