Он путал абсолютно всё – адреса, книги, шляпы, галстуки, ботинки…
Путал своих любимых, братьев, сестёр, коллег по работе. Путал саму работу, автобусы, дома, города, страны…
Он был невозможный человек. Он путал писателей, композиторов и художников как перчатки. А перчатки он не просто путал, а терял их – сначала левую, потом правую. Почему-то у него всегда так выходило. Сначала левое, потом правое. Его и в дороге качало, когда он лишка выпьет – сначала влево, потом вправо, сначала влево, потом вправо, и никогда – наоборот. И вина он всегда путал, белое с красным, и водку путал с шампанским.
Словом, он был великий путаник.
Элементарно простое дело он запутывал до такой степени, что после него никто уже ни в чём не мог разобраться. Забивание гвоздя в стенку становилось для него невозможной и неразрешимой проблемой – он путал стены, гвозди, высоту, комнаты и квартиры. Этот самый гвоздь он мог, в конце концов, прибить у друга в двери.
Он был великий путаник.
Например, однажды он перепутал девушку, которую любил, с девушкой, которая ему только понравилась, и сделал ей предложение, и та, представьте себе, согласилась. Правда в загс он всё-таки попал с другой, то есть третьей, поскольку он, конечно же, перепутал двери в ЗАГСе, ну, а женился – на четвёртой, которую он до того не только не знал, но и не видел. И, представьте себе, они хорошо живут. Правда, они опять почему-то немного перепутали и живут в разных квартирах, и у них разные муж и жена. Но, зато при встрече они раскланиваются и целуются. Друг с другом, этого они не путают.
Да, это был великий путаник.
Впрочем, почему был? Ведь это я и есть он самый. Правда, я вначале опять немного перепутал, назвав себя – он, а в середине немного напутал, пока рассказывал, а в остальном, – всё рассказанное это и есть истинная правда. Без путаницы…
Весенний праздник – сабантуй.
По зелёной, уже утоптанной тысячами ног траве идёт высокий черноволосый юноша. Идёт туда, где огромным кругом собрались люди и откуда постоянно слышится не умолкающий гул человеческих разговоров. Там сейчас самое интересное – состязание борцов, керяш.
Вот высокий батыр в разорванном синем трико и кедах с красными шнурками выходит на середину майдана. К нему неторопливо подходит другой борец. Оба сильные, с большими животами и мясистой грудью, с тугими буграми мышц на руках и на ногах.
Неподалеку от них жалобно блеет тощий ягнёнок. Он предназначен в подарок победителю. Кроме того, ещё транзисторный приёмник и покрывала на двадцать рублей.
Борцы схватились и медленно двигаются по лужайке. Они тяжело дышат, оба явно уже устали. Это уже не первый их бой, но зато явно последний. Главный претендент это тот, первый. Он чемпион Татарии по борьбе. Другого борца зовут Равиль. Он сейчас единственный, кто стоит на пути чемпиона.
Равиль туже стягивает полотенце, но тот, первый, тут же делает то же самое. Он сильно дёргает и поднимает Равиля над собой.
– А-а-а! – раздаётся крик кого-то из борцов.
Но рывок, Равиль вырвался и…
– Ура! – крик восторга пронёсся над толпой.
Чемпион лежит на лопатках, а победителя на руках несут к трибуне. Он торжествующе получает свой приз, и с барашком на плечах совершает круг почёта. Ягнёнок испуганно блеет, народ смеётся, шутит, одобряюще хлопает батыра по плечу, чтобы хоть как-то приобщиться к его силе и к его победе.
Батыр-асты тоже, но невесело, получает свою долю – пластмассовый дипломат и два полотенца, с горечью смотрит на барашка и, сплюнув в сердцах сквозь зубы, отходит в сторону. Его утешает какой-то мужчина.
А батыр уже стоит на грузовике с тем же барашком на плечах, рядом с ним толпятся его друзья, родственники, все те, кто поддерживал его в этой тяжёлой борьбе. Машина резко трогается. Они уезжают праздновать победу.
Народ потихоньку начинает расходиться.
Юноша, потолкавшись немного среди тех, кто весело и радостно поздравлял победителя, пошёл к грузовику, на котором он сам приехал на сабантуй.
Мимо него шли люди, занятые своими делами. Кто-то тащит бутылки с лимонадом, а кто-то с вином. Продают свежие горячие треугольники, шоколадные и карамельные конфеты. Везде очередь, весёлая толкучка, праздничная суета и суматоха.
Юноша подошёл к грузовику и вскочил в кузов. Там, куда он смотрел, стоял другой грузовик. Туда битком набились девушки. Видно и всем было по пути-дороге. Он посмотрел – посмотрел на них и вдруг зачем-то обернулся и посмотрел назад.
Сзади тоже была машина. В кузове сидели две девчонки. Они-то и привлекли его внимание.
Одна из них, с распущенными волосами была необыкновенно привлекательна. Он даже не смог бы объяснить чем. Но она ему очень понравилась. Даже как-то холодно стало.
Она была одета в достаточно короткую чёрную юбку, белую блузку и ещё что-то чёрное сверху, чему он не знал названия. Было похоже на куртку, только без рукавов. На ногах у неё были серые чулки и туфли коричневого цвета.
Другая девчонка была строгая на вид, в жёлтом платье. Видно, что застенчивая, подумал он.
Вскоре девушки обратили на него внимание, заметив, что он без зазрения совести смотрит на них, тоже начали рассматривать его.
Глаза его и той, что необыкновенно понравилась ему, встретились. Его вдруг охватило сильное волнение, сердце дрогнуло, и он невольно опустил глаза.
Так они и сидели некоторое время, изредка бросая, искоса, взгляды друг на друга.
Машина, на которой сидел юноша, должна была ехать. Он ещё раз взглянул на девушку. Но он знал уже, что они приедут в ту же деревню, что и он.
Машина рванула с места…
Через полчаса он уже был в деревне.
Но их машина, вероятно, не поехала сразу. Он помог разгрузить товары. Ему было не по себе. Он с какой-то тревогой ждал их приезда. Что-то томило, мешало, какое-то предчувствие что ли…
Ему хотелось снова увидеть её, познакомиться с ней. Он был весь в ожидании.
Наконец, послышался шум подъезжающей машины. Это были они.
Девушки сидели на ящиках, и не видели юношу. Но вот они сошли с машины на землю, и пошли домой. Нечаянно обернулись, и увидели его. А он в это время жадно смотрел на них.
Его душило желание подойти, познакомиться, но он сдерживал себя.
Девушки прошли мимо. Несколько раз обернулись, видно, разговаривая о нём. Юноша стоял и смотрел, желая запомнить, куда же они зайдут.
Он запомнил дома, по которым они разошлись, и сразу же после этого пошёл к себе домой.
Он решил искать с ней встречи.
В магазине, на вечере, в клубе.
Он жаждал её.
Он хотел видеть её, познакомиться с ней, обнять её… Вероятно, он любил её. Влюбился… Сердце ныло, а голова болела.
Он мечтал о ней.
В голове его сами собой строились планы, фантазии, но он не решался претворить их в жизнь.
Неожиданная робость овладела им.
Он желал её видеть, но не мог заставить себя искать с ней встречи. Проходил день, другой… Он успокаивал себя, говорил, что на следующей неделе непременно пойдёт…
Но проходили дни, а юноша по-прежнему сидел дома.
Видно, любовь вошла в его сердце, но не удержалась, так как он её не удерживал.
Но, что было, то было.
Больше её он не встречал, да это, может быть, это и было к лучшему. А может быть, он её просто не опознал в следующий раз.
Так проходит жизнь, так прошла и любовь.
И с тех пор в его сердце ноет рана, напоминающая ему о том чудном мгновении, о том чудном видении…
Казалось, будто горит всё небо. Закат алыми языками опоясывал небеса. Тучи, висевшие над скрывшимся солнцем, у линии горизонта, представляли собой совершенно фантастическое зрелище. Нижняя половина их сияла неописуемыми красками, обнажая свои бугристые внутренности и нависая над сизым, фиолетово-красным воздухом, а верхняя половина их потемнела, побурела и казалась чем-то посторонним, обрамляющим образовавшуюся картину.
Ринат Латыпов молча смотрел на облака, на последние лучи уходящего солнца, и совсем не обращал внимания на сидевшую рядом с ним Ризванову Наилю. Наиля рассматривала свои красивые нежные руки, проверяя, не отстаёт ли лак на ногтях, и следила взглядом за Ринатом.
Неужели так и будет сидеть, и даже не взглянет на меня?
Чего я боюсь? Мы с ней одни, все пошли за хворостом. Я ведь давно хотел, чтобы мы вот так остались с ней одни…
Их окружал реденький лес, который из-за постепенно наступающих сумерков, казался огромным, высоким и дремучим. Где-то в отдалении слышались весёлые голоса одногруппников. Приятную лёгкую дремоту тёплого летнего вечера нарушил быстрый порыв прохладного ветерка. Ринат зябко поёжился и застегнул пуговицы на куртке, но ощущение того, что он на сквозняке, не проходило.
Наверно, я боюсь её. Потому мне и холодно летом. Наиля… Я боюсь даже оглянуться на тебя.
Но надо решаться. Всё! Сейчас я начну новую жизнь. Ещё минута и я решусь заговорить с ней.
– Тебе холодно, Ринат? – спросила Наиля. – Если хочешь, то можешь накинуть на себя мою куртку.
Что я говорю?! Сейчас он обидится на меня и уйдёт…
А я так долго ждала этого дня.
Что она сказала? Я и не понял. Ах, да, холодно…
Ринат, не оборачиваясь, глухо ответил:
– Нет, спасибо. Я потерплю.
Зачем я так грубо ответил? Ах, если бы я мог… Я подошёл бы к ней, присел бы около неё, расстегнул бы её курточку на груди… И, как бы ненароком, как бы нечаянно я бы дотронулся до неё, до её упругой груди. Наиля бы ничего не заметила, как она не заметила тогда…
Тогда – это было две недели назад. В тесноте институтской раздевалки. Он тогда медленно продвигался к выходу с ботинками в руках. Настроение у него было приподнятое, как всегда после успешно сданного экзамена. Наиля стояла у стенки, кого-то ожидая. Какой-то студент толкнул Рината в спину и он по касательной очутился рядом с девушкой. Его руки ощутили необычную упругость препятствия, и только тогда он осознал, что случайно коснулся Наили и быстро отодвинулся, пока девушка не возмутилась. Но девушка никак на произошедшее не отреагировала, и Ринат подумал, что она ничего не заметила. Его пальцы долго ощущали это прикосновение, и томительное чувство уже не покидало его. Он начал мечтать о Наиле…
Мин яратам бит сине, Наиле! (Я ведь люблю тебя, Наиля!) Синен белен берге булыр эчен нерсене гене бирмес идем мин. (Чего бы я только не отдал, чтобы быть с тобой вместе) Куркам мин синнен, Нииле, куркам. (Я боюсь тебя, Наиля, боюсь) Мин синен белен сейлешермен, э син колерсен, мин сина гашыйк булуымны анлатырмын, э син аны бутен жирде таратырсын… (Я поговорю с тобой, а ты надсмеёшься надо мной, я признаюсь тебе во влюблённости, а ты всем про это расскажешь…) Юк, эйте алмыйм шуны. (Нет, поэтому я не могу тебе признаться) Гафу ит мине, мэхеббет… (Прости меня, моё счастье…) Не могу…
– Почему? – удивлённо спросила Наиля. – Я же вижу, что тебя знобит. Тебе холодно, а мне нет. Я же привычная, у нас в Сибири, знаешь, какие морозы бывают?…
– Так ты из Сибири?
– Да, из татарского села.
– Татарча белесен мэ сон?
– И туган тел, и матур тел…
Ринат впервые обернулся к Наиле, и заинтересованно посмотрел ей в лицо, а точнее, на её алые губы, как бы пытаясь уловить момент рождения слов.
А у нас ведь есть парнишка, который ни слова по-татарски не знает, хотя он и чистокровный татарин. Это всё города… Сам-то разговариваю легко, а как пойдёт высококультурная литературная речь, особенно по телевизору, густо насыщенная фарсизмами и арабизмами, так я тогда – пас… И читаю я всё же с трудом, а уж писать… А Наиля… В деревне лучше учат родному языку, но тогда я плохо знал бы русский. Вот Шавкат-то – на первом курсе он и пяти слов-то не мог по-нормальному связать.
А ведь мы уже разговариваем! И всё нормально. Я разговариваю с Наилёй и ничего, рифов пока нет, я не срываюсь…
Менэ сейляше дэ башладык, бер беребезгэ карапта утырабыз… (Вот мы уже и разговариваем, и смотрим друг на друга)
Иреннере кып-кызыл, ал чечек кебек.(А губы у неё красные-красные, как алые цветы) Сине убесем килэ.(Мне хочется тебя поцеловать)
Ул минем авызга гына карап утыра… (Он сидит и смотрит мне в рот…)
Мэхеббет синде, син минем мэхеббетем. (Счастье в тебе, ты моё счастье) Долгожданное счастье моё! Счастлив тот, кто любит…
– Ты училась в татарской школе?
– Да, у нес другой в деревне не было. Я закончила её с медалью.
– Золотой?
– А другой сейчас не дают. Серебряной давно уже нет.
– Ну, ты даёшь!
– Большинство девушек хорошо учится.
– Такие уж вы, девушки…
– И женщины.
– Что?
– Да нет, ничего. Это я просто так. А хорошо здесь!
– Я вообще люблю летние вечера.
– А зиму ты любишь?
– Не очень.
– Почему?
– Холодно. И неуютно. А вот сейчас тепло, почти…
– Что значит, почти?
– Почти уютно.
– Почему же почти? Может быть, я мешаю?
– Да нет, что ты. Наоборот, ты очень даже здесь создаёшь уют… Но, ещё бы костёрчик, одеяло и горячего кофейку, и тогда мы бы с тобою могли разговаривать хоть до рассвета…
– Так в чём же дело? Сейчас ребята принесут хворост, разожжем костёр, принесём одеяло, и всё – будем с тобой сидеть, разговаривать, до самого рассвета.
– Тебе сколько лет?
– Девятнадцать.
– Мне тоже девятнадцать. Какие мы ещё молодые…
– Это мы пока молодые, пока молоды. А вот потом…
– Что потом?
– Потом будет серая скучная жизнь… Погоня за деньгами, за вещами. Семья, работа, дети, забота… И так всю жизнь.
– Да, оглянуться не успеешь, как зима катит в глаза.
Если бы я только с нею был чуть больше знаком! Я подсел бы к ней поближе, взял бы её за руку, и стал бы читать её линию жизни. Потом я задержал бы её руку со своей, и поцеловал бы её. Потом я поцеловал бы её…
– Ты знаешь, Ринат, я ведь умею читать судьбу по руке. И поэтому я могу сказать, что будет с тобою в будущем…
– Давай, попробуй.
Ринат подсел поближе к девушке и протянул ей свою правую руку. Наиля дотронулась пальцем до его ладони.
– Вот эта линия жизни, она у тебя длинная, это значит, что ты будешь жить долго-долго. А эта линия – у тебя будет много женщин, и все они будут любить тебя, а ты будешь любить только одну – вот эта линия верности, она рассказывает об этом…
Ринат невольно опустил руку на колено девушки. Он ощущал её упругое бедро под спортивным трико.
Бу бит анын тэне, быты…(А ведь это её тело, её бедро…) Мин тоям анын тэнен.(Я ощущаю её тело) Хэзер кочакларга аны… (Сейчас бы её обнять…)
Анын кулы минем аякта, ботта… (Его рука на моей ноге, на моём колене…) Он рукою коснулся бедра моего. Если бы он сейчас только повернул свою ладонь вниз и поднял её чуть выше…
Он нежно сжал её пальцы.
– Неправильно ты гадаешь. Давай, лучше я попробую.
Он взял её руку за запястье и опять опустил ей на колени. – Эта линия не о любви, а о счастье говорит…
– Так это же одно и тоже…
– Не совсем.
Послышались голоса, и на полянке появились ребята с хворостом. Ринат и Наиля резко отодвинулись друг от друга, смутились. Но никто не обратил на это внимания.
Немедленно начали разжигать костёр, но почему-то ничего не получалось. Тогда кто-то плеснул на сушняк бензина из небольшой бутылочки. После этого огонь быстро занялся и через несколько минут уже весело трещал яркий костёр. Быстро темнело в лесу, и скоро среди кромешной темноты выделялось только яркое пятно костра, и его отблески, падавшие на четыре палатки неподалеку.
Девушки и ребята сидели вокруг костра и молча смотрели на языки пламени, плясавшие на ветках. Кто-то принёс гитару и запел под простенькую мелодию туристскую песню. Потом сидели и разговаривали о жизни, о политике, о учёбе, о любви. Постепенно образовалось несколько групп по интересам: кто-то слушал песню, кто-то разговаривал, кто-то просто сидел и смотрел на огонь, а кое-кто вовсе пошёл спать.
Ринат очутился рядом с Наилёй. Девушка, обхватив свои колени руками, сидела на одеяле, и молча смотрела на яркое пламя.
– Ты любишь огонь? – спросила она, когда рядом с ней появился Ринат.
– Люблю.
– А что ещё ты любишь?
– Мороженное!
– Я тоже люблю мороженное!
– Надо было взять…
– Да оно бы давно уже растаяло.
– Можно было взять в кастрюле с холодной водой…
– Почему же ты тогда его не взял?
– Я же не знал, что ты любишь мороженное.
– Да ну, тебя! У меня сейчас аппетит разгорится на мороженное.
– Ладно, ладно, молчу.
Они немного посидели молча. Потом Ринат воскликнул:
– Гляди, какие прекрасные звёзды!
О проекте
О подписке