Я хочу тебя

Никогда не говори ей «Ты мне нужна». Женщине надоело быть нужной, она хочет быть любимой и желанной. Вспомнил он наказ старого придворного пса, едва заметил на горизонте незнакомку. С тех пор он взял за привычку начинать знакомство с фразы: «Я хочу тебя». Надо сказать, что срабатывало не всегда, но определенную уверенность вселяла.

– Я хочу тебя, – начал было он очередное знакомство, но сразу же понял, что не к месту. Молчание было ему ответом.

– Ты чего скулишь? – понюхал Шарик незнакомку. «Из породистых», – сразу определил он, изучая ее ошейник со стразами. «Шерсть лоснится и блестит как шелк, а запах какой? С ума сойти».

– Хозяин ударил. Да нет, не туда, по морде!

– Извини, привычка. За что? – обошел он незнакомку и преданно посмотрел ей в глаза.

– Мужчина подошел, дал конфету, погладил по голове, я взяла. Это его и выбесило, я имею в виду хозяина, – начала плакаться в шерстяную жилетку Шарика она.

– Какому мужчине понравится, если ты берешь у другого. Понятное дело – ревнует.

– А он был такой галантный! Я имею в виду того мужчину.

– Не плачь, тушь течет, – стал языком зализывать ее горе Шарик.

– Правда?

– Я уже слизнул.

– Спасибо. Вообще-то я спорить не люблю. Но могу укусить, – проступила улыбка на прелестной мордочке.

– Хочешь, я ему отомщу, цапну его за одно место.

– Вы такой смелый. Как вас зовут?

– Шарик. Можно сразу на «ты».

– А меня Герда Шейх Брут.

– Надо бы записать, сразу не запомнить.

– Можно просто Герда. Я хочу убежать из дома, куда глаза глядят, – задрала она свой носик вверх.

– Тогда бежим!

– Так просто?

– Да. Просто беги рядом.

– Как прекрасно почувствовать себя свободной: куда хочешь, туда бежишь, и с кем хочешь. Ты так быстро бежишь, Шарик! Ты, наверное, такой сильный!

– Так меня ноги кормят, – не смотрел под них Шарик, и только ветер поглаживал его внезапные уши, которые ловили каждый вздох и каждый выдох Герды, с приторной осторожностью, чтобы не загнать ее этим счастливым галопом.

– Это твоя работа?

– Это мое хобби: бежать, когда рядом вдоль дороги не останавливаясь чешет природа. Она – часть моей скуки, хотя и прекрасна.

– А я?

– А ты другая, ты лучше. Будь у тебя зеркальце заднего вида, ты бы знала насколько прекрасны твои ландшафты.

– Мои уже устали, и кормит меня хозяин. Шарик, разве у тебя нет машины? Хозяин всегда на машине меня возил.

– Откуда? У меня и дома-то нет.

– Ты наверное бездомный?

– Наверное, – сбавил он темп, заметив, что незнакомка начала отставать.

– Я слышала про таких.

– Про меня всякое говорят.

– Тогда куда мы бежим? Я-то думала, что к тебе.

– Нет, я же говорил, бежим просто так, я всегда бегаю, когда делать нечего.

– Ты, наверное, легкоатлет?

– Да нет, у меня даже формы нет. Есть уже охота… Может поедим, я знаю здесь одну замечательную помойку?

– После шести я не ем.

– Фигура? – бросил на нее многозначительный взгляд Шарик. – Понимаю. Хочешь помочиться?

– Нет.

– Я тоже не хочу, но надо, подожди немного, я быстро.

– Ты такой бескомпромиссный, Шарик.

– Я такой, – отклонился он от курса.

– Черт, я совсем забыла, что ко мне парикмахер должен прийти в восемь.

– А как же свобода? – догнал ее Шарик, окропив столб.

– Может, в следующий раз? Свобода от нас никуда не денется.

– Хорошо, тогда я тебя провожу.

– Ты такой любезный.

– Вы прекрасны, – долго думал Шарик с чего начать и перешел обратно на «вы», чтобы казаться как можно дипломатичнее. – Могли бы мы… как вам сказать поизящнее? Трали-вали.

– Вы имеете в виду шпили-вили? – перевела его мысли Герда.

– Да! – обрадовался он. Он еще никогда не встречал таких умных баб. – Как вы точно подметили.

– Проходила уже, – вздохнула она.

– И что? – включил все свое обаяние Шарик, наклонив голову вбок на 30 градусов. Он всегда так делал, когда не хватало слов.

– Ни шатко, ни валко! Сами знаете, потом будут чувства, а вам трын-трава. Не хочу…

– Как же быть?

– Будьте смелее, предложите мне жили-были.

«Что я ей, породистой сучке, могу предложить?» – вернул голову на место Шарик. После свадьбы, медовый месяц в палатке, в страницах березовой пущи, в жидком кристалле лесного озера. Где он наловил свежей рыбы, а она сварила, вечером у костра поели ухи, если у нее нет аллергии на рыбу. Они смотрели на звезды, их покусывали комары, они обходились без слов, без нежных шаблонов, целовались, губами пропахла рыба и листвой перешептывалась природа: «вот это любовь у людей – клевая»

– Завтра погуляем? – не нашел он более дельного предложения.

– Скорее всего. Где я тебя найду? – лизнула его на прощание Герда и понеслась к подъезду.

– Во дворе. Кто не знает Шарика! – крикнул ей Шарик вдогонку.

И побрел передохнуть к ближайшей скамейке где трескали семечками старухи:

– Жизнь прошла без оргазма, – одна бабка другой, громко перегрызая горло семечке. – Не могу понять, почему так случилось? Комсомол, муж, работа, дети, завод, жизнь прошла на одной заводке, другие мужчины… – сбросила она шелуху с подола, – …не интересовали. Как-то было не до него, не до оргазма, будто я пыталась найти его в чем-то другом.

Ее соседка по скамейке, затягивая потуже платок, прошамкала металлокерамикой:

– Природа совсем не глупа, и нельзя заменить то что выстрадано тысячелетиями, миллионными постелями лет наслаждения. Словно розы – они с шипами.

– Опять стихами заговорила. Кто с шипами? Постели?

– Ты чем меня слушаешь? Наслаждения. В твоем случае виноват политический строй, элементарно тебе было некогда, некоторые должны подготовить почву, чтобы избранные оргазмировали, – посмотрела она почему-то прямо на Шарика. Шарик смутился и закрыл глаза, притворившись спящим.

Кот, который гулял во сне

– Привет, как ты?

– Скучаю.

– Я так и подумала, раз не звонишь, значит, скучаешь.

– Как там кот?

– Кот?

– Да.

– Кот как кот, спит. Так ты по коту соскучился?

– Совесть не дает мне покоя. Дай ему трубку.

– Сейчас, если разбужу, – нехотя ответила жена.

Наконец я услышал в трубке недовольное «Алле?»

– Блин, чувак, извини, что я тебя утром ногой, – вспомнил как сегодня опаздывая на работу, в одних трусах, посреди коридора, гладил брюки. А под ногами, играя на нервах, путался Том. Я долго его терпел, пока не поддел под живот правой, отфутболил роскошным пасом прямо жене в ноги. Та вскрикнула и набросилась на меня, типа я тут второстепенный, вот животное – это другое дело – беззащитное. И пошло-поехало. Из искры возгорается женщина: манипулируя утюгом раскаленным, я прорычал:

– Тварь шерстяная…

– Ты мне? – Перебила меня жена.

– Дай мне сказать… – Неужели она способна испортить то, что нажито было между нами годами.

Жена промолчала, взяла Тома под мышку и их смыло в соседнюю комнату, а меня на работу.

– А я все думал, позвонишь – не позвонишь, нужно ли принимать меры. Портить тебе обувь или не стоит.

«Я тебе испорчу!» – подумал я про себя и с чувством исполненного долга, взял со стола свежий журнал.

– Не скучай, скоро приду. Принесу что-нибудь вкусное.

– Все равно, это не любовь. Нет ее.

– Как нет? Смотри сколько ее кругом валяется, – листал я журнал. – Окон губы жуют огоньки, обнаженные ноги витрины, глаза, волосы, рты, смешанные в порыве, люди не больше не меньше проститутки любви и пьяницы.

– Люди это конченные психотики, они хотят, они требуют, чтобы их любили: рвали для них букетами звезды, глотали золотые шпаги соборов, застилали постелей пляжи с одеялами моря, признаниями набивали тумбочки, – обошел меня в красноречии Том и добавил: – Только не надо путать людей и кошек.

– А у кошек разве не так?

– Да, по-другому. Бескорыстно!

– Ладно, успокойся, Том, если тебе моей любви мало, город ждет тебя, здесь есть кого полюбить, есть кого сделать поклонницей. Главное чувствовать себя явлением, даже среди запаха плесени, октября холода дрожи холерики надо только набраться смелости.

– Так это на улице! Ты же меня туда не пускаешь.

– Тебе нельзя на улицу – пропадешь. В смысле засосет красивая жизнь. Потом будешь приходить пьяный от счастья, только по утрам, только пожрать, не один.

Другое завтра

– Какие планы на завтра?

– Завтра я работаю.

– Позволь мне подарить тебе другое завтра.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Спасибо Муха, накормила от пуза. Может, пойдем на асфальте полежим, вроде прогрелся уже, помечтаем.

– А тебе разве на работу не надо?

– Нет, я уволился. Надоела мне эта жизнь бродячая, да и дрессировщик тоже. Шарика за сахар не купишь, пусть поищет себе другого дурака! В общем, откусил я ему эту руку, которая меня кормила, так и бежал потом без оглядки: в зубах рука, в руке сахар.

– Отчаянный ты, Шарик, хотя правильно, пусть люди работают, им за это платят.

– Вот ты мне объясни, Муха, – завелся Шарик. – Неужели так трудно научиться доставать из кармана сахар.

– Конечно, Шарик. Это же его сахар.

– Знаешь, в чем его ошибка, да и других тоже? Им кажется, что это они нас дрессируют. На самом-то деле, это мне приходится выполнять кульбиты, чтобы он просто протянул руку с куском рафинада.

Муха зашуршала в углу конуры и достала из тайника кусок сахара: – На, Шарик, успокойся.

– Спасибо, добрая душа.

– Скажи еще, что я лучше поддаюсь дрессировке, чем люди, – рассмеялась веселым лаем Муха. – Пойдем лучше в парк. День обещает быть жарким, а там тенек.

– С тобой хоть на край света, – проглотил рафинад Шарик. – Но по-моему, там ремонт, – почесал он задней правой свои худые ребра.

– Тем лучше, народу меньше.

– Тогда догоняй, – рванул он из конуры на волю.

– С тобой бежать одно удовольствие, – трусила рядом с Шариком Муха по направлению к парку.

– А лежать – другое?

– Ой, и не говори.

– Сколько же здесь столбов, этак у меня на всех не хватит.

– Ладно, тебе ли жаловаться. Куда думаешь теперь податься?

– Собираюсь на границу пойти служить, если пройду медкомиссию.

– Может лучше сразу за?

– А там видно будет. Ты, кстати, слышал, тут конкурс объявили в отряды космонавтов.

– Нет еще, а где это?

– Здесь рядом, в клубе «Собака вдруг человека» кастинг проводят.

– Ты уже сбегала?

– Завтра собираюсь. Хочешь, побежим вместе?

– Не знаю, в космос меня что-то не тянет, темно там и скучно. Кроме звезд ни одной живой души. А мне же общение нужно, – прошмыгнул сквозь прутья железной ограды Шарик и затем галантно помог это сделать Мухе.

На парке не было лица… Он действительно был в ремонте. Его прическа взъерошена рытвинами и канавами лишний раз напоминала о беспорядке внутри. Людей почти не было, только воронье кружилось вверху, покашливая. Оно уже вывело птенцов и теперь учило их летать. Шарик с Мухой припарковались рядом, молодые, счастливые: его мужество отливало сиренью, ее женственность отсвечивала одуванчиками.

– Шарик, у меня к тебе только один вопрос, что в отношениях на твой взгляд является главным?

– Нежность, – перевернулся на спину Шарик и закрыл глаза солнцу.

– Да, – согласилась Муха, погладив себя лапой по пузу. – Это, пожалуй, самое важное, больше всего не люблю, когда грубо и сразу в душу. – Черт! Вот, что я говорила, – начала стряхивать с себя что-то Муха. – Отложила мне прямо на голову, как будто хотела засрать мой мозг.

«Если бы не его отсутствие» – подумал про себя Шарик и добавил вслух: – Хорошо, что ты оставила его дома.

– Смешно тебе, – терлась об траву пузом Муха.

– Вообще, это считается хорошей приметой.

– Да, но вряд ли ты бы хотел оказаться на моем месте, – все еще избавлялась от следов чужих экскрементов Муха. – Отомстил бы за даму, – досталось и Шарику за равнодушие.

Шарик лениво встал на лапы и так же лениво кинулся лаять на ворону, которая спустилась с небес и посмеиваясь вышагивала рядом. Как только Шарик пересек воображаемую границу безопасности, она вспорхнула и крикнула ему что-то сверху.

Вскоре парочка забыла об инциденте, продолжая валяться в тени жарких лучей солнца. Не обращая внимания, что кусок природы был на ремонте. Деревья выражали чувства, шелестя листвой. Недалеко от них за решеткой сидел Чернышевский, грустный, с вечным вопросом: «Что делать?». Он еще не знал, что ему дали пожизненное. Но несмотря на это ему крупно повезло, некоторые отбывают срок стоя. Редкие прохожие не обращали на это внимания, как и на Муху с Шариком. Кто-то шел по своим делам, иные убивали безделье. Шарик наблюдал за молодым человеком, который чудом здесь встретил старого приятеля, изо рта у обоих воняло лестью: они обменялись ею по поводу внешнего вида.

– Какие любезные, – восхищалась Муха.

– Плевал я на любезность. Даже парк пытался меняться, а люди нет, и в жару ходят в масках, – прокомментировал Шарик.

– Успокойся, – жмурилась от удовольствия Муха. – Внешний мир, настолько разнообразен насколько ограничен внутренний.

– Ты за этим в космос собираешься?

– Да, я все время мысленно общаюсь со звездами по ночам. Посылаю им сигналы, только отсюда их не достать.

– Зачем тебе звезды? Они же тупые, у них кроме яркости ничего не осталось.

– А я бы хотела к ним поближе. Только конкурс, говорят, сложный. По подиуму надо пройтись. Сколько не пробовала, все на бег перехожу.

– У тебя фигура хорошая, должны взять. Твой-то как, отпустит тебя в космос?

– Ты про Бобика? Прогнала я его, свободная теперь сука. Как он меня достал! Ни денег, ни внимания, собачились постоянно.

– Вот как? А кем он работал?

– В метро стоял с одним хмырем. Точка у них там, частное предприятие «Пятая нога». Может видел, они с табличками и с ведрами в зубах на жалость давят.

– Вроде денежное место, метро. Но там тоже конкуренция, каждый со своим отверстием для денег.