– Красивый, да? – не выдерживает Карл. – Там, наверное, как раз изображено что-то такое, что объясняет, почему я тебя убил, а ты не умер.

– Ты был очень зол из-за того, что мы с Бернаром никак не могли договориться о приданом Марианны, и свадьба все откладывалась. Видимо, ты решил мне как-нибудь насолить, пролез в мои комнаты, вскрыл мой походный сундук и нашел там книгу, которая призывает Черного пса. Конечно, ты сначала ничего не понял, – герцог усмехается. – Но ты же упертый! Ты же разобрался! В итоге ты все-таки смог прочитать заклинание и вызвать Пса! Ну и не забыл, конечно, завершающий жест – ты перерезал мне горло. Выбрал самый что ни на есть благородный способ – подошел сзади и чиркнул кинжалом. Я даже не сообразил, что случилось. Но потом у тебя начались проблемы, Карл, потому что кое-что ты не учел – все это нужно было делать с трех до четырех утра, а тебе приспичило резать мне глотку в одиннадцать вечера.

– Что? – Карл трясет головой. – Какая книга? Причем здесь книга? Как я мог тебя убить, когда сейчас ты стоишь здесь и разглагольствуешь?

– Старая книга, Карл. Очень старая книга, которая дает власть над Черным псом. А по поводу остального, так вот – смотри, – герцог опускает ворот туники, и Карл видит у него на шее красный шрам.

Этого шрама там раньше не было.

– Я ничего не понимаю… – шепчет Карл.

Чушь какая-то… Выглядело бы совсем фантастически, если бы не эта проклятая псина, которая торчит под окнами Карла каждую ночь.

– Ну давай, Карл, вспоминай! – не унимается герцог.

– Что?!

– Ты убил меня, а так как тебе не нужны были проблемы, ты оттащил меня в склеп и бросил в первый попавшийся гроб. Это была могила твоего деда, и, сказать по правде, то, что от него осталось, не придало мне душевного спокойствия, когда я очухался.

Карл Аквинский обхватывает голову руками и начинает раскачиваться из стороны в сторону.

– Ты не мог очухаться, если я тебя убил… – стонет он.

– А ты разве не помнишь, зачем нужен Черный пес? Почему ты так стремился его заполучить?

Карл зажимает уши, но герцог продолжает:

– Потому что, если ты владеешь Черным псом, то получишь все, что только пожелаешь! И ты будешь жить вечно, даже если ты уже не его хозяин! Так что, сюрприз! – Иан Аквинский разводит руками. – Зря старался – я не могу умереть. Но ты все равно стал хозяином Пса, хотя из-за того, что сделал все через одно место, у тебя отшибло память и псине пришлось два года скулить у тебя под окном, в ожидании, когда же ты вспомнишь, что ты его хозяин. Все это время ты мог ему приказать, и вышел бы отсюда, а потом стал бы… королем, Папой Римским, мужем Марианны… да кем угодно!

– Понятно, – вздыхает Карл. – Это ты свихнулся, а не я… Или это проверка?.. Да откуда я знаю, что это за собака? Может, это всего лишь бродячая собака, которую монахи кормят? Евстафий говорит, что нет, но, может, он врет? Или не знает? Это более вероятно, чем какой-то там Черный пес, который исполняет желания… Стой! А почему тогда он показал мне, что как-то связан с тобой?

– Дурья башка! – герцог не выдерживает и отвешивает Карлу подзатыльник. Большую часть детства он только так Карла и называл – «дурья башка», временами Карлу даже казалось, что это его настоящее имя. – Он пытался тебе напомнить, как ты его заполучил! Видимо, надеялся, что это поставит тебе мозги на место. Но ничего не получилось! Ты как был идиотом, так и остался!

Карл вдруг щурится.

– А ты чего приехал, а? Извинений что ли хочешь?

– Ах это… – герцог опирается на спинку стула Карла. – Я давно собирался приехать, но, честно тебе скажу, откладывал этот визит. Твое письмо ясно дало мне понять, что я не могу больше медлить.

– Медлить с чем? – у Карла почему-то все холодеет внутри.

– Видишь ли, я уже нашел книгу, которую ты перепрятал, а сейчас половина четвертого.

Вообще-то, отец был прав – ты и сообразить-то ничего не успеваешь. Чирк – и что-то теплое льется на грудь, но и в этом ты не успеваешь разобраться, потому что всего через несколько мгновений теряешь сознание. А потом умираешь.

***

Карл приходит в себя в темноте. А где же еще? Запах отвратительный, в воздухе витает нечто, от чего нестерпимо хочется чихать – то ли пыль, то ли пепел. Сначала ничего не понятно, но потом Карл все вспоминает, на этот раз вообще все, даже то, что не мог вспомнить в монастыре Святого Лазаря. В принципе, можно почти со стопроцентной вероятностью угадать, куда именно затолкал его дражайший папаша. Учитывая злопамятность Его светлости Иана Аквинского, Карл сейчас в чьем-то гробу. Любопытно, где именно и в чьем. Карл прислушивается – вроде тихо. Конечно, не хотелось бы вылезти из гроба и наткнуться на кого-нибудь. Хотя… Да нет, все равно не хотелось бы. Вот сам Карл, например, не имеет ни малейшего понятия, как бы он отреагировал в подобной ситуации: может быть, стал бы креститься и бросился бежать со всех ног, а вполне возможно, что залепил бы призраку по физиономии. Карл пробует поднять крышку, она тяжелая, но сдвинуть ее вполне возможно, хотя в этом нет ничего особенно удивительного – отец же как-то ее сдвинул. С омерзительным скрежетом крышка отъезжает в сторону, и в лицо Карлу ударяет свежий воздух. Ну как, свежий… Никакой он не свежий, на самом деле, просто не воняет мумифицированным трупом. Темно. Ожидаемо. Карл свешивает ноги и спрыгивает на пол. Он, кстати, так и остался босым, но каменный пол почему-то не обжигает, хотя должен бы, учитывая, что на дворе февраль. А если уже не февраль?

Когда Карл убил отца, он оттащил его в семейный склеп замка Аквин и затолкал труп – тогда он был уверен, что это труп – в гроб своего деда Ги Аквинского. Карл, конечно, сделал это не просто так. Его Светлость Иан Аквинский никаким сыном Ги не приходились, а получили свой титул потому, что женились на дочери Ги Алинор, матери Карла. Сам-то Иан происхождение имел так себе, то есть прям совсем так себе. Да и звали его как-то по-другому. Но об этом все забыли. Как теперь понимает Карл, благодаря Черному псу, но дело не в этом. Отец всегда ненавидел старого Ги и не переносил даже упоминания о нем. Карл решил, что гнить рядом с человеком, которого Иан Аквинский терпеть не мог – достойная кара. Кара за что? В случае с Ианом Аквинским – за что угодно, но в тот раз дело было в том, что отец затягивал женитьбу Карла на Марианне, и это все уже нужно было как-то заканчивать. Ну вот Карл и закончил. По его мнению, все вышло потрясающе: Карл мало того, что сам герцогом станет, так еще и получит псину, которая исполняет все желания. Почему бы и нет? Задвинув крышку гроба Ги Аквинского, Карл, насвистывая, направился к себе. Утром он намеревался поднять шум по поводу пропажи отца, ну а там уже недалеко и до исполнения желаний. Но, проснувшись, Карл ничего этого не помнил, Иан Аквинский был жив-здоров, но зол как дьявол, удивленного Карла связали, бросили на телегу, как он и был – в ночной рубахе, и отправили в монастырь Святого Лазаря размышлять над тем, что же он такое натворил. То есть отец был мертв всего-то часов восемь-девять. Чисто теоретически, Карл должен быть мертв столько же времени. Карл наклоняется и касается пола рукой – на ощупь камень, но почему-то он все равно не чувствует холода. Точнее, он вообще ничего не чувствует. Он понимает, что это камень, но не может сказать, гладкий он или шершавый, теплый или холодный. Интересно, это нормально? К сожалению, особо поинтересоваться не у кого. Карл находит нечто похожее на дверь в склеп. Он осторожно ее приоткрывает, в щель падает свет.

Утро. Зима. С серого затянутого облаками неба медленно падают хлопья снега. Ох и суровый же в Аквине выдался февраль в этом году…. Часы на монастырской башне начинаю бить, Карл считает удары – двенадцать. Он уже знает, где он – в монастырском склепе. Отсюда не видно, как серые фигуры торопливо ныряют в каменную громаду церкви для очередной молитвы, но Карл очень хорошо их себе представляет. А вон и его окно… Карл улыбается. Интересно, что там отец наплел им про то, что случилось с Карлом? Наверняка, в этом есть какой-то подвох. Зачем было оставлять его в монастыре? Зачем было заталкивать его в склеп? Можно было тихо-мирно вытереть кровь и оттащить его в свою комнату, где Карл бы проснулся утром как ни в чем ни бывало. Хотя Евстафий мог забеспокоиться и проверить его, а он оказался бы мертв… Можно подумать, если Евстафий вообще его не найдет, то будет лучше… Карл явно чувствует какой-то подвох. Он вдруг широко распахивает дверь склепа и решительно выходит из него. Босые ноги ступают по снегу, но и сейчас он не чувствует холод.

– Эй! – кричит Карл.

Тишина.

– Эй, придурки!

Почему никто не отзывается? Они же прекрасно понимают, кто именно это кричит. Да они же все на молитве… Карл смеется во весь голос и бьет себя ладонью по лбу. Ну точно! Он идет прямо к церкви и останавливается напротив входа. Он улыбается, предвкушая эффект, который произведет его появление. Ох и развлечется он сейчас, а заодно и привнесет немного разнообразия в жизнь старых поганцев. Что бы они ни говорили, а уж Карл-то знает – им будет его не хватать.

Молитва заканчивается, монахи выходят из церкви.

– Ну что, моя паства, готовы приветствовать своего библейского пророка? – Карл широко разводит руки.

Но они даже на него не смотрят.

– Ау! – возмущается Карл.

Монахи проходят мимо, ловко огибая его, как будто перед ними столб или дерево. Карл замечает среди них Евстафия, подбегает к нему, хватает за рукав.

– Эй! У вас чувство юмора что ли появилось?

Евстафий идет дальше, Карл, вцепившийся в его рясу, волочится следом.

– Шутка что ли такая? – недоуменно спрашивает Карл.

Евстафий не отвечает. У Карла все холодеет внутри. Он уже больше не пытается привлечь к себе внимание, просто идет следом за монахом. Тот заходит в основное здание монастыря, и Карл еле успевает проскользнуть в закрывающуюся дверь. Евстафий поднимается на второй этаж и идет к комнате, дверь в нее открыта настежь. Открыта… Почему эта дверь открыта? Евстафий заходит внутрь, а Карл останавливается на пороге. Даже сейчас он не может заставить себя переступить порог собственной комнаты. «Даже сейчас» – это когда? Кажется, он уже начинает обо всем догадываться, но пока еще не в силах принять правду. А Евстафий тем временем осторожно складывает книги. Койка уже пуста – с нее убран топчан и столь любимое Карлом шерстяное одеяло.

– Не скорби, брат, – вдруг слышит Карл голос у себя за спиной.

Он резко оборачивается. У него за спиной стоит Амвросий, тот еще старый черт, по мнению Карла. Из Амвросия уже песок сыпется, воняет от него соответствующе, и он вечно строит из себя самого святого из святых. Евстафий косится на него, но ничего не отвечает. А вот у Карла уже никаких сомнений: если Евстафий еще мог участвовать в каком-то розыгрыше, то Амвросий на такое не способен в принципе. Старый монах обходит Карла, как будто… как будто прошел сквозь него. «А если он и правда прошел сквозь меня?» – с ужасом думает Карл.

– Он в руках Господа, он достаточно страдал, чтобы заслужить прощение.

Евстафий коротко кивает. Карлу даже кажется, что что-то блестит в уголках его глаз. Слезы? Удивительно… Амвросий уходит. Где-то через час Евстафий заканчивает складывать книги, приходят послушники, уносят их обратно в монастырскую библиотеку. Евстафий останавливается на пороге комнаты и окидывает ее последним взглядом, грустным и почти отчаянным. А потом он закрывает дверь. Карл делает несколько шагов вперед и останавливается у закрытой двери. В первые месяцы заключения он часто так делал – пилил эту проклятую дверь взглядом, как будто бы мог пройти сквозь нее. Карл делает шаг вперед. И проходит сквозь дверь. Он сжимает зубы, сдерживая крик, хотя кричать он теперь может сколько угодно – его все равно никто не услышит. Иан Аквинский сделал блестящий ход: зная, что он не сможет убить Карла, потому что тот получил бессмертие, он сделал его вечную жизнь поистине вечной – он заставил Черного пса превратить Карла в призрака.

***

С некоторых точек зрения новое положение Карла было даже удобно – исчезло очень много проблем. Например, больше не нужно было есть, спать и заботиться о своем внешнем виде. С другой стороны, был и очевидный минус. Вот на кой тебе вечная жизнь, когда ты даже поговорить ни с кем не можешь? Первое, что хочет сделать Карл – это уйти, наконец, из этого треклятого монастыря. Он шлепает босыми ногами по снегу к воротам. Следов он за собой не оставляет. Учитывая опыт с дверью, Карла не слишком волнует, будут ворота закрыты или нет. Они не закрыты, и Карл понимает, что сейчас из соседней деревни как раз должна вернуться повозка.

– Пока, ребята! – небрежно бросает Карл.

Он со всего размаха врезается во что-то, по ощущениям очень похожее на каменную стену. Только вот никакой стены перед ним нет. Карл пытается сделать еще один шаг, и на этот раз его отбрасывает назад – на монастырский двор. Он пробует снова и снова. Уже возвращается повозка, ворота закрывают, потом садится солнце, потом звонит колокол на башне, потом занимается тусклый февральский рассвет, а Карл все пытается и пытается. И только к вечеру следующего дня он понимает, что мало того, что стал бессмертным призраком, так еще и на целую гребаную вечность заперт в монастыре Святого Лазаря. Карл садится посреди двора и кричит так долго и громко, как только может. Конечно, никто его не слышит.

Сложно смириться с тем, что ты призрак, а уж с тем, что ты призрак, который ограничен в своей свободе – еще труднее. Но человек – а Карл все-таки человек – существо на удивление живучее. Ему удается свыкнуться и с этим. Примерно тогда же из отрывков разговоров ему удается узнать, что для всего Аквина он умер. Причем, папаше как всегда нельзя отказать в изобретательности: по версии Его светлости, которую, конечно же, никто и не смел подвергать сомнению, Карл в порыве безумия сам перерезал себе горло ножом для мяса. Ну психопат – что с него взять, не зря же его всегда к стулу привязывали. Тело Карла якобы отвезли в Аквин, где с помпой захоронили в семейном склепе. Вероятно, в суматохе отец как-то затолкал его к мертвым монахам, или приказал Черному псу, владельцем которого снова стал, и тот исполнил его желание.

– Ублюдок… – шипит Карл, сидя на ступенях церкви. – Нет, ну вы видели, какая тварь?

Еще одно преимущество его нынешнего положения – можно разговаривать с самими собой, сколько душе угодно.

Постепенно Карл погружается в ту сторону жизни монастыря, о которой он раньше и не догадывался. Не будем упоминать, к какому именно ордену относится монастырь Святого Лазаря, ибо этот орден благополучно существует и по сей день, скажем только, что монахам надлежало строго придерживаться аскезы. Ну-ну, как же… Были, конечно, такие, как Евстафий, кто если и нарушал что-то, то по мелочи, а потом искренне раскаивался в содеянном. Были и такие, как старикашка Амвросий, которые пришли в монастырь, чтобы каяться в своих грехах. Амвросий, кстати, не скромничал, что ему нужно каяться. Как выяснил Карл из молитв, которые Амвросий имел обыкновение бубнить себе под нос, у безобидного старика была очень насыщенная молодость: он и грабежом промышлял на большой дороге, и палачом подрабатывал, а также имел сразу несколько семей в нескольких деревнях. В общем, чем больше религиозный пыл, тем больше на то скрытых причин. Евстафий, например, стал монахом потому, что верил в бога и хотел ему служить. Банально до зубовного скрежета, но это так. Впрочем, Амвросий и Евстафий – самые скучные персонажи монастыря Святого Лазаря. Был, например, кружок пьяниц, регулярно прикарманивавших часть выручки от продажи овощей в деревне и пропивавших все это богатство под монастырской оградой. Конечно, все знали, что они так делают, но у всех хватало собственных проблем. Еще было несколько влюбленных пар, уединявшихся ночами у все той же ограды, не мешая пьяницам. У самого приора, кстати, был страстный роман с юным послушником. В общем, без женщин в монастыре происходят воистину чудесные вещи.

Через полгода после его смерти приехала Марианна. Она хотела забрать на память что-нибудь из его вещей, потому что в Аквине ничего не осталось. Почему она не приехала сразу? Как выяснил Карл, она снова забеременела, но потеряла ребенка на позднем сроке, ей нужно было время, чтобы восстановить здоровье. Евстафий отправился искать хоть что-нибудь, что можно было передать Ее светлости в качестве памяти. Хотя что он мог передать? Миску? Треклятые сапоги? Или одеяло, которое уже, наверное, моль сожрала? К удивлению Карла Евстафий принес то, о чем Карл даже не вспоминал все это время – весьма недешевый пояс с серебряной пряжкой. Когда он надевал его в последний раз? Да кто бы вспомнил. Видимо, его привезли из Аквина вместе с другой его одеждой. Марианна берет пояс в руки, коротко кивает Евстафию, молчит. Карл подходит почти вплотную и наклоняется к ней. Она не плачет, только смотрит на пояс, уголки губ опущены, вокруг глаз появились первые морщины.

– Я люблю тебя, – говорит Карл.

Но она его не слышит. И больше никогда не услышит.

***