9

Могучее животное с силой ударилось о деревянную загородку стойла. Та, спружинив, задела Серафину по голове. От неожиданности девочка испуганно отшатнулась. Зверь, громко фыркая, бил копытами в загородку, ударял плечами и всем телом. Под его натиском доски гнулись и скрипели.

Услыхав, что на шум уже бегут старший конюх с толпой помощников, Серафина метнулась в пустое стойло, припала к полу и скрылась в тени. Глотая воздух ртом, она пыталась осознать, что же только что увидела, – мощное темное туловище, черные глаза, раздувающиеся ноздри и тяжело ударяющие копыта. Вопросов было море.

Тут ворвался мистер Ринальди с остальными конюхами. Зверь продолжал яростно колотиться о стену. Главный конюх, громко крича, отдавал указания укрепить загородки. Под шумок Серафина выскочила из стойла и кинулась вон из конюшни, пока ее не заметили.

Это были те самые жеребцы! Без сомнения. Кем бы он ни был, но второй пассажир экипажа находился в Билтморе.

Девочка пробежала вдоль каменного фундамента главного дома до задней его части, протиснулась в вентиляционное отверстие, скользнула в шахту, отодвинула проволочную сетку и вылезла уже в подвале.

Вандербильты узнали о существовании Серафины несколько недель назад и, теоретически, она теперь могла спокойно войти в дом и через дверь, как все нормальные люди. Но девочка редко пользовалась такой возможностью.

Она пробежала по коридору, миновала дверной проем, затем снова прошла по коридору и, наконец, очутилась в мастерской. Папаша радостно обернулся.

– Доброе у… – начал было он благодушно, но, увидев растерзанную и растрепанную дочку, испуганно отшатнулся. – Деточка! Что с тобой приключилось? – Ласково приобняв, он подвел ее к табурету и помог сесть. – Ох, Сера, – проговорил он, глядя на раны дочери. – Я разрешил тебе ходить в лес по ночам, чтобы ты могла общаться со своей матерью, но у меня просто сердце разрывается, когда ты возвращаешься в таком виде. Что ж ты там такое делала, в этом самом лесу?

Много лет назад отец нашел новорожденную Серафину в чаще леса, так что, скорее всего, он хотя бы отчасти догадывался, кто она такая. Но он всегда терпеть не мог разговоры о нечистой силе, оборотнях и прочих ночных созданиях. Наверное, ему казалось, что, пока молчишь об этих вещах, их вроде как и не существует, им нет места в реальной жизни.

Серафина много раз обещала себе не рассказывать папаше во всех подробностях о своих приключениях в ночном лесу. Обычно она держала данное себе слово, но сегодня, стоило папаше спросить, как впечатления и переживания полезли наружу, и она уже не могла остановиться.

– На меня напала ужасная стая собак, па! – сухо всхлипнула она.

– Успокойся, Сера, ты здесь в безопасности, – проговорил отец, прижимая ее большими сильными руками к своей широкой груди. – О каких собаках речь? Ты ведь не про пса молодого хозяина говоришь?

– Нет, па. Гидеан никогда меня не тронет. В лесу появился странный человек со сворой волкодавов. Он их на меня натравил! с такой злобой!

– Но откуда он взялся? – спросил отец. – Может, это был охотник на медведя?

Она покачала головой.

– Не знаю. Он вылез из экипажа, а экипаж потом отправил в Билтмор. Мне кажется, я видела у нас в конюшне коней, которые были в него впряжены. А мистер Вандербильт сегодня утром гулял с каким-то странным человеком. Ты не знаешь, ночью в поместье никто не приезжал?

– Слуги болтали о куче народу, который понаедет на Рождество, но не думаю, что человек, которого ты видела, – один из гостей. Готов поспорить, это один из тех браконьеров из Миллз Гэп, которых мы шуганули с территории поместья пару лет назад.

В голосе отца послышался гнев. Он был в ярости от того, что кто-то обидел его малышку.

– Схожу сейчас сообщу об этом управляющему поместьем МакНейми, – проговорил он, не переставая осматривать запекшуюся рану на голове Серафины. – Соберем людей, пусть займутся этим парнем, кто бы он ни был. Но в первую очередь надо заштопать тебя. Потом отдохнешь немного. А урок может и подождать.

– Урок? – с недоумением переспросила Серафина.

– Чтоб ты прилично вела себя за столом.

– Как, опять? Только не это, па! Мне надо узнать, кто приехал в Билтмор!

– Я тебе уже объяснял: чем глубже мы забьем этот гвоздь, тем лучше.

– Забьем в мою голову, да?

– Да, в твою голову. Запоминаешь-то ты чем? Теперь, когда вы с молодым хозяином подружились, ты должна вести себя, как полагается.

– Я знаю, как полагается, па.

– Ты такая же воспитанная, как хорек. Надо было мне почаще рассказывать тебе, как держатся господа с верхних этажей. Совсем не так, как мы.

– Брэден мой друг, па. И я нравлюсь ему такой, какая я есть, если ты на это намекаешь.

Серафина словно со стороны услышала, как заступается за Брэдена, и ей вдруг показалось, что она обманывает и отца, и себя. На самом деле она уже и сама не знала, дружит с ней Брэден или нет, и с каждым днем сомневалась в этом все больше.

– Я не столько насчет юного господина беспокоюсь, – заметил папаша, доставая чистую тряпочку, смачивая ее водой и начиная промывать раны дочери, – сколько насчет самого хозяина с хозяйкой и особенно их городских гостей. Как ты будешь сидеть с ними за одним столом, если не видишь разницы между салфеткой и скатертью?

– А зачем мне ее видеть, эту…

– Дворецкий сообщил мне, что мистер Вандербильт хочет видеть тебя наверху сегодня вечером. А на кухне вовсю готовят торжественный ужин.

– Ужин? Какой еще ужин? А тот незнакомец тоже будет там? И поэтому меня зовут? А Брэден… он будет на этом ужине?

– Да у тебя вопросов поболе, чем у меня ответов! – хмыкнул папаша. – По правде сказать, ничего я об этом не знаю. Не представляю, зачем бы хозяевам тебя искать, если не ради юного господина. Знаю только, что сегодня вечером ожидается большое веселье, и хозяин велел тебя позвать, и это больше похоже на приказ, чем на приглашение, если ты меня понимаешь.

– Так тебе сказали, что будет ужин или веселье, па? – озадаченно поинтересовалась Серафина. И тут же ей пришло в голову, что обычно Вандербильты не устраивают ни того, ни другого.

– Да у них там все одно, – бросил папаша.

Серафина поняла, что ей придется пойти на ужин, о котором говорил отец, хотя бы потому, что это самый простой способ увидеть всех новых людей, приехавших в Билтмор. И тут же подумала, что все не так-то просто.

– Но как же я пойду, па? – с тревогой спросила она, глядя на свои искусанные и исцарапанные руки и ноги. Раны не особенно болели, но выглядели ужасно.

– Соскребем с тебя грязь, вычешем из волос ветки и засохшую кровь, и все будет отлично. Царапины не будут видны под платьем.

– На нем теперь прорех больше, чем на мне, – возразила девочка, глядя на изорванное в клочья, покрытое пятнами крови платье, которое подарила ей миссис Вандербильт.

Явиться на ужин в таком виде было немыслимо.

– Зубастые твари здорово тебя отделали, – буркнул отец, осматривая ее ухо с порванной мочкой. – Болит?

– Уже нет, – ответила она, думая о другом. – А где твоя старая рабочая рубаха, в которой я раньше ходила?

– Я выкинул ее, как только миссис Вандербильт подарила тебе хорошую одежду.

– Ну, па, теперь мне совсем нечего надеть!

– Не волнуйся. Соорудим тебе что-нибудь из того, что есть.

Серафина возмущенно замотала головой:

– Да здесь есть лишь мешковина и наждачная бумага!

– Послушай. – Отец взял ее за плечи и заглянул в глаза. – Ты жива, правда? Так возьми себя в руки. Благодари Бога и делай то, что следует делать. За всю твою жизнь хозяин хоть раз требовал твоего присутствия наверху? Нет, не требовал. Поэтому, барышня, если вас зовут, извольте идти. С песнями и плясками.

– С песнями и плясками? – в ужасе переспросила Серафина. – А зачем петь и плясать?

Как же она сможет незаметно следить за окружающими, если ее заставят петь и плясать?

– Это просто выражение такое, дочка, – покачал головой отец. Потом, помолчав, пробормотал: – во всяком случае, я так думаю.

10

Серафина сидела на лежанке, несчастная и негодующая, пока отец, как умел, пытался промыть и перебинтовать ее раны. Как обычно, их окружали полки с запасными деталями, инструменты, верстаки. Но, похоже, папаша совсем позабыл про работу, которую надо было сделать этим утром, полностью переключившись на Серафину.

На верстаке были кучей свалены медные трубки и латунные детали от кухонного холодильного шкафа. Накануне папаша долго втолковывал Серафине что-то про аммиачную холодильную систему, трубки, по которым что-то проходило, охлаждающую спираль, но она ничего не поняла. Девочка выросла в отцовской мастерской, но не имела никакой склонности к технике. Она запомнила про устройство лишь то, что оно было очень сложное, держало продукты в холоде и было одной из немногих холодильных установок, имеющихся в стране. Местные жители сохраняли продукты охлажденными, опуская их в ледяной родник, впадающий в ручей, и, по мнению Серафины, это было гораздо разумнее, чем складывать их в холодильный шкаф.

Едва папаша закончил хлопотать над девочкой, она поспешно соскочила с лежанки в надежде, что он забыл о своем намерении уложить ее отдыхать.

– Мне надо идти, па. Я хочу потихоньку пробраться наверх; может, замечу чужака.

– Ну-ка, послушай меня, – проговорил он, крепко беря ее за руку. – Я не хочу, чтобы ты поссорилась с кем-либо наверху.

Серафина закивала:

– Я поняла, па. Никаких ссор. Просто хочу поглядеть, кто там есть и все ли в порядке. Меня даже никто не заметит.

– Дай мне слово, что так и будет.

– Даю тебе слово, па.

И Серафина отправилась на первый этаж. Гости расхаживали по комнатам, отдыхали в салонах и гостиных, но подозрительных лиц среди них не было. Тогда она перешла на второй этаж, но и там не увидела ничего из ряда вон выходящего. Серафина обегала весь дом сверху донизу, но нигде не нашла ни чужака, который прогуливался утром вместе с мистером Вандербильтом, ни любого другого человека, который мог бы сойти за второго пассажира в экипаже. Девочка послушала, о чем сплетничают слуги, которые готовились к праздничному вечеру в Банкетном зале, но узнала только, сколько огурцов должна принести кухонная прислуга главному повару, и сколько серебряных тарелок нужно дворецкому для лакеев.

Серафина попробовала заново вспомнить все, что случилось ночью: может, она что-то забыла или не учла какие-то детали. Что означала та сцена, когда бородач подкинул свой посох навстречу сове? И кто же все-таки был вторым пассажиром в экипаже? Тот незнакомец, который гулял с мистером Вандербильтом? И откуда взялся дикий мальчишка, который ее спас? Жив ли он? И как ей его найти?

«Опять у меня вопросов больше, чем ответов», – растерянно подумала Серафина, вспомнив отцовские слова.

Ближе к вечеру, когда она вернулась в мастерскую, папаша спросил:

– Ну как, узнала что-нибудь?

– Вообще ничего, – буркнула Серафина.

– Я побеседовал с управляющим поместьем МакНейми. Он отправляет своих лучших всадников, чтобы они разыскали браконьеров. – Отец вытер о тряпку перепачканные каким-то смазочным маслом руки.

– Опять лифт барахлит, па? – поинтересовалась девочка.

Папаша любил похвастать, что в Билтморе находится самый первый и самый лучший лифт на все южные штаты. Но сегодня, похоже, он был настроен несколько менее восторженно, чем обычно.

– Зубчатые колеса в подвале перекручиваются всякий раз, как лифт останавливается на четвертом этаже, – пожаловался он. – Тот, кто его собирал, вставил оси кое-как. Готов спорить, что лифт не будет работать, как следует, пока я не выдерну весь механизм и не установлю его заново. – Папаша подозвал Серафину взмахом руки. – Но погляди вот сюда. Это интересно.

Он показал ей тонкую металлическую пластину, которая выглядела так, как будто ее не просто сломали, а разорвали на части. Очень странно было видеть разорванным кусок металла. Серафина не представляла, как такое возможно.

– Что это, па? – спросила она.

– Этот маленький держатель должен закреплять на своем месте зубчатое колесо, но каждый раз, когда лифт проезжал вверх или вниз, держатель гнулся вперед-назад, вот так. – Отец пальцами несколько раз согнул и разогнул металлическую пластину. – Металл прочный материал, и поначалу кажется, что его не сломать, верно? Но если постоянно гнуть его туда-сюда, смотри, что получается. Место сгиба размягчается, появляются трещинки и, в конце концов, пластинка ломается. – При этих словах кусочек металла разломился на две части. – Видишь?

Серафина с улыбкой посмотрела на папашу. Иногда ей казалось, что он обладает своими особыми колдовскими силами.

Затем она оглянулась на другой верстак. Где-то между починкой лифта, холодильного шкафа и прочими обязанностями папаша ухитрился выкроить время, чтобы соорудить ей платье из мешковины и обрезков кожи.

– Па, – в ужасе пролепетала Серафина.

– Примерь, – сказал тот.

Папаша был очень горд своим произведением, прочно сшитым с помощью пеньковой веревкой и шила, которым он штопал дыры на своем рабочем кожаном переднике. Ему нравилось думать, что он способен починить или смастерить все что угодно.

Серафина мрачно отошла за полки с запасными деталями, сняла изорванное зеленое платье и натянула творение папаши.

– Прекрасна, как воскресное утро, – бодро заявил папаша, когда она вышла из-за полок, но было очевидно, что вранье дается ему с трудом.

Он отлично понимал, что это одно из самых безобразных и уродливых творений, какое только создавалось когда-либо на земле. Но от него была польза. А для папаши только это и имело значение. Платье было практичным. Оно прикрывало тело Серафины. Под длинными рукавами прятались царапины и следы зубов на руках, а высокий, плотно прилегающий воротник хотя бы отчасти скрывал жуткую рану на шее. Так что благородные дамы на ужине, или веселье, или что там у них будет, не упадут в обморок при виде до полусмерти искусанной Серафины.

– А сейчас садись, – сказал папаша, – я покажу тебе, как правильно вести себя за столом.

Она неуверенно уселась на табурет, который отец поставил перед верстаком. Рабочая поверхность должна была изображать праздничный обеденный стол длиной в сорок футов в Банкетном зале мистера и миссис Вандербильт.

– Выпрямись, девочка, не сутулься, – велел папаша.

Серафина распрямилась.

– Подними голову, не наклоняйся над едой так, как будто ты собралась за нее драться.

Серафина послушно откинула голову.

– Убери локти со стола.

– Я не банджо, па, хватит меня дергать за струны.

– Я не дергаю. Я пытаюсь научить тебя хоть чему-нибудь, но ты уродилась слишком упрямой, чтобы делать, как велят.

– Не такой упрямой, как ты, – проворчала Серафина.

– Не дерзи мне, девочка. Теперь слушай. Когда сидишь за ужином, есть надо с помощью вилок. Посмотри сюда. Считай, что эти отвертки – твои вилки. А мастерок для цемента – твоя ложка. А мой нож – твой столовый ножик. Насколько я слышал, ты должна правильно выбрать вилку для этого дела.

– Какого дела? – растерялась Серафина.

– Для еды. Понятно?

– Нет, непонятно, – призналась она.

– Так, смотри прямо перед собой. Не стреляй глазами по углам, как будто ищешь, на кого бы напрыгнуть и прикончить в любую минуту. Вилка для салата здесь, снаружи. А для горячего – внутри. Сера, ты меня слушаешь?

Как правило, она не получала никакого удовольствия от отцовских уроков хороших манер, но так приятно было снова оказаться дома, в безопасности, за таким знакомым занятием.

– Запомнила? – спросил он, закончив объяснять про столовые приборы.

– Запомнила. Вилка для горячего внутри, вилка для салата снаружи. Только у меня вопрос.

– Ну?

– Что такое салат?

– Елки-палки, Серафина!

– Я просто спросила!

– Это миска с этим… ну, знаешь… растительностью всякой. Капуста, там, листья салата, морковка, ну, все в этом роде.

– Кроличья еда.

– Нет, барышня, не кроличья, – твердо проговорил папаша.

– Птичий корм.

– Нет.

– То, чем питается добыча.

– Слушать не желаю такие разговоры, и ты это знаешь.

Глядя на папашу, объясняющего ей тонкости столового этикета, Серафина вдруг поняла, что он никогда не сидел за одним столом с Вандербильтами. Он, скорее, исходил из своих представлений о том, как это должно выглядеть, а вовсе не из реального опыта. Особенно ее настораживало то, как папаша описывал салат.

– Зачем богатым и приличным людям вроде Вандербильтов есть листья, если они могут позволить себе что-то хорошее и вкусное? Почему они не едят курицу весь день напролет? Я на их месте так объедалась бы курятиной, что стала бы толстой и ленивой.

– Сера, будь серьезнее.

– Да я серьезна! – ответила она.

– Послушай, ты стала друзьями с молодым господином, и это хорошо. Но, если ты хочешь остаться с ним в дружбе надолго, тебе необходимо выучиться основам.

– Основам?

– Научиться вести себя, как дневная девочка.

– Да я же не из Вандербильтов, па, и он это знает.

– Я понимаю. Просто не хочу, чтобы ты, когда будешь там, наверху…

– Что? Напугала их?

– Сера, тебе самой известно, что ты не самый нежный цветочек в саду, вот и все. Я тебя люблю ужасно, но, надо честно признать, ты у меня диковата – все время толкуешь о крысах да о добыче. По мне-то, и так все здорово, но…

– Я понимаю, па, – хмуро проговорила Серафина, которой не хотелось, чтобы он продолжал. – Я постараюсь вести себя самым лучшим образом, когда буду наверху.

В коридоре послышались чьи-то шаги. Серафина вздрогнула и чуть было не кинулась бежать. Она столько лет пряталась от всех, что до сих пор, заслышав приближающиеся шаги, пыталась спрятаться.

– Кто-то идет, па, – шепнула она.

– Не, никто не идет. Ты лучше слушай, что я говорю. Нам надо…

– Прошу прощения, сэр, – сказала молоденькая служанка, входя в мастерскую.

– Господи, девочка, – воскликнул папаша, оборачиваясь, – нельзя же так пугать-то!

– Извините, сэр, – ответила девушка, приседая в реверансе.

Служанка была совсем молодой, по виду – всего на пару лет старше Серафины. У нее было очень милое лицо, обрамленное темными кудрявыми волосами, выбивающимися из-под белого чепца. Как и все служанки, она носила черное хлопчатобумажное платье с накрахмаленными белоснежными манжетами и воротничком, а также длинный кружевной передник, тоже белый. Но, судя по внешности и по говору, она была из местных – из горных жителей.

– Ну, говори, что тебе нужно, – сказала папаша.

– Да, сэр, – ответила она и застенчиво покосилась на Серафину. – Я принесла записку от молодого хозяина для маленькой мисс.