Лера радовалась, по-честному радовалась счастливым переменам в жизни подруг, но без них на работе ей стало грустно. В окружении двухсот сорока шести служащих корпорации она чувствовала себя, как на покинутой зимовке, хотя никогда не тяготела к «колхозу» и гордилась своей автономностью.

Конечно, они созванивались. Конечно. Но у Алины и Кати с их младенцами был постоянный цейтнот, особенно не разговоришься, да и мозги у девчонок сейчас не туда повернуты. Одна только Надежда Михайловна оставалась Лере для полноценного общения. Казалось бы, чего и желать-то? Ведь именно ей Бурова доверила бы самые страшные свои секреты. И именно к ней в первую очередь обратилась бы за поддержкой и советом. Но все было не так просто.

В течение рабочего дня Киреева предпочитала личные разговоры не вести, в чем Бурова была с ней полностью согласна. Таким образом, их брифинги проходили по вечерам, когда обе добирались до домашних телефонов и устраивались в удобных креслах, сунув уставшие ноги в тапки с помпонами. Только эти брифинги длились ровно до того момента, пока домой не возвращался феодал Лапин. Приходил Лапин и тут же перетягивал одеяло на себя. Но хотя бы так…

Лере всего лишь следует дождаться вечера. Киреевой она непременно позвонит, это точно. Надежда Михайловна удивительно быстро ориентируется во всевозможных проблемах житейского толка и даст Лере хороший совет. Конечно, решение Лера будет принимать сама, но совет от Киреевой ей вовсе не помешает.

А сейчас дернем кофейку с сигареткой и в путь. На дорогах небось опять пробки, хоть и пора отпусков. И обойдемся нынче без ваших бутербродов, уважаемый муж. У нас в буфете, на первом этаже, подают весьма приличные корзиночки и ромовые бабы.

Валерия щелкнула зажигалкой, затянулась. Пододвинула поближе пепельницу. Сделала еще затяжку, раскуривая сигарету. И почувствовала приступ острой тошноты.

Гортань деревянно онемела, а рот наполнился горькой слюной. К горлу подкатил спазм. Трясущимися пальцами она торопливо затушила сигарету, прикрыла рот ладонью и замерла, не дыша и часто сглатывая слюну.

Зашибись. И что это значит? Только бы не то, о чем подумала. Погода меняется, вот и все. Атмосферное давление и магнитные бури. Или эффект плацебо. В смысле, воображение у тебя, Лера, богатое. Впечатлительная ты очень и самовнушаемая. Не фиг было всю ночь самоедствовать, а потом страшные картинки представлять. Короче, никакой паники. Все под контролем.

Отдышавшись, направилась в ванную высморкаться и смыть выступившие слезы. По дороге вспомнила, что у нее отпуск.

Вот так, у нее с сегодняшнего дня отпуск. О котором она мечтала весь год.

Хотя мечтали они с Лёнькой вместе. Строили планы, как поедут на недельку в Стокгольм. Или в Прагу. Или в Мадрид. Но лучше в Стокгольм, там сейчас не так жарко. Потом им втемяшилось, что наша Карелия круче. Чащобы с морошкой, чистые речки с ряпушкой, воздух без смога, а от гнуса можно репеллентом растереться. И зачем им эта заграница, когда Карелия есть? Тем более что оттуда до финнов рукой подать, если уж в Европу потянет. Леонид планировал взять в каршеринг домик на колесах, для путешествия с романтическим комфортом, но не загодя, чтобы лишнее не платить за прокат. А сегодня ушел в свой «Скворечник» и про отпуск даже не вспомнил.

Фирма его так называется – «Скворечник». Балконно-оконная. Оконно-балконная.

Ну, ладно – Лёнька. А как сама Лера могла позабыть? А почему нет? Могла. За всей фигней, что происходит сейчас в семье, забыла. Забыла, заморочилась.

Она вяло присела на пуфик в прихожей, так и не дойдя до ванной.

«А поеду-ка я сейчас на дачу, – медленно, с расстановкой, сказала себе Валерия. – А вот поеду. А папаша с дочкой нехай готовят себе разносолы сами. И зачем стеснять родственников и мешать им общаться? Не будем мы мешать родственникам общаться. Может, Воропаев мечтает повидать свою старую любовь. Может, я его связываю по рукам и ногам. Не будем мы никого связывать. Пусть себе общается. И к дочкиной мамане пускай вместе валят. С целью воссоединения любящих сердец. Тем более он отпуск брать собирался. В Стокгольм лететь. Или Прагу… А тут лучше, тут – родной Глыбокоречинск. Вот счастье-то! Вот счастье…»

Она не заплакала. Еще чего. Вскочила резко, побросала в дорожную сумку каких-то сухих полуфабрикатов и консервов, упаковку туалетной бумаги и стопку пластиковых тарелок, гель для душа, тюбик зубной пасты и крем для рук. Вытащила из холодильника полторашку питьевой воды, чтобы не умереть в дороге от жажды, и, взглянув с содроганием на пачку сигарет, застегнула молнию раздувшегося саквояжа.

До двери дотащить она его не успела. Услышала, как ключ поворачивается в замочной скважине. Вместе с поклажей нырнула в темную кладовую, где стояли пылесос, гладильная доска, лыжи… Лёнькин ящик с разводными ключами и отвертками… Притихла, осторожно потянув на себя дверь. Не дышала. Это почему-то вернулся муж. Зачем вернулся? Сейчас это не важно. Важно, что ей совершенно не хочется сталкиваться с ним в дверях. Хотя глупо все это.

Нужно выйти с достоинством и проследовать мимо него куда-нибудь. Например, в библиотеку. Или на кухню. Или сразу в прихожую, на выход, не сказав при этом ни слова, как и он поступил с ней меньше часа назад. Но Лера не сдвинулась с места. Потому что муж с кем-то разговаривал по смартфону.

Он разговаривал, войдя в квартиру, разговаривал, когда шел мимо двери, за которой притихла Лера, продолжал говорить в библиотеке, одновременно что-то торопливо перемещая на письменном столе. Судя по звукам, он выдвигал ящики и перекладывал с место на место шуршащие бумаги и все говорил и говорил. Голос его был сухой и непривычный. Механический? Деревянный? Лера никогда не слышала у мужа такого голоса.

«На войне как на войне», – подумала Лера и приготовилась подслушивать.

– Никаких проблем не будет, Илья Борисович. Ей не то что половины не принадлежит, ей вообще не принадлежит никакой доли. Да, все сто процентов мои. Нет, ставить в известность жену я не планирую. А на каком основании она будет возражать? Да не волнуйтесь вы так, Илья Борисович, никаких неприятностей у вас не будет. Я знаю, как подстраховаться. Поэтому настоятельно прошу договор дарения подготовить к моему приезду. Я сейчас к вам подъехать не могу, дел много, но по электронке отправлю все отсканированные документы. Да, все – устав, свидетельство о регистрации… Нет, у меня не ЗАО, у меня ООО. А оригиналы привезу лично. Дело срочное, как вы понимаете. До встречи.

И затем Леонид, на ходу запихивая топорщащуюся кипу бумаг в портфель, прошагал к входной двери.

Ильей Борисовичем звали его нотариуса. Не то чтобы нотариус. Костенко был Лёнькиным личным имуществом или числился в штате «Скворечника», где и получал зарплату, но все вопросы, связанные со всевозможными доверенностями и заверением многочисленных копий, Леонид издавна решал через Илью. Для упрощения и ускорения всех процедур он время от времени приглашал нотариуса на шашлык, а для закрепления хороших отношений оказал конкретную помощь рабочей силой и стройматериалами, когда тот решил отстраиваться на своих сотках под Рузой.

Лера услышала мягкий стук закрывающейся двери.

Зашибись.

Сведя брови к переносице и сосредоточенно наморщив лоб, она вышла из закутка и меленькими шажочками направилась на кухню. Зачем-то. Дошла. Постояла. Развернулась, пошла в библиотеку, где только что ее муж решал по телефону технические вопросы дарения своей фирмы. Дарения кому? Неужто непонятно?..

Лера всегда гордилась, что у мужа есть фирма. Что он у нее трудяга и предприниматель. Что он не перепродает через интернет или на рынке возле метро дешевые товары, после чего они становятся уже не такими дешевыми, а делает что-то сам, своими собственными руками. Образно выражаясь, конечно. Но тем не менее не перепродает.

Большая ли у Лёньки фирма? Не очень, бывают и побольше. Человек тридцать или около того, включая трех менеджеров-замерщиков, бухгалтера и секретаря. Есть водители на «газели», есть бригада слесарей, есть кладовщик. Остальные – ребята-монтажники и отделочники. Прорабом выступает один из замерщиков, а иногда и сам хозяин, некогда закончивший строительный техникум и даже успевший поработать в этом качестве на пыльных стройках Москвы. Что-то Леониду на этих стройках не понравилось, и он решил, что ему нужна своя собственная фирма, и она у него появилась – жизнестойкая, отлаженная и приносящая надежный доход. А потом в его жизни появилась Лера.

Лера никогда не стремилась стать совладелицей «Скворечника», так сказать, де-юре и не обижалась, что муж эту тему ни разу с ней не обсуждал. И так ведь понятно, что если это Лёнино, то и Лерино. Как коттедж в Панкратовке, который раньше принадлежал только ей, а теперь стал общим. Как их новая шикарная квартира. Свою однушку Лера продала, а деньги, не задумываясь, вручила мужу, чтобы тот, приложив их к полученным от продажи своих двух комнат в коммуналке, купил эти апартаменты.

И вообще, она же не обижается, что набор разводных ключей или, предположим, отверток Леонид считает своими? Не обижается. Зачем Лере эти отвертки? Совершенно они ей ни к чему. Она же не будет ими ничего отвертывать.

Валерия Бурова не была безропотной овцой или законченной идиоткой. Просто доверилась мужу, как малое дитя, и, кажется, напрасно. Леонид решил обойтись с ней как прожженный циник, собравшись отписать новоявленной дочке их семейный бизнес. Похоже, готовится к разводу, обобрав под занавес дуреху-жену до нитки. И это понятно, ведь в рейтинге его ценностей Валерия теперь занимает далеко не первое место, а самое распоследнее, если вообще участвует в конкурсе. Теперь она для мужа никто. Или хуже, чем никто. Она для мужа помеха.

Но разве для нее это явилось открытием? Разве десять минут назад она именно об этом не размышляла, растравливая рану? Что она мешает родственникам общаться и так далее?..

Оказывается, не всерьез размышляла. Не верила в эту дичь, чушь, абсурд и ахинею. Теперь придется поверить и обживать новое место, которое ей только что указали.

Место ей не нравилось, и обживать его Лере не хотелось. А хотелось дать волю эмоциям, которые давно рвались наружу. Хлопнуть со всей силы крепкой ладонью по столу, набрать в грудь побольше воздуха и рявкнуть, чтобы он катился на все четыре и куда подальше, не забыв прихватить с собой наглую девку и девкин «Скворечник», а потом шарахнуть об стену хрустальным тазиком для новогоднего салата оливье, и чтобы толстые кусочки хрусталя тяжелым снопиком плавно осыпались на плинтус.

Но для этого нужно как минимум дождаться возвращения супружника с работы. Или куда он там отправился?

Сил сидеть в четырех стенах и ждать у нее не было абсолютно, и она снова ухватилась за распухший саквояж.

Лера бездумно крутила руль, продираясь сквозь пробки по московским шумным магистралям, густо пахнущим выхлопом и свежеуложенным асфальтом, а потом тащилась по пыльному республиканскому шоссе, встав в череду рычащего потока, стремящегося к югу, а потом тряслась по выбоинам однополоски, которая вывела ее к Панкратовке, где и была их дача. В душе царила горечь, а в голове пустота.

Прослонявшись весь день бесцельно по участку и так ничего не сделав полезного и нужного, и даже толком не позагорав, и не макнувшись даже ни разу в чистую воду ухоженного прудика, поздним вечером вернулась в Москву.

Квартиру она застала пустой и от пустоты гулкой.

Лера сначала ждала мужа, сидя у компьютера. Потом перед включенным телевизором. Затем она постелила себе на диване в гостиной и ждала его, притворяясь, что спит, и незаметно заснула. Под утро вскочила, заглянула в спальню, в ванную. В библиотеку. Кинулась в прихожую. Муж домой не приходил. Леонид не пришел ночевать. Такого не было никогда. Валерия хлюпнула носом.

Валерия хлюпнула носом и тут же прикрикнула на себя. Не помогло, она разрыдалась. Как интересно… Как интересно и странно… Оказывается, она его любит…

Да нет, глупости, какое там – любит. Просто обидно очень. И нервы вымотаны до предела, вот и все.

И с какой стати так убиваться, будто что-то непредсказуемое случилось? Или, подслушав его разговор со стряпчим, ты, курица пустоголовая, не уразумела, тут же и моментально, что твоя благополучная семейная жизнь скоропостижно скончалась, причем без особых усилий со стороны агрессоров из города Глыбокоречинск? И тем не менее продолжала думать, что от тебя что-то еще зависит? Тазиком хлопать собралась, рассчитывала, что так приведешь мужа в чувство…

Тогда ты и вправду дура. А он ушел. Может, еще вернется, вещи взять или перекантоваться денек-другой… Или, может, он не собирается окончательно уходить… Будет жить с тобой под одной крышей… А время от времени в Глыбокоречинск наведываться, отдыхать душой. И телом.

«Не бывать тому», – угрюмо решила Лера, представив, как муж, словно чужой человек, расхаживает по их квартире, каждый раз обходя Леру по дуге, и бросает фразы, не глядя в лицо. И она даже не посмеет подойти к нему, чтобы обнять и спросить, что происходит. Потому что он отшатнется.

«Не больно-то и хотелось с вами обниматься, уважаемый муж, – с едким сарказмом подумала Валерия. – Твои вещи я, конечно, собирать не буду, сам потом соберешь, а вот высказать все в глаза удовольствия себя не лишу. И морду не отвернешь. Я сама тебя прогоняю, ты понял?»

«Я сама тебя прогоняю, – твердила она, выводя свой джип из гаража. – Так ему и скажу. Чтобы не смел являться. Только за вещами. И только один, без своих теток. Как там ее – Тоня? Без Тонечки и милой крошки Юли».

Она гнала машину в Глыбокоречинск.

Ну, не сидеть же глупой коровой у кухонного окна, сморкаясь в грязный передник и изображая страдалицу? Пусть другие себя жалеют, а Валерия Бурова будет действовать.

Город с бывшими посадами былых окраин, все еще теснящихся возле остатков купеческих домов, с трехэтажным зданием городской управы в окружении жилых пятиэтажек, с новым торговым комплексом, выходящим задником в поле и мечтающим стать центром местной цивилизации, ничем не удивил Леру – ни петляющими невпопад туда-сюда улочками, ни раздолбанными горбатыми мостовыми, ни даже грохочущей телегой, запряженной бодрой каурой лошадкой, понукаемой тринадцатилетним пацаном. Подмосковных городков она повидала. Но только въехав на главную магистраль под названием улица Советская, она сообразила, что не помнит адрес Юлии Лепехиной, а значит, и ее мамаши тоже.

Кривые буквочки, заполнившие чернильный штампик, в которые она вчитывалась, изучая паспорт воропаевской дщери, стерлись из памяти напрочь, не оставив ни малейшей зацепки.

Досадуя на себя, Валерия вылезла из машины и подступила с расспросами к туземцам. Пусть она не знает, где мадам Лепехина живет, но зато ей известно, где мадам работает, и значит, Лере нужен тутошний драмтеатр.

Однако за секунду до того, как задать вопрос пенсионерке в панаме, выгуливающей на поводке мохнатое недоразумение, Лера поняла, насколько дико он прозвучит.

Драмтеатр, ха!.. В Глыбокоречинске!..

Но дама с собачкой от изумления кашлем не зашлась, а вместо этого, не спеша поводя руками, принялась расписывать дорогу.

Здание театра было вполне себе традиционным, но производило впечатление уменьшенной копии – с полукруглым фасадом и неизбежными по передку толстыми колоннами, увенчанными массивной лепниной под массивным же фронтонным козырьком. На передней стене между колоннами – в человеческий рост афиши с черно-белой мозаикой фотографий, запечатлевших сцены из спектаклей репертуара. Слева от парадного входа на куске ватмана вывешен сам репертуар, в рамке и под стеклом. Все как у больших.

Валерия запоздало забеспокоилась – сейчас же лето, местная труппа должна быть на гастролях. И скорее всего, под стеклом висит репертуар театра юного зрителя из Брянской области или народного театра из области Орловской. Как-то все с самого начала у нее наперекосяк пошло. Но раз она здесь все же оказалась… Не поворачивать же обратно. И Лера потянула на себя массивную дверь.

В вестибюле было прохладно и немного сумрачно, пол, уложенный мраморной плиткой, блестел чистотой. Вдоль стены секция деревянных кресел с откидными сиденьями, потертыми на дерматиновых сгибах. Таких кресел Валерия не видела уже лет сто.

Она прошла в сторону билетной кассы и, заглянув в арочное окошко, осведомилась, какая все-таки труппа дает сегодня вечером спектакль.

Билетерша раздраженно прокаркала, что труппа в театре одна, что здесь вам не столица, и что вечернего спектакля сегодня не дают, что вон там все ясно написано. Сегодня только дневной, детский. Вам что, трудно прочитать?!

Валерия произнесла холодно, ставя каргу на место:

– Остыньте, уважаемая. Я всего лишь полагала, что ваши на гастролях, – и, сунув в глубь пещеры купюру, процедила: – Один. Балкон. Первый ряд.

Билетная тетка принялась усиленно навязывать партер, поскольку ни на секунду не усомнилась, что, выкупив самый дешевый билет, наглая московская штучка после третьего звонка не преминет занять более козырное место. То, что штучка московская, сомнений не было – напористая, как топор, и одета глумливо – в короткие мятые штаны и размалеванную майку с физиономией на пузе. Нормальные люди так не то что в театр, а и в магазин за булкой не выйдут.

Но Лере нужен был балкон, и она настояла. Балкон и бинокль, чтобы была возможность отсканировать первые ряды.

Кресла в амфитеатре, которые под балконом, ее не интересовали. Леонид не будет там сидеть, Леонид, ясен пень, расположится в партере, чтобы вручить корзину с цветами своей королеве, когда та выйдет на поклон в конце действа. Если, конечно, он не остался ожидать ее «дома», утомленный бурной встречей, если, конечно, не сервирует на маленькой кухне праздничный семейный обед, смотавшись в супермаркет за шампанским и цыплятами табака.

Лере повезло, бинокли в гардеробе имелись. До начала представления она нервно прохаживалась по пустому фойе, от скуки разглядывая фотопортреты местных театральных деятелей, и боялась, что будет сегодня единственным зрителем, не считая беглого Леонида, но потом начали стекаться мамаши с детьми и бабушки с внуками. Стало шумно и бестолково. Леонид пока не появлялся.

Вооружившись программкой, которую ей вручила у входа важная дама, отрывающая корешки у билетов, Валерия полутемной лесенкой поднялась на балкон. Осмотрела ряды пустующих кресел. Уселась по центру у парапета и принялась изучать сероватые странички, ища нужную фамилию. Ни Лепехиной, ни Жабиной среди актрис не значилось. Ни в играющем составе, ни среди дублеров. Блин!

Как все глупо. Гонка на машине нелепая, поиски неизвестно кого. И неизвестно зачем. Что именно она собиралась сделать, найдя в программке фамилию – гм… – разлучницы? Ворваться в антракте в артистическую уборную и учинить скандал? Или подстеречь после спектакля у служебного выхода и облить зеленкой, купленной в аптеке за углом? Или выследить, где живет, и следом за ней нагрянуть, чтобы… Что?

Нет, конечно… Какие еще скандалы?.. Ей нужно найти мужа. Найти, развернуть его лицом к себе и отчеканить, что… Что чеканить-то?! Ну вот, кажись, приплыли. Забыла?

Когда Валерия рвалась в этот город, точно знала, что именно ему скажет. Даже не скажет, а выплюнет в лицо. Что пусть валит и все такое. Что не он ее бросил, а она решила прогнать. Что она жалеет о бездарно с ним прожитых годах. И жалеет, что не догадалась выставить его раньше. И горячая благодарность мадам Лепехиной и мадемуазель Лепехиной, что поспособствовали сему.

А теперь Валерия не знала, так ли уж она всерьез хочет весь этот ушат на мужа вылить, когда и если найдет его в этом городе. Более того, она уже была не уверена, что горит желанием его здесь найти. Хотя это разные вещи. Если найдет, то и выльет, у нее не заржавеет. Но лучше бы его тут не было.