– У неё всё хорошо, – торопливо сказала фея, и глазки у неё забегали. – Её окна выходят на районный ЗАГС, и там можно часто видеть красивых невест. Улыбки, цветы! Свадьба – это ведь так замечательно. Сама девочка замуж, конечно, так и не вышла (кому она нужна с таким-то мордоворотом, да и годики уже не те). Работает нянечкой в больнице, а по воскресеньям ходит в церковь. Сядет там со старушками и шепчется в уголке. Или на прихожанок покрикивает, если кто без платочка или в джинсах.

– Да уж, завидная судьба, – скривился Труслан. – А может, лучше ей было бы поправить рожу, да и…

– Что ты! А моя премия? Да и самой девочке-то… Вдруг бы она простудилась в больничном коридоре? Или ей попались бы неприятные соседки по палате? Что ты! А вот ещё случай был… Забеременела тут одна. Парень узнал об этом – сразу исчез. А у него ещё с наследственностью было не очень. В общем, хотела девка сделать аборт, но я её отговорила. Дети – это же счастье! А незапланированные дети – это незапланированное счастье. Так и сказала.

– И что теперь с этой девкой?

– У неё всё замечательно! Каждое утро она ходит на работу мимо детского сада, смотрит, как играют нарядные здоровенькие ребятишки. Нет ничего лучше нарядных, здоровеньких ребятишек! А в обед она идёт кормить своего. Его нельзя оставлять одного надолго. Он не держит ложку, не ходит и не говорит, только мычит. Что-то генетическое у него. Врачи говорят, это навсегда. Но представь, что было бы, если бы его мать сделала аборт. Ведь это же убийство!

– Да, конечно, лучше жить и воспитывать овоща… – Труслан чувствовал, что закипает. Но фея не обращала на это внимания. На неё нашёл стих поболтать, а историй в запасе было немеряно.

– Или вот ещё ситуация. Хотел один человек уехать за границу, с детства мечтал жить на берегу Средиземного моря…

– И тут отговорила?!

– Конечно! Где родился – там и пригодился, со своей земли умри, а не сходи! Родина – это святое.

– И сейчас у этого мужика всё, конечно, очень хорошо?!

Фея не заметила сарказма и продолжала тарахтеть:

– Конечно, всё хорошо. Ведь он остался на своей земле, где жили его предки. Он не предатель! Взял сейчас кредит, чтобы расплатиться с предыдущим, развёлся… Бизнес потерял (ну, так получилось, конкуренты затёрли, да и с чиновниками сложности вышли). Каждый вечер включает телевизор, видит там красивые, улыбчивые заграничные лица. А нет ничего лучше, когда люди улыба… Что ты делаешь?! Зачем ты схватил бутылку?! А-а-а, крылья, крылья не трогай! Мне же их сдавать под роспись!!! По-мо-ги-и-те!!!

Труслан схватил фею за шиворот, протащил по всей квартире и выбросил за дверь. Вернувшись в комнату, он нашёл там обрывок стрекозиного крыла и пакет с розовыми цветами. Конечно, всё это было сделано из китайской синтетики.

На следующий день Труслан взял на работе аванс, навестил «Чёрное и серое», а потом попал под автобус. Родственники купили ему дешёвый гроб с рюшечками, но отпевать в церкви не стали, пожадничали.

Потом на могилу Труслана кто-то бросил розовый синтетический цветок, осыпанный люрексом. Таких цветов на кладбище было много. Самое место им там, на кладбище-то.

Тлена и воробушек

Мать всучила Тлене Безысходновой ведро и тряпку:

«Иди помой окно на кухне. Сделай хоть раз в жизни что-то полезное. А то вкалываю на работе как лошадь, только бы тебя прокормить, а ты палец о палец не ударишь, чтобы матери помочь, тварь неблагодарная!»

Тлена поплелась на кухню, раскрыла окно и влезла на подоконник. Мутная вода с тряпки бежала по локтям. Размазывая грязь по стёклам, Тлена топталась босиком в серой мыльной луже на подоконнике и морщилась от отвращения.

«Только бы не поскользнуться и не выпасть в окно», – думала Тлена.

«Поскользнуться? А почему бы нет?!» – раздался бодрый голосок среди кленовой листвы. Тлена оглянулась и увидела воробья. Он сидел на ветке и хитро поглядывал по сторонам, переступая ножками-веточками.

«Чвик-чвик! А ты возьми и поскользнись! Этаж второй, внизу кусты. В кустах – куча тряпок (бомжики натащили, чтобы мягко было спать). Максимум, что тебе грозит, – сломать пару костей. А у маленьких девочек кости срастаются быстро. Зато потом… Вспомни, что было, когда твой папа ещё жил с вами, и мама попросила твоего брата Тлеонида сварить для него картошки».

«Помню, помню. Тлеонид посолил её порошком для чистки унитаза… А когда папу выписали, мама сказала, что никогда в жизни не попросит больше Тлеонида что-нибудь приготовить».

«Вот-вот. Сечёшь параллели? Если ты один раз вывалишься в окно, твоя мама никогда больше не заставит тебя…»

«Это, конечно, да, но… Если я вывалюсь, то, чего доброго, упаду мимо кустов и сильно покалечусь. Меня ведь тогда замуж не возьмут. Калеки никому не нужны».

«О чём ты переживаешь? Замуж тебя и так не возьмут, потому что ты стрёмная. Да и много ли толку в замужестве? Вот когда твоя мама жила с твоим папой, она была сильно счастлива? Вот то-то и оно…»

Тлена беседовала с воробушком, а в это время по палисаднику крался третьеклассник Рваня Слюняшкин. Как заворожённый, смотрел он вверх, на окно второго этажа, которое растирала тряпкой большая некрасивая девочка в растянутых тренировочных штанах. Рваня шёл домой в очень грустном настроении. Его главный мучитель, пятиклассник Степан Стаканов, отобрал у него сегодня сто рублей. Потом Рваня получил двойку по русскому. А учитель математики вызвал в школу его родителей. За что? Долго рассказывать. Просто вызвал. И ничего хорошего Рване это, естественно, не сулило.

И вот Рваня увидел в вышине девочку с тряпкой. Если случится чудо и девочка вывалится в палисадник, будет у Рвани хоть какое-то развлечение в этот безрадостный день. Более того, Рваня загадал: если девочка вывалится, то папа всё-таки купит ему велосипед в зачёт своих алиментов. Он ведь уже три раза обещал – по одному разу в год.

Рваня притаился в кустах, не сводя с Тлены обнадёженных глаз.

Тлена тёрла и тёрла стекло, а воробушек, нечаянный Рванин сторонник, всё чвикал и чвикал. Но ничего интересного в итоге не начвикал. Тлена действительно поскользнулась, но упала не наружу, а внутрь. Опрокинула ведро с грязной водой и растянулась на полу, как жаба.

В последний момент мокрая тряпка вылетела у Тлены из рук и спикировала Рване Слюняшкину прямо на голову.

Рваня снял её и увидел, что это старые трусы. Горько всхлипнул, утёрся рукавом и понуро поплёлся домой.

Воробушек продолжал чвикать в листве, беззаботно болтая сам с собою.

Цветошнота

Тлена Безысходнова гуляла в парке. Печально светило майское солнце, под ногами зеленели выпитые и разбитые бутылки, сверкала мятая фольга и пестрели выброшенные пластиковые мешки. Среди мусора и грязи Тлена увидела цветок промашку и захотела её сорвать.

«Убери руки, дура! – провизжала промашка. – Ты хочешь погадать на мне? А я тебе и без всякого гадания скажу: не любит. Не любит. НЕ ЛЮБИТ».

«А ты хоть знаешь, на кого я хотела погадать?» – спросила Тлена.

«Это не имеет значения. На кого бы ты ни гадала, ответ всегда будет один и тот же. Разве ты сама не знаешь, что тебя никто не любит?»

«И не полюбит никогда, – раздался рядом горделивый голос. Тлена обернулась и увидела облезлый колючий куст, на котором желтела крохотная одинокая прозочка.

«Почему, почему?!» – спросила Тлена у прозочки.

«Потому что так устроены люди. Они любят только красивых. Или хотя бы необычных, особенных… – жёлтая прозочка была очень болтлива. – Видишь ли, дорогуша, больше всего на свете люди ненавидят обыкновенность, потому что этого вокруг очень много. А любовь – это способ присвоить себе что-то выдающееся».

«А что нужно сделать, чтобы стать красивой и особенной?»

«Что нужно сделать? Пустячок: нужно всего лишь родиться такой! – надменно хмыкнула жёлтая прозочка. – И тогда о тебе будут заботиться, лелеять и вкладывать в тебя деньги. Ты будешь богатой, потому что ты красива. И знаменитой, потому что ты богата. Впрочем, я не знаю, что первично. Красота, богатство и слава взаимосвязаны и проистекают одно из другого. Но это не про тебя. Ты, Тлена, всю свою жизнь проведёшь среди скуки, равнодушия и бедности. Ты очень соответствуешь этой обстановке».

«Тогда лучше мне умереть», – грустно сказала Тлена.

«Все и так умрут: и богатые, и знаменитые, и безвестные… – сказал помятый бес-смертник, качая колючей головкой. – Но от одних останется что-то сделанное, написанное или сказанное, а от других – пара аккаунтов в социальных сетях и чёрточка между двумя датами на дешёвом надгробии. Как в твоём случае, например».

«Тогда лучше мне умереть, и прямо сейчас, – повторила Тлена бесу-смертнику. – Ты случайно не видел здесь какую-нибудь верёвку покрепче?»

«Верёвки не видал, но тут лежит подходящий бутылочный осколок… Можешь попробовать порезать им себе вены. Но делать это нужно умело. Многие берутся. Получается у считанных единиц. Потому что успешное венорезание требует огромных усилий и огромного уважения к себе. А ещё это очень больно. Так что, не думаю, что это тебе удастся. Скорее всего, на свете просто сделается больше одной нелепой дурой с поперечными порезами на предплечье. И свои семьдесят пять скучнейших среднестатистических лет на этой планете ты исправно отмотаешь. А потом как положено умрёшь от рака. Тебя закопают и через год забудут».

«Всех забывают, – промолвила голубая забудка, выросшая в старой автомобильной шине. – Люди постоянно твердят о вечной памяти, но вечно всё забывают. И всех забывают. Даже тех, кого когда-то типа любили. Хотя, что есть любовь и есть ли она вообще, я не знаю».

«Любовь есть! – воскликнула Тлена. – Вот я люблю Эдварда Каллена… Ой, ну, в смысле, Роберта Паттинсона. Я ради него всё бы сделала, если бы он попросил…»

«Это который Патиссон? Бездарный самовлюблённый паренёк с развратными глазами? Плохой актёр, снимающийся в плохих сериалах?»

«Это "Сумерки"-то плохой сериал?! Да я все серии собрала! И как ты смеешь, глупый цветок, катить бочку на моего Эдвардика?! Тебе просто завидно. Ты сидишь тут в своей покрышке, ничего не видишь. А потом наступит осень, ты завянешь и сгниёшь!»

«Ты тоже завянешь и сгниёшь, Тлена! – заговорили разом все цветы.– Потому что это закон жизни: все вянут и гниют, кто-то заживо. Смрад наполняет планету. И это никогда не прекратится. Ни-ког-да».

«Цветы, я вас ненавижу! И вас, деревья, ненавижу! Я ненавижу этот парк, этот город, эту жизнь! Меня тошнит…»

«Всех тошнит. Но все терпят. Потерпи и ты. В конце концов, семьдесят пять лет – это не так и много. Пролетят, не заметишь…»

Тлена заплакала и пошла домой.

Чистый воздух

Китя Грустникин и Нытя Печальский шли в магазин за сыром, вином и фруктами. На скамейке сидела какая-то гетеросексуальная парочка и самозабвенно целовалась. Ките стало завидно и, когда они с Нытей пошли безлюдным переулком, Китя воровски огляделся и осторожно взял Нытю за руку.

Тут же раздался ужасный шум:

– Извращенцы поганые! Содомиты! Совсем оборзели! Скоро нормальному, русскому человеку* шагу ступить будет некуда – вокруг одни гомосеки!

Источником шума был некто Сиворылов – невысокий, небрежно выбритый господин в спортивном костюме «ADEADASS» и сандалиях поверх носков.

Китя и Нытя, конечно, перепугались. А поэтому страшно осмелели. Обменявшись парой тихих нужных слов, они бесшумно подошли к Сиворылову. Безболезненно, но крепко ухватили его с двух боков, оторвали от асфальта и понесли во двор. И не было вокруг никого, кто бы их остановил. Ведь одно дело, когда два здоровых мужика на улице держатся за руки – тут уж заунывненцы проявляли самое праведное и бурное негодование, потому что были очень нравственными людьми, готовыми порвать за нравственность себе и другим всё, что можно порвать, – и совсем другое, когда те же два мужика на улице волокут куда-то третьего. Вот тут заунывненцы демонстрировали лучшие образцы корректной индифферентности, потому что были очень тактичными людьми, не любившими без большой нужды совать нос в чужие дела.

Китя и Нытя с господином Сиворыловым вошли во двор, приблизились к помойке, аккуратно перехватили господина Сиворылова, положили в мусорный бак и задвинули крышку.

– Что вы делаете, ироды?! – закричал из окна какой-то незнакомый гражданин. – Хоть бы меня позвали! Этот придурок мне спьяну балкон поджёг, до сих пор не расплатился!

– Поздно, он уже внутри, – сказал Китя, брезгливо отряхивая ладони. – Но если выберется, никто не помешает вам повторить наше несложное действие.

Когда Сиворылов вылез из мусорки, он тотчас же позвонил своему кузену, лейтенанту полиции.

– Ну, побои-то хоть есть? – с надеждой спросил лейтенант Сиворылов. – Если есть, сходи в морг и сними.

Снимать было нечего. Сиворылов даже толком и не испачкался, потому что мусор в баке сплошь был в мешках. Лейтенант Сиворылов посоветовал кузену не добавлять скорбей полиции, а разобраться с обидчиками самостоятельно, каким-нибудь неформальным тихим способом.

Судьба Сиворылову благоволила: в тот день он снова увидел на улице Китю и Нытю. Они тащили пакеты с продуктами. Сиворылов, точно ниндзя, успешно слился с уличным пейзажем – грязно-серое на грязно-сером – и вот так, почти невидимый, проследил Китю и Нытю до самого подъезда, где они жили на съёмной квартире. И подъезд этот оказался буквально в соседнем доме.

В следующее воскресенье Китя и Нытя вернулись из гостей и увидели, что на их входной двери китайским суперклеем приляпана бумажка:

«ВНИМАНИЕ!!! ЗДЕСЬ ЖИВУТ ИЗВРОЩЕНЦЫ-САДОМИТЫ!!!»

Ещё несколько дней спустя в соседские почтовые ящики кто-то напихал листовок, выгнанных на принтере. Там информация об «изврощенцах» была подана более развёрнуто и с бОльшим количеством грамматических ошибок. Соседи реагировали по-разному. Кто-то советовал Ките и Ныте не обращать внимания на клевету, но в большинстве своём они начали смущённо их сторониться.