Сгорбленная фигура среди древних развалин в старом поселке. Обещает увезти их с Сумитры, далеко-далеко на своем корабле. Вот Кира и Орландо уходят прочь, как автоматы, не оглядываются. Вот грузовичок, старик распахивает дверь, с улыбкой указывает на продавленное переднее сиденье. Новенькая маска, пахнущая лекарством и вот так же – паленой проводкой. Тимур вспомнил, как пришел в себя уже в машине, связанный по рукам и ногам, и как старик остановился посреди дороги и снова пихал ему в лицо эту маску и ругался на какого-то донора. И снова забытье.

Тимур напрягся. Кто бы они ни были, просто так они его не возьмут.

Он напружинился, сжал зубы. Отец учил – всегда ставь себя на место нападающего. Но как поставить себя на место дряхлого, выжившего из ума старика?

Тимур напряг горло, пытаясь заговорить, замычать. Напружинил руки и ноги, но по-прежнему не чувствовал собственного тела. Ничего! Он найдет способ вырваться отсюда.

Внутренность анализатора залил голубоватый свет. Он разгорался все ярче, сильней; Тимур зажмурился, но даже сквозь веки ему было видно обрамленный черным прямоугольник визора и пупырчатую внутренность капсулы.

Сквозь помехи донесся низкий механический голос:

– Больно не будет. Лежи спокойно. Потом пойдешь гулять.

Тимур беззвучно напряг обездвиженное горло: А домой вы меня отпустите? И тут же услышал отразившийся от стенок шлема высокий без выражения голос:

– А домой вы меня отпустите?

Механический голос помедлил.

– Конечно. Тебе дадут мороженое. Для заморозки. А потом отпустят. Пойдешь куда глаза глядят.

– А кто-нибудь еще болен? – мысленно произнес Тимур, слушая повторяющий его слова механический голос. Голубоватое сияние разрасталось, слепило сквозь закрытые глаза.

– Пока еще нет, – ответил голос. – Потом.

Снаружи зазвенели звонки, запищали приборы. Кровать поехала снова, стало темно.

Тяжелые шаги – как сошедший с пьедестала каменный памятник – сотрясли постель и отдались дрожью в капсуле. Тихо загудел мотор. Щелкнули застежки, и невидимые руки стянули с Тимура шлем. Отросшую челку шевельнуло сквозняком.

Сбоку из темноты надвинулась тень и склонилась над Тимуром. Бедро кольнуло, как будто иглой. И сразу мысли начали путаться.

Сопротивляясь сну, Тимур напряг веки, стараясь запомнить происходящее. Темный силуэт заполнил поле зрения, нагнулся над ним.

Проваливаясь в забытье, мальчик беззвучно кричал, не отводя взгляда от отсвечивающего металлом корпуса, склонившегося над капсулой. Мутно-красные видеокамеры глаз сверлили его, искусственные конечности протянулись, поршнеобразные пальцы взялись за шлем. На оплетенной проводами стальной груди существа был намалеван фломастером красный крест.

* * *

– Ты чаю-то выпей.

Илья плохо видел от усталости в полутьме грузового ангара, давно переделанного под жилье. Перед сощуренными глазами маячило широкое пятно – Мартина, мать Лили. Девочки, пропавшей десять лет назад.

В руку ему ткнулась кружка с еле теплым жиденьким чаем. Он кивнул и отхлебнул из вежливости. Кроме Мартины его теперь никто не смог бы понять.

Пятно перед глазами отдалилось. Он пил чай и смотрел, как огромная Мартина в светлом самодельном балахоне – одежды ее размера в магазинах не было – тряся валиками жира, тащит к нему крепкий транспортировочный ящик. Вильсон ей их порядочно натаскал из грузового дока. Только они и могли выдержать ее вес.

Задыхаясь, она опустилась на ящик перед ним, подхватила с пола свою кружку с чаем и подалась вперед, уперевшись пухлым локтем в неохватное колено.

– Рассказывай, – потребовала она.

Пока Илья говорил, он вспоминал новые подробности. Как упорно Тимур их уверял, что они не ходят за Купол. Может, и правда не ходят? Но ведь он же сам учил Тимура: правда, повторенная трижды, превращается в ложь…

– Я-то думал, что его знаю, – жаловался он внимательно слушающей Мартине. – Конечно, в этом возрасте у всех тайны. Мы просто не ожидали, что он так… отреагирует… – он замолк.

Мартина кивнула.

– С Лили было не так. – Она произнесла имя дочки легко, как будто ни на секунду не переставала его произносить – в уме, ночами, в подушку. – Мы… поругались. Она всегда была сама себе голова. Хлопнула дверью, сказала, что сбежит отсюда, что вернется на Землю, – она помолчала, глядя в чашку. – Что жить так, как я, она не хочет. Я не приняла ее слова всерьез, конечно. Кто… кто на корабль несовершеннолетнюю одну пустит, – выдохнула она и отвернулась, прикрывая пухлой рукой лицо.

Илья не успел ничего ответить, а Мартина уже повернулась обратно, губы ее дрожали и кривились, но она продолжала:

– Потом больше года встречала все корабли, всех спрашивала. На борту никто ее не видел. Никуда она не улетела. Она тут пропала. Погубили ее злые люди…

Илья кивнул с сочувственным лицом, держа чашку обеими руками, и огляделся в полумраке.

Замызганный пол, давно не мытый, в углу неубранная несвежая постель, одеяло валяется на полу. В углу несколько пустых кошачьих мисок с присохшими остатками еды.

Мартина помедлила, глядя перед собой заплывшими глазками.

– Я знаю, – тихо заговорила она, – что Лили жива. Что она тут. И я тут останусь, пока не найду ее. Или найду, или помру.

Илья кивнул. Муж Мартины, отец Лили, через пару лет после пропажи девочки уехал с Сумитры. Не выдержал. А Мартина осталась.

Ей пришлось уволиться с комбината: работать она уже толком не могла. Уставала через пять минут, путалась, запиналась, бессмысленные глаза застилали слезы. А у кого поднимется рука списывать человека на Землю за полгода до ранней поселенческой пенсии? С подачи Вильсона придумали ей занятие в космопорту: сгребать мусор в пакеты, подбирать брошенные отлетающими в космопортовском кафе обертки из-под булочек и бутербродов. И все толстела, словно тащила на себе груз своей потери.

Он поднял голову и вздрогнул. Мартина смотрела на него в упор. Подалась вперед, обтирая потную ладонь о подол балахона:

– Дать тебе чего-нибудь болеутоляющего?

Он жестом остановил ее:

– Не трать зря. На меня таблетки не действуют.

– Да ну? – Мартина замерла, перевела взгляд на аптечку и обратно на Илью. – Чего так?

Илья пожал плечами.

– С дозировкой как-то напутал. Еле откачали, – вдаваться сейчас в детали давнего похищения Тимура не хотелось. – Тебе самой пригодится, – одним глотком влил в горло безвкусный чай и подал ей кружку.

– Пойду искать, – сказал он ей. – Кто знает… Может, и о Лили что услышу.

Она кивнула.

– Мой-то тоже собирался. Искать девочку нашу. Но… – она вздохнула, – тогда он ничего не добился, а теперь и подавно. Столько людей надо спасать, куда там одного ребенка…

Голос ее дрогнул. Она опустила глаза. Илья протянул руку и погладил ее по заплывшему запястью.

– Я его найду. Я успею.

Стены рифленого железа сотряслись от рывка входной двери. Желтоватый свет залил ангар. Тяжелые шаги Вильсона раздались за спиной Ильи. Рука легла ему на плечо.

– Вот, карты принес, – негромко сказал Вильсон. – Наши карты, рабочие. Садись, помогу маршрут составить.

– Спасибо, – глухо ответил Илья.

Он поднялся и с пустой кружкой в руках подошел к самодельному столу с терминалом и включенным монитором. Вильсон протянул руку. Илья провел пальцами за ухом, нащупал вход во вживленный под кожу черепа эметтер и вытянул из разъема карту памяти. Обтер ее пальцами, прежде чем отдавать. Вильсон повертел карту в руках, вставил в планшетку, провел рукавом по пыльному до непрозрачности монитору. Глаза его ритмично забегали по ожившему экрану, вызывая страницы.

Илья послушно сидел и ждал, оглядывая помещение. Катышки пыли и обрывки каких-то бумажек на полу, кажется, лежали на тех же местах с того времени, когда он был тут в последний раз. Мартина громыхала грязной посудой в раковине и медленно ставила на тусклую, в нитях паутины, решетку блестящие от воды и неотмытого жира тарелки.

– Вот, – Вильсон откинулся в шатком выцветшем кресле. – Смотри внимательно. Я ее тебе уже установил.

Илья перегнулся через стол, щурясь от головной боли. На мониторе стояла топографическая карта их городка, комбината и обоих космодромов. Он прикоснулся пальцем к экрану, разворачивая изображение.

– А что тут? – глухо спросил он. Обтирая короткие пальцы о захватанную тряпку в клеточку, Мартина подошла и заглянула на экран. Усмехнулась.

– Пятидесятый километр. Где живет миллионер этот так называемый. Владелец частного космодрома.

Вильсон кивком подтвердил ее слова.

– Миллионер ли он вообще – это большой вопрос. Якобс его фамилия. Голландец, что ли. В городе его видели пару раз. Живет, как сыч, с женой и обслугой. Он только в магазин выбирается, просроченные продукты по дешевке скупает. Говорит, так для охраны окружающей среды полезней.

Илья одной рукой отвел волосы от уха, на ощупь всунул карту в щель эметтера. Подключился и проверил закачанные только что файлы. Перед глазами, застилая неряшливую внутренность ангара, встала разноцветная трехмерная топографическая карта. На ней Вильсон уже проложил несколько вариантов маршрута. Все они лежали в стороне от старой дороги, ни один не вел на пятидесятый километр.

Мартина добавила тихо:

– Я раньше думала, он скряга, а теперь понимаю: он просто бедный… разорился давно уже. Когда нашу Лили… – она запнулась и посмотрела на экран неподвижными сухими глазами, – когда она пропала, он нам помогал ее искать. Сам на своем транспортере мертвый лес прочесывал. Но что он знает… так, нелюдим. Неудачник. Не нашел он ее.

Вильсон жестом остановил ее.

– Этот старый голландец, Якобс, совсем из ума выжил, но я-то не сумасшедший. Я тогда внимательно наблюдал за его реакцией. Он ничего не знал ни о Лили, ни о ком вообще. Пригласил меня внутрь – я обалдел: дом дыра дырой, а терминал – у нас в порту такого нет. Последние копейки на технику тратит, – Вильсон внимательно смотрел на монитор, на котором росла зеленая полоска загрузки данных. – Я так думаю – может, он и был раньше миллионером, но давно разорился. И база на темной стороне Киака была его, а теперь она законсервирована. – Вильсон нажал кнопку. Карта выскочила из отверстия блока памяти. Он бережно взял ее двумя пальцами и протянул Илье. – И корабль этот его на пятидесятом километре – честно говоря, я очень сомневаюсь, что он вообще существует. Наверняка уже давно продан за долги.

Илья кивнул, не вслушиваясь.

– Я машину пока возьму? – оглянулся он на Вильсона.

Вильсон кивнул и протянул ему тяжелый длинный сверток, завернутый в брезент и перевязанный отрезанным электрошнуром с болтающейся на конце трехразъемной вилкой. Илья принялся было развязывать шнур, но Вильсон бросил взгляд на Мартину и сделал знак: не надо. Илья понял, протянул Вильсону руку. Они обнялись.

– Если есть фотография Лили, покажи мне, – предложил он Мартине.

Она полезла под ржавую железную кровать в углу, достала старую полуразвалившуюся коробку из-под обуви. Вынула из нее пачки бумажек, открыток, перебрала их все и с самого дна нерешительно вытащила небольшую фотографию. Поднялась и стояла с ней в руках у выхода.

Илья шагнул к двери, протянул руку. Она неохотно подала ему цветную карточку. Он посмотрел.

Девочка лет пятнадцати надменно смотрела в объектив, прищурившись и поджав пухлые губки. Светленькая, миленькая. В этом возрасте они все на одно лицо.

– Пошел я, – он сунул ей карточку и выбрался наружу, в слабый дневной свет. Сжал сверток с излучателем и зашагал вперед, не оглядываясь.