III

Однажды майским утром я стоял в своей спальне перед стальным сейфом, примеряя золотую, украшенную драгоценностями корону. Бриллианты вспыхнули, стоило мне повернуться к зеркалу, и тяжелое золото засияло над моей головой огненным нимбом. Я вспомнил отчаянный крик Камиллы и ужасные слова, прокатившиеся эхом по туманным улицам Каркозы. То были последние строки первого акта, и я не смел думать, что последует за ними, не смел даже в лучах весеннего солнца, в своей комнате, в привычной обстановке, успокоенный уличным шумом и голосами слуг в передней, ибо те отравленные слова запали мне в душу – так смертный пот медленно пропитывает простыни в постели обреченного. Дрожа, я снял корону с головы, отер чело и подумал о Хастуре и моих законных правах. Мне вспомнился мистер Уайльд, каким я оставил его: кровавое лицо, исцарапанное когтями адской твари, и его обещания… ах, его обещания. Резкий звон вырвался из глубины сейфа, и я понял – время истекло, но не внял ему и, вновь надев сверкающую корону, дерзко повернулся к зеркалу. Долго я стоял неподвижно, поглощенный меняющимся выражением собственных глаз. Зеркало отражало лицо, похожее на мое, но настолько бледное и истощенное, что его обладателя трудно было узнать. Все это время я повторял сквозь сжатые зубы: «День настал! День настал!», пока сигнал в сейфе звенел, не смолкая, а бриллианты искрились и пламенели над моим челом. Я слышал, как открылась дверь, но спохватился лишь, когда увидел в зеркале два лица, когда другой встал за моим плечом и чужие глаза встретились с моими. Резко развернувшись, я схватил с туалетного столика длинный нож. Мой кузен, белый как снег, отпрыгнул в сторону, крича:

– Хилдред! Ради бога! – Затем, когда я опустил руку, он сказал: – Это же я, Луис, разве ты не узнаешь меня?

Я замер – я не смог бы заговорить, даже если бы от этого зависела моя жизнь. Он подошел и забрал у меня нож.

– Что все это значит? – мягко спросил он. – Ты болен?

– Нет, – ответил я.

Впрочем, сомневаюсь, что Луис меня услышал.

– Пошевеливайся, старина, – гудел он, – снимай эту медную безделушку, и пойдем в кабинет. Ты собираешься на маскарад? Зачем тебе эта мишура?

К счастью, он решил, что корона сделана из меди и стекляшек, что, впрочем, было даже к лучшему. Я дал ему подержать убор, зная, что это вполне его успокоит. Луис подбросил роскошный венец в воздух и, поймав, с улыбкой повернулся ко мне.

– Ерунда за пятьдесят центов, – провозгласил он. – Зачем она тебе?

Я не ответил, но забрал корону у него из рук и, поместив ее в сейф, закрыл тяжелые стальные дверцы. Адский звон сразу оборвался. Кузен с любопытством наблюдал за мной, но, кажется, не заметил внезапного отключения сигнализации. Впрочем, он уподобил сейф коробке из-под бисквитов. Опасаясь, как бы Луис не подглядел секретный код, я повел его в кабинет. Луис упал на софу и начал бить мух хлыстом, с которым не расставался. Он был в драгунской форме – украшенной лентами куртке и фуражке с кружевом, – и я заметил, что его сапоги сплошь забрызганы красной грязью.

– Где ты был? – поинтересовался я.

– Скакал по разлившимся ручьям в Джерси, – ответил он. – Решил не переодеваться, так хотел увидеть тебя. Не угостишь ли стаканчиком? Я смертельно устал: провел сутки в седле.

Я налил ему бренди из моих медицинских запасов. Луис выпил его, гримасничая.

– Отвратительно, – заключил он. – Я дам тебе адрес, где продают настоящий бренди.

– Мне сгодится и этот, – безразлично ответил я. – Я растираю им грудь.

Он прищурился и убил еще одну муху.

– Послушай, старина, – начал он. – Я должен тебе кое-что сказать. Уже четыре года ты сидишь здесь один как сыч, никуда не выходишь, не занимаешься спортом, ни черта не делаешь, только слепнешь из-за этих книг над камином.

Луис оглядел полки.

– Наполеон, Наполеон, Наполеон, – повторял он. – Ради всего святого! У тебя что, нет других книг?

– Хотелось бы мне, чтобы эти были оправлены в золото, – ответил я. – Но постой, у меня есть еще одна книга, «Король в Желтом».

Я смотрел ему прямо в глаза.

– Ты никогда не читал ее? – поинтересовался я.

– Читал? Слава богу, нет! Я не хочу сделаться сумасшедшим.

Было ясно, он пожалел о своих словах, едва их произнес. Есть лишь одно слово, которое я ненавижу больше, чем «безумец», и слово это – «сумасшедший». Но я сохранил спокойствие и спросил его, почему он думает, что «Король в Желтом» опасен.

– Ох, даже не знаю, – поспешно ответил Луис. – Просто помню шумиху вокруг книги, как ее осуждали духовенство и пресса. Автор, породивший эту мерзость, застрелился, разве не так?

– Как я понимаю, он все еще жив, – заметил я.

– Может, ты и прав, – пробормотал он. – Пулей дьявола не возьмешь.

– Это книга великих откровений, – сказал я.

– Да, – ответил Луис, – «откровений», которые сводят людей с ума и разрушают их жизни. Говорят, «Король в Желтом» – непревзойденный шедевр, но мне плевать на это. Создать такую книгу – преступление, и я, например, никогда ее не открою.

– Ты пришел, чтобы сообщить мне об этом? – поинтересовался я.

– Нет, – ответил он. – Чтобы сказать, что собираюсь жениться.

На миг мне показалось, что мое сердце перестало биться. Я не сводил глаз с его лица.

– Да, – продолжал он, радостно улыбаясь, – жениться на самой прелестной девушке на свете.

– На Констанции Хауберк, – механически произнес я.

– Откуда ты знаешь? – потрясенно вскричал он. – Ведь я и сам не знал о том – до того апрельского вечера, когда мы гуляли по набережной.

– Когда же будет свадьба? – спросил я.

– Предполагалось, что в сентябре, но час назад пришла депеша: наш полк перебрасывают в Пресидио, Сан-Франциско. Мы отправляемся завтра в полдень. Завтра, – повторил он, – только подумай, Хилдред, завтра я буду самым счастливым человеком из всех когда-либо рожденных в нашем радостном мире, ведь Констанция поедет со мной.

Я протянул ему руку, чтобы поздравить, и Луис пожал ее, крепко как добросердечный дурак, каковым он и был или притворялся.

– В честь свадьбы я получу эскадрон, – трещал он. – Капитан и миссис Луис Кастейн, а, Хилдред?

Затем он сказал мне, где это случится и кто приглашен, а также заставил меня пообещать, что я приду и буду шафером. Сжав зубы, я слушал его ребяческую болтовню, не выдавая охвативших меня чувств, но… мое терпение таяло, и, когда он вскочил, щелкнув шпорами так, что они зазвенели, и заметил, что ему пора, я не стал его задерживать.

– Хочу попросить тебя только об одном, – тихо сказал я.

– Выкладывай, все сделаю, – засмеялся он.

– Нам нужно встретиться сегодня минут на двадцать, поговорить.

– Конечно, раз ты этого хочешь, – ответил он, удивляясь. – Где?

– Где угодно, хотя бы в парке.

– Когда, Хилдред?

– В полночь.

– Что, во имя… – начал было Луис, но пересилил себя и со смехом согласился.

Я наблюдал, как он спускается по лестнице и спешит прочь – сабля звенит на каждом шагу. Кузен повернул на Бликер-стрит, и мне стало ясно, он решил навестить Констанцию. Я дал ему десять минут форы и последовал за ним, прихватив с собой украшенную драгоценностями корону и шелковую мантию с вышитым на ней Желтым Знаком. Свернув на Бликер-стрит, я вошел в дом под вывеской:

Мистер Уайльд,

Реставратор репутаций.

Третий звонок.

Я видел старого Хауберка, суетившегося в лавке, и будто бы различил голос Констанции в прихожей, но, избегая встречи с ними, бросился по шаткой лестнице в квартиру мистера Уайльда и, постучав, вошел без всяких церемоний. Мистер Уайльд лежал на полу и стонал: лицо окровавлено, одежда изодрана в клочья. Пятна крови усеивали ковер, который превратился в лохмотья, также пострадав в недавней битве.

– Всему виной проклятая кошка, – сказал реставратор, сдерживая стоны и обратив ко мне бесцветный взгляд. – Набросилась, пока я спал. Думаю, она еще убьет меня.

Это было уже слишком, так что я отправился на кухню и, взяв из кладовой топор, принялся искать адскую тварь, дабы прикончить ее на месте. Поиски были тщетными, и некоторое время спустя я вернулся к мистеру Уайльду, который уже горбился в своем высоком кресле у стола. Он умылся и переоделся. Страшные царапины, оставленные на лице кошачьими когтями, реставратор заполнил коллодием, какая-то тряпка скрывала рану на горле. Я сказал ему, что убью кошку, как только найду, но он лишь покачал головой и обратился к распахнутому перед ним гроссбуху. Одно за другим, мистер Уайльд читал имена людей, приходивших к нему из-за репутаций. Собранные суммы потрясали воображение.

– Я подкручиваю гайки время от времени, – объяснил он.

– Однажды кто-нибудь из этих людей убьет вас, – настаивал я.

– Вы так думаете? – спросил он, потирая свои изувеченные уши.

Спорить с ним было бесполезно, и я взялся за рукопись, озаглавленную «Императорская династия Америки», понимая, что изучаю ее в кабинете мистера Уайльда в последний раз. Я читал, волнуясь и дрожа от наслаждения. Когда я закончил, мистер Уайльд забрал рукопись и, повернувшись к темному коридору, соединявшему спальню и кабинет, громко позвал:

– Вэнс!

Тогда я впервые заметил человека, скорчившегося среди теней. Ума не приложу, как смог проглядеть его, пока искал кошку.

– Подойди, Вэнс! – закричал мистер Уайльд.

Тень поднялась и, пресмыкаясь, двинулась к нам. Я никогда не забуду лица, которое разглядел в дневном свете.

– Вэнс, это мистер Кастейн, – сказал мистер Уайльд.

Не успел он договорить, как человек бросился на пол перед столом, крича и задыхаясь:

– О боже! О боже мой! Помогите мне! Простите меня! О мистер Кастейн, держите этого человека подальше. Вы не можете, не можете этого желать! Вы – другой, спасите меня! Я сломлен… был в лечебнице и теперь… когда все стало налаживаться… когда я забыл Короля… Короля в Желтом… но я снова схожу с ума… схожу с ума…

Его голос оборвался приглушенным хрипом, ибо мистер Уайльд прыгнул ему на спину, обхватив горло бедняги правой рукой. Когда Вэнс сполз на пол бесформенной кучей, реставратор вновь проворно вскарабкался в свое кресло и, растирая изувеченные уши костяшками пальцев, повернулся ко мне и попросил передать гроссбух. Я снял книгу с полки, и он открыл ее. Мгновенно пролистав исписанные каллиграфическим почерком страницы, мистер Уайльд самодовольно кашлянул и указал на нужное имя.

– Вэнс, – громко читал он, – Осгуд Освальд Вэнс.

Услышав это, человек на полу поднял голову и повернул к реставратору подергивающееся лицо. Его глаза налились кровью, губы распухли.

– Заходил двадцать восьмого апреля, – продолжал мистер Уайльд. – Профессия – кассир в Национальном Сифортском банке, отбывал срок за подделку денег в тюрьме Синг-Синг, откуда переведен в лечебницу для душевнобольных преступников. Амнистирован губернатором Нью-Йорка и освобожден из лечебницы девятнадцатого января тысяча девятьсот восемнадцатого года. Репутация испорчена в Шипсхед-Бэй. Ходят слухи, что он живет не по средствам. Репутация должна быть восстановлена немедленно. Гонорар тысяча пятьсот долларов. Заметка: растратил примерно тридцать тысяч долларов с двадцатого марта тысяча девятьсот девятнадцатого года, прекрасная семья и, благодаря влиянию дяди безоблачное настоящее. Отец – президент Сифортского банка.

Я взглянул на простертого на полу человека.

– Поднимайся, Вэнс, – мягко проговорил мистер Уайльд, и тот встал словно сомнамбула. – Он сделает, как мы скажем, – заметил реставратор и, открыв рукопись, прочел всю историю Императорской династии Америки.

Затем ласковым шепотом повторил самое главное застывшему перед ним бедняге: его глаза были совершенно пусты, и я вообразил, будто он окончательно помешался, о чем и сказал мистеру Уайльду, услышав в ответ, что это уже не важно. Чрезвычайно терпеливо мы объясняли Вэнсу, в чем состоит его вклад в общее дело, и некоторое время спустя он, кажется, понял. Мистер Уайльд рассуждал о рукописи, обращаясь к ряду трудов по геральдике, чтобы подтвердить результаты своих исследований. Он упомянул возникновение династии в Каркозе, озера, соединившие Хастур, Альдебаран и тайну Гиад. Говорил о Кассильде и Камилле и коснулся туманных бездн Демхе и вод озера Хали.

– Лохмотья Короля, лентами реющие на ветру, должны скрывать Ихтилл вечно, – прошептал он, но я не был уверен, что Вэнс услышал его.