Кикай усмехнулась. И она-то считала высокомерным Фарахи.

– Если ты сможешь подержать мой зонтик, дикарь, это будет очень полезно.

С этими словами она выкинула Року из головы и вернулась к своей учетной книге и списку имен купцов, отмечая, как она будет разбираться с каждым из них, и подсчитывая ожидаемые затраты.

Ветер трепал бумаги и мешал держать зонт, но Кикай справлялась, погруженная в свои мысли. Может ли она начать расставлять ловушки для всевозможных «пиратов»? Может ли настроить суд против Трунга «доказательствами» преступлений? Она предпочла бы отправить весь флот и разгромить негодяя, но Фарахи был категоричен. Да, это повлекло бы потери и риск, но что с того? У них слишком много кораблей и морпехов, и потеря части из них сократила бы расходы.

Солнце померкло, и принцесса вздрогнула от неожиданности. Кулак Роки сомкнулся на ручке ее зонтика прежде, чем Кикай уловила движение, и она отдернулась. Ее журнал упал с колен и чуть не свалился за борт; несколько бумаг улетели в море.

– Проклятие!

Она вцепилась обеими руками в то, что осталось, и потеряла свою шляпу, стоило ремешку соскользнуть с подбородка. Она уставилась на варвара, взглянувшего на бумаги, возможно, с некоторой долей огорчения.

– Простите, я хотел…

– Напугать меня? Что я тебе велела? Что я только что сказала?

Он был так близко, что она обоняла густой запах его чужацкого пота.

– Я не намеревался, я хотел подержать это, выказать… сделать, как вы просили…

– Посмотри на себя! – Кикай встала, едва не заорав. – Ты омерзителен! Такой уродливый, что твоя собственная мать наверняка пришла в ужас при виде тебя! Естественно, я подскочила! Ты так и не научился манерам с этой твоей огромной, умной башкой? – Она схватила зонтик в его руке. Но дикарь совершенно застыл, будто парализованный, и не отпускал.

Кикай взглянула в странные глаза варвара и увидела обиду. Он вдруг стал похож на ребенка, готового забиться в угол и разрыдаться. Ее гнев улетучился, как бывало всегда, сменившись сожалением по поводу своей вспышки и, возможно, некоторым презрением к мягкости Роки.

– Хорошо, я… – Она хотела сказать «извиняюсь», но утратила дар речи.

Рока резко выпустил зонт. Он потянулся к ней и застыл, словно в агонии, затем нетвердым шагом пересек суденышко, закачавшееся так, что Кикай пришлось схватиться за что-то, чтоб не упасть.

С диким криком он выхватил из-за пояса длинный нож, схватил за волосы лоцмана и одним свирепым ударом наполовину перерубил тому шею. Кровь забрызгала дерево, парус и руль.

Рока вопил и колол умирающего ножом снова и снова, после чего полностью оторвал ему голову с ужасающим звуком раздираемой плоти. Обезумевший ни с того ни с сего дикарь взревел, швыряя куски бедняги за борт, как наживку. Все это время Кикай не шелохнулась.

Ее желудок судорожно трепетал от шока при этом зрелище. Ее ноги подкосились: она тотчас же поняла, что оказалась в ловушке на море с безумцем.

Рока бормотал себе под нос – бессмысленные звуки, а может, что-то на своем языке. Зубы его были оскалены, голова моталась взад-вперед, рычание и шипение то замолкали, то возобновлялись.

Разум Кикай словно заклинило. Она чувствовала себя беспомощной, запертой в клетке с диким, больным животным. Она могла только смотреть на лужу крови, еще недавно наполнявшую человека.

Рока приложил красные ладони к своему пятнистому лицу. Взгляд его медленно, но верно поднимался, пока не встретился с ее глазами.

– Это должна была быть ты, дура. – Его грудь вздымалась, острые зубы обнажились. – Наша мать любила нас, – прошипел он с глубокой горечью, подчеркнуто, словно подначивая Кикай возразить. Его трясло, а в голосе вдруг появился акцент.

– Я… уверена, что любила. Я погорячилась.

Он сказал «нас»?

Великан двинулся вперед, с трудом делая каждый шаг. Кикай отступила так далеко, как только смогла, и подумала, не прыгнуть ли ей в воду, но слишком замешкалась.

Огромные руки отмели ее протесты и обвились вокруг ее шеи прежде, чем Кикай успела закричать. Губы варвара искривились, как у пса, и он выгнул женщину назад, так что она повисла над водой.

– Бэйла была доброй и смелой, хорошей и любящей. Совсем не похожей на тебя, принцесса, или на меня. Я знаю, тот палач служил тебе, о да. Я знаю, ты прикидываешься дурой, но слуги живут в страхе перед тобой – как и, несомненно, весь Шри-Кон. Я знаю о твоих играх и обманах и о том, что прячется под этой маской. Чудовищам не скрыться от чудовищ.

Он дышал так, словно боролся с желанием свернуть ей шею; его мышцы напрягались, но сила его хватки не менялась.

– Никогда. Не заикайся. О моей матери. Никогда, никогда, никогда, никогда! – Его грудь ходила ходуном. – А не то я преподам тебе урок страданий. Ты поняла, холеная принцесса?

Кикай кивнула, потому что не могла говорить. Она ощущала только склизкую влагу на пальцах Роки, а теперь и на своем лице и волосах, близость его лица и его гадкое дыхание, вторящее ее собственному.

Внезапно он отпустил ее и попятился. Его лицо сморщилось, будто в замешательстве, руки были по-прежнему вытянуты и полуобвиты вокруг невидимой шеи. Он посмотрел на забрызганную кровью лодку; его глаза выражали сожаление.

– Я… я приберусь… тут и отвезу нас в Бато, – сказал он, и его голос звучал теперь отдаленно, как будто во сне, вновь с безупречным акцентом Пью. – Лоцман, – его рот открывался и закрывался, и он выглядел, наверно, пристыженным, – он умер от внезапной хвори. – Дикарь, начерпав ведерком воду, обтер себя, а затем смыл лужу крови.

Кикай нагнулась и набрала в ладони морскую воду, чтобы ополоснуть кожу. Она закрыла глаза и попыталась унять дрожь. Она знала, что не должна выказывать страх перед диким животным.

– Я заметила, что он выглядел бледным, – сказала она, когда удостоверилась, что ее голос не дрогнет. – Потом он стал трястись и кашлять кровью, а через несколько минут свалился и умер. Я… не хотела плыть вместе с трупом, поэтому ты выбросил его за борт, для моего удобства. Спасибо.

Гигант промолчал, бросая остатки тела лоцмана в воду.

– Теперь я прочту молитву, – сказала Кикай, все еще силясь прийти в себя. Ее ум, по крайней мере, снова начал работать, и она сознавала, что придется выплатить семье лоцмана компенсацию. – Ты знал его имя?

Рока покачал головой. Закончив приводить себя в порядок, он приступил к управлению судном, повернувшись к ней спиной.

Кикай попросила добрых духов спрятать труп от морских богов, чтобы те не воскресили лоцмана в обличье глубинного монстра. И еще попросила их защитить ее от этого безумца и позволить ей дожить до того, чтобы снова увидеть сушу.

Молясь, она дала себе и духам сакральный обет, что пойдет на всё, если придется: она пообещала, что если доживет до того, чтобы увидеть берега своего города, Рока однажды умрет в криках.

Она понимала: Фарахи был обманут – возможно, даже подвергся влиянию какой-то чужацкой магии – и каждое мгновение, проведенное в присутствии этой твари, подвергало его опасности. Ее брат великий человек и великий король – король, в котором нуждается и которого заслуживает Пью. Но ему нужна защита – от самого себя, от своих врагов и от своего «друга». Как всегда, Кикай намеревалась ее предоставить.

* * *

Арун сидел на пляже, скрестив ноги. Он боролся со своим нетерпением, думая о настоящем – птицах, смеющихся, когда прилив приносил их ужин, сильном теплом бризе и танцующей сени пальмовых листьев наверху.

Но вопреки всем попыткам успокоиться он ощутил трепет робкого удовольствия, когда увидел лодку Роки.

Ранее прибыл гонец от короля с просьбой к монахам разрешить этот визит. Старый Мастер Ло плевался, пускал пену и обрушил гнев на нескольких старших иноков, но в конце концов им пришлось согласиться.

Арун гадал, много ли слов научился произносить великан. А еще – будет ли тот зол из-за ночи пыток и потери пальца ради спасения жизни Аруна.

За последние месяцы рефлексии у него было вдосталь времени, чтобы подумать о своем прошлом. Он анализировал свои решения и поступки, успехи и неудачи.

Монахи казались вовсе не такими ненавистными, как в дни его юности. Вместо дремучих тиранов и жестоких стариков он увидел простых людей в окружении природной красоты, по разным причинам выбравших жизнь в дисциплине и молитве.

Поначалу это его устыдило. Арун воспринял их учения и обратил их в свою собственную пользу, не имея никакой другой цели, никакого высшего смысла, кроме бегства. И бегства от чего? Он по-прежнему не знал. Он причинял боль и смерть, а когда все это утекло сквозь пальцы, у него под конец ничего не осталось.

Но кое-что у него есть, понял он в итоге: каков бы ни был его мотив, он спас Року от пыток и смерти, а затем был спасен им в ответ. Это виделось неким буквальным балансом судьбы и справедливости в однобокой жизни – то, что уважали даже монахи. Каждый день этот единственный поступок уютно согревал нутро Аруна, как съеденный завтрак.

Так что он уселся на каменистом пляже Бато, пытаясь успокоить свой ум, а не только тело. Большую часть утра он созерцал горизонт, много раз теряя терпение в ожидании. Ну хоть что-то для начала.

Теперь он рассматривал судно – гражданский аутригер, гладкий и узкий, с поплавками и единственным парусом. Он легко рассекал волны на сильном ветру, и Арун с изумлением понял, что за штурвалом Рока. На корме лодки сидела женщина в цветных шелках.

Ум и сердце Аруна встрепенулись. Это, должно быть, Кикай.

После событий в застенке она вернулась, как и обещала, и нашла Аруна возле трупа мясника. Пират был в западне и окровавлен, а его мучитель – мертв и распластан рядом. Она молчала и не паниковала. Она приложила мягкие, нежные ладони к его щекам и заглянула ему в глаза. Потом она повозилась с лебедкой, но справилась. И как только Арун освободился – мышцы ныли от неудобного положения тела и усилий – она шепнула ему на ухо:

– Все в порядке, – она коснулась его кожи, – тебе ничего не грозит. Не грозит.

Они поговорили еще только раз, прежде чем Фарахи отослал его в Бато. Кикай прокралась в его комнату; ее страх был очевиден. Она умоляла Аруна преуспеть.

– Прошу, не облажайся из-за гордости. Ты должен впечатлить монахов, чтобы втереться в доверие к Фарахи. Мне нужна твоя помощь. Пожалуйста. Я здесь так одинока.

Она не выдержала и поведала ему о «колдовстве» и безумии своего брата, его беспощадности и властолюбии. Арун обнял ее и заверил, что сделает то, что должен. Он сказал, что вернется и поможет ей, и в то время ему казалось, что его слова простая ложь – очередное надувательство для очередной богатой дамы, на этот раз чтобы спасти свою шкуру… Теперь он уже не был так уверен.

Он смотрел, как Рока направил посудину к маленьким пирсам и привязал канат почти так же быстро и надежно, как любой моряк. Дикарь ступил на гальку и мокрый песок обутыми в сандалии ногами – с розовой, но довольно загорелой кожей, в шортах и рубашке из тонкой ткани, словно какой-то гигантский, чудовищный островитянин.

– Лоа, пират.

Арун поклонился, чтобы скрыть улыбку.

– Лоа, Попутчик. Ты уже выучил несколько наших слов?

– Да. Большинство. А ты стал жрецом?

С ничего не выражающим лицом Арун встал. Его поразило то, как Рока говорил: даже звучание слов казалось почти идеальным.

– Мы, монахи, не проповедуем, если ты это имеешь в виду, особенно варварам.

Гигант кивнул и пошел вперед, воздев левую руку и растопырив четыре пальца.

– Ты задолжал мне палец. Я хотел бы посмотреть остров.

Следом за ним с лодки сошла Кикай. Одной рукой она приподняла юбки, в другой держала зонтик и легко ступила на покачивающийся пирс. Ее длинные волосы развевались на ветерке, глаза сияли на солнце.

Словно под воздействием силы притяжения, Арун прошел мимо Роки, чтобы помочь ей пересечь пирс.

– Лоа, принцесса. – Он поклонился еще ниже, чем прежде. А она улыбнулась и кивнула, но казалась нездоровой, бледной. – У вас все хорошо?

– Я в порядке, спасибо. Это просто качка. Рада снова тебя видеть.

Арун увидел страх, растекающийся от ее глаз мешками и морщинками – слишком ранними для ее возраста, неуместными на таком совершенстве. Он почувствовал гнев, изумивший его самого, когда задался вопросом, что же Фарахи с ней сделал.

– Наш общий друг хочет на экскурсию. – Он улыбнулся и попробовал ее раскрепостить. – Вас это устроит?

Маска ее фальшивой храбрости тут же слетела, и появилась молодая женщина с блестящими глазами.

– Более чем.

Арун – быть может, слишком охотно – взял ее за руку.

– Вам ничего не грозит, – прошептал он, осознав, что говорит правду. Она вцепилась в его предплечье, как в спасательный плот.

Рока, не дожидаясь их, зашагал вперед по узкой тропинке, ведущей между скал к воде и красотам.

Конечно, ему было невдомек, что ни один чужак из дальней страны еще никогда так не делал. Хотя возможно, парень вроде Роки не стал бы заморачиваться.

На мгновение Арун вспомнил гиганта со статуей в руках, сокрушающего людей во тьме. Он увидел мертвого принца, задушенного в коридоре, и мясника, чье лицо стало фаршем в челюстях Роки.

И однако этот самый парень рискнул своей жизнью и спас жизнь Аруну, а теперь привез с собой прекраснейший цветок на островах.

Жизнь была такой странной и удивительной, и на мгновение Арун просто порадовался, что жив и может ею наслаждаться.

* * *

– Добро пожаловать в наш скромный монастырь.

Без сомнения, Старина Ло адресовал это приветствие не Роке, а Кикай – женщина в данном случае была меньшим из двух зол.

Старшие монахи уставились на иноземца с плохо скрытыми удивлением и презрением.

– Благодарю, Учитель, рада видеть вас вновь, – сказала принцесса Шри-Кона.

Арун растерянно заморгал, когда она произнесла это «вновь», а от теплоты в ее словах по его спине промчалась волна ревности. Она всего лишь проявляет любезность; Ло – старый наставник короля, напомнил он себе.

– А это… это, должно быть, Рока.

Старик мельком возвел глаза кверху; его лицо и тон источали недовольство. Наедине он прозвал Року «Грязным барбосом» и поначалу заявлял, что ученики должны будут ходить за ним с водой и солью, дабы очищать каждую частичку земли, которой тот коснется.

Теперь «Грязный барбос» сгорбился внутри храма, но все равно намного возвышался над батонцами. Его кошачьи глаза почти светились в тускло освещенном вестибюле, прищуренные и стеклянные, обхватывающие всё.

– Я хотел бы осмотреть все этажи и комнаты, – сказал он, и его безупречный пьюский выговор отразился от стен галереи, потревожив нескольких монахов за утренней молитвой.

Арун сдержал смех, а Ло болезненно поморщился.

– Здесь мы представляемся старшим, дабы не показаться грубыми.

Рока опустил голову, переводя взгляд с мозолистых ступней Ло на его морщинистую лысину. Затем он заговорил снова, в этот раз по-батонски:

– На моей родине старики умирают прежде, чем становятся обузой.

Арун постигал эту фразу так же медленно, как и все остальные. Он сосредоточился на неподвижной воде и клубах пара, чтобы не завыть от удовольствия.

Ло кипел от злости в оцепенелой тишине, и Кикай положила руку ему на плечо, хотя сама наверняка не поняла, что было сказано.

– Рока еще не привык к нашим обычаям и словам, Учитель. Пожалуйста, простите любое ненамеренное оскорбление.

Ненамеренное! Арун чуть не захохотал.

Старик посмотрел на нее и моргнул, возвращаясь к реальности.

– Чем можем быть вам полезны, принцесса Алаку? – спросил он сдержанно.

Кикай с почтительным кивком улыбнулась, и Арун поневоле воззрился на ее губы. Она открыла рот, чтобы заговорить, но тут Рока – которому, видимо, наскучил этот разговор – хмыкнул и направился к лестнице.