Глава 4

«Приведите ко мне Арчет».

Император отдал приказ, и от него, словно от брошенного в воду камня, во все стороны разошлись круги. Придворные, стараясь завоевать благосклонность повелителя, наперегонки принялись командовать прислужниками, которые, в свою очередь, разбежались по дворцовым лабиринтам в поисках госпожи кир-Арчет. От них волна суетливых поисков перешла к простым слугам, потом – к рабам, так что вся дворцовая пирамида власти отвлеклась от ежедневных рутинных занятий, увлекшись розысками. Слухи ядовитыми змеями извивались вокруг простого императорского поручения: тон его голоса определили, как нечто среднее между раздражением и гневом, а такую интонацию все при дворе, включая весьма пожилых надзирателей, за последние годы привыкли воспринимать с обостренной тревогой. Лучше всем причастным сделать так, чтобы Арчет явилась побыстрее.

К сожалению, как теперь нередко случалось, госпожу Арчет нигде не могли найти. Шептались, что с самой экспедиции в Шактур она стала угрюмой и молчаливой, а также более непредсказуемой в ситуациях, требовавших перво-наперво обдуманных действий и дипломатичности. У нее появилась склонность бродить по коридорам дворца и городским улицам в неурочный час, а еще исчезать в восточной пустыне в одиночку, на недели, с таким количеством еды и воды, которое, как бормотали сплетники, граничило с самоубийством. Что касается дворцового распорядка дня, она была в равной степени нечувствительна к смертельному риску; пренебрегала обязанностями, а упреки выслушивала с невозмутимостью, граничащей с оскорбительным высокомерием. Говорили, ее дни при дворе сочтены.

«Приведите ко мне Арчет».

Неисполненный приказ отражался эхом и бился волной о дворцовые стены там, где они окружали дальние императорские сады. Кое-кто из придворных запаниковал. Призыв передали дальше, за стены, в город, на этот раз доверив его имперским служакам, так называемым Монаршим гонцам, которые славились умением находить людей, где угодно в границах широко раскинувшейся Империи, и приволакивать их в столицу. Гонцы в черных с серебром ливреях рассеялись группами по улицам, пробираясь в сердце города под скопищем разрисованных куполов, увенчанных башенками – про это творение зодчих Рингил как-то раз недобро сказал, что оно выглядит как гулянка улиток-потаскух, – стучались в двери курилен и таверн, с небрежной жестокостью избивали всех, кто мог что-то знать. Это было потрясающе неправильное использование ресурсов, все равно что крошить лук боевым топором, но когда император отдает приказ, никто не жаждет оказаться в числе недостаточно расторопных. После восшествия на престол сына Акала Великого слишком многие испытали на своей шкуре последствия такой ошибки.

Самым удачливым гонцам понадобился примерно час, чтобы узнать от торговцев на бульваре Невыразимой Божественности, что в последний раз Арчет видели, когда она неспешно и целеустремленно шла в сторону имперских верфей, сжимая в одной руке кувалду на длинной ручке, а в другой – трубку для кринзанца. Оттуда этой полудюжине особо важных посланцев было нетрудно отследить маршрут, войти на верфи и пробраться через скелетоподобные кили строящихся судов, на каждом повороте спрашивая про Арчет. Рабочим верфи было еще проще – они поворачивались и красноречиво тыкали пальцем.

В конце верфи, в сухом доке на подпорках, которые от ржавчины намертво приросли к корпусу, вдали от более заурядных деревянных соседей, стоял потрепанный, весь в пятнах кириатский огненный корабль. Это был один из последних, доставленных из пустыни, пока Акал Великий сидел на троне и разрешал подобные траты. Вокруг судна витала аура заброшенности и черной железной злобы. Монаршие гонцы, тщательно отобранные и известные отвагой в напряженных обстоятельствах, созерцали корабль без энтузиазма. Кириатские творения встречались в городе повсюду и уже много веков, но от этих посудин холодок бежал по хребту: громадные, с раздутыми боками, словно причудливые морские твари из глубин, угодившие в сети неудачливого рыболова; покрытые жаберными щелями, щупальцами и глазами, непривычными и больше подходящими живому созданию, а не тому, что было задумано и построено; с корпусами в шрамах и волдырях от частых походов в обитель демонов, где кости и плоть растаяли бы без следа в один обжигающий миг. Кто мог знать, какую прилипчивую иномирную порчу они принесли из мест, где побывали?

Изнутри закрытого железного цилиндра – точнее, из пасти распахнутого люка, одного из пяти, располагавшихся в нижней части корпуса, – доносился неистовый, ритмичный звон ударов металла по металлу. Звук был такой, словно кто-то пытался выбраться на свободу из заточения.

Взгляды скрестились, ладони легли на потертые рукояти оружия. Посланцы императора двинулись вперед, и каждый шаг, погружающий их в тень массивного огненного корабля на подпорках, был более напряженным, чем предыдущий. Наконец они остановились, собравшись группой за рамой сухого дока, который поддерживал судно, в дюжине шагов от люка. Каждый старался не наступить на какое-нибудь безвольно обвисшее щупальце, тянущееся от корпуса и лежащее недвижно в пыли верфи, словно оброненный кнут. А вдруг эта штуковина, сколько бы лет ни прошло с той поры, как ее использовали в последний раз, извернется и хлестнет, внезапно наполняясь жизнью и страстью убивать, обовьется вокруг неосторожно подставленной конечности и рванет так, что ее владелец, потеряв равновесие, взлетит в воздух, вопя, а потом его начнут мотать туда-сюда или будут бить о покрытый сажей железный бок корабля, пока бедолага не превратится в кашу?

– Сифилитический сын нечистой, верблюдом траханной манды!!!

Оглушительный металлический грохот сопроводил последнее слово, но не заглушил его. Посланцы вздрогнули. Кое-кто вытащил клинок на пару дюймов из ножен. Следуя по пятам за отголосками удара, раньше, чем кто-нибудь успел пошевелиться, голос зазвучал снова, выражаясь ничуть не приличнее, звуча с той же безумной яростью. Его сопровождал металлический лязг загадочной битвы, развернувшейся в недрах корпуса. Монаршие гонцы встали столбами, их лица покрыли бусины пота от неистового жара почти полуденного солнца. В этот момент всплывшие в памяти слухи о колдовстве тревожили их нутро, вызывая озноб.

– Это изгнание злого духа?

– Это кринзанц, – догадался более прагматичный участник поисков. – Она на хрен сбрендила.

Другой посланец кашлянул.

– Э-э, госпожа Арчет…

– …будешь еще затыкать мне рот, мать твою? Будешь? Будешь, мммать…

– Госпожа Арчет! – крикнул гонец в полный голос. – Император требует вашего присутствия!

Ругательства резко прекратились. Металлическая какофония стихла. На протяжении некоторого времени открытый люк источал тишину, не менее зловещую, чем предшествовавший ей шум. Затем раздался слегка охрипший голос Арчет.

– Кто там?

– Мы из дворца. Император вас вызывает.

Невнятное бормотание. Звонкий стук упавшей кувалды, потом суетливое копошение. Вскоре из люка показалась перевернутая голова Арчет – эбеновое лицо, обрамленное заплетенными в толстые и жесткие, беспорядочно торчащие косы волосами. Она одарила посланцев чересчур широкой ухмылкой и сказала:

– Ладно. На сегодня, пожалуй, хватит чтения.

* * *

К тому времени, как они вернулись во дворец, начался криновый отходняк. Император ждал в Палате разоблаченных секретов – факт, чью важность не упустили из виду придворные, назначенные сопровождать Арчет, которых она встретила по пути. Она прошла мимо них и отметила, какими взглядами они обменялись. Палата разоблаченных секретов представляла собой плот с навесом, сооруженный из редких пород дерева и шелков, стоявший на якоре в центре закрытого бассейна пятидесяти ярдов в поперечнике. В куполе крыши имелось единственное окно. Вода сплошным потоком лилась по искусно вырезанным мраморным стенам по периметру комнаты, делая подслушивание невозможным, а в бассейне обитала крайне смышленая разновидность осьминогов, которых регулярно кормили приговоренными преступниками. Все, что говорилось в Палате, предназначалось для ушей тех, кому безгранично доверял император, или тех, кому не суждено было отсюда выйти. И в такие изменчивые времена было трудно предсказать, к какой из групп причислят кого бы то ни было.

Арчет наблюдала с наркотическим безразличием, как двое пожилых придворных, взявших на себя обязательство привести ее сюда, воровато поглядывают в бассейн. Из-за ряби на воде там было невозможно что-то разглядеть. Беспокойное пятно цвета могло быть и осьминогом, который разворачивал щупальца, и просто камнем, а полоса в воде – щупальцем или побегом водоросли. Лица придворных от неуверенности выглядели так, будто их мучает кишечное расстройство, а царивший в комнате зыбкий, бледный свет лишь усиливал кажущиеся признаки болезни.

Зато лицо раба, который вез их через бассейн в коракле ^[1], отталкиваясь шестом от дна, напоминало камень. Он знал, что ему предстоит перевезти императора обратно, и, в любом случае, он был глухонемым, аккуратно отобранным, а то и искалеченным специально для такой работы. Он бы ничего не услышал и не мог выдать ничьи секреты.

Они достигли плота и тихонько ударились о его край, покрытый замысловатой резьбой. Раб потянулся к одной из опор навеса и закрепил лодочку, пока придворные выбирались из нее с явным облегчением. Арчет вышла последней, кивком поблагодарив раба. Это был машинальный жест – кириатские привычки даже здесь сохранялись. Раб, как любой предмет обстановки, не обратил на нее внимания. Она скривилась и последовала за придворными через лабиринт занавесок в центр плота, озаренное свечами великолепие и императорское присутствие. Она преклонила колено.

– Мой повелитель.

Его светлость Джирал Химран II, первый сын Акала Химрана, прозванного Великим, ныне в силу престолонаследия Хранитель Ихельтетской Твердыни, Пастырь Семи священных племен, Советчик пророка, Главнокомандующий имперских войск, Защитник открытого моря и Законный император Всех Земель не сразу отвлекся от распростертого тела девушки, с которой забавлялся.

– Арчет… – пробормотал он, хмуро рассматривая разбухший сосок, который катал между большим и указательным пальцами. – Я ждал почти два часа.

– Да, мой повелитель. – Извиняться она не собиралась.