Изменение представления о человеческой исключительности

Чтобы разбить почти непостижимую необъятность жизни на более легкие для понимания куски, мы рассказываем себе истории. Почти в каждом мифе о зарождении общества – а это базовая история и основа последующей мифологии – животные, в том числе говорящие, играют главные роли. И по сей день нам кажется, что они хотят что-то сказать.

Джон Бергер пишет: «В те далекие времена, когда жили наши предки, животные обитали рядом с человеком и часто преподносились не только как носители сакральной информации, но и как символы веры». Они продолжают жить в нашем воображении – на территории, которую легко вычеркнуть из памяти или не признавать. В нынешнюю эпоху, когда все в жизни посчитано, взвешено и оценено, опыт общения с дикой природой выпадает за привычные рамки современной системы ценностей и настоятельно требует пересмотра. На протяжении столетий, по крайней мере в индустриальных державах, доминирующее культурное, а иногда и научное отношение к природе было редукционистским, механистическим и откровенно эксплуататорским. Однако сегодня новое поколение исследователей, терапевтов и педагогов бросает вызов идее человеческой исключительности. Обладая способностью создавать различные инструменты и передавать друг другу информацию, раньше мы думали о своем виде как о единственном хозяине планеты Земля. Сейчас это уже не так. Люди все еще считаются принципиально отличными от других животных – к примеру, волк делает то, что предписывает ему его волчья суть, человек же способен совершать моральный и интеллектуальный выбор другого порядка. Но даже эти различия сейчас ставятся под сомнение.

Мы, люди, – не единственные главные герои истории Земли. Разумная жизнь заселила планету задолго до того, как на сцене появились мы. Теперь нам известно, что у людей и китов есть одинаковые специализированные нейроны, связанные с высшими когнитивными функциями, включая самосознание и сострадание, и что эти нейроны могли развиваться параллельно. Эти нейроны появились у китов на тридцать миллионов лет раньше, чем у нас. Задолго до рождения Чингисхана или Рене Декарта дельфины разговаривали и общались.

Сейчас на волне интереса к теории взаимоотношений людей и животных значительно возрос и объем исследований. Современная междисциплинарная подгруппа этнобиологии – антропозоология, занимающаяся изучением взаимодействия человека и животных, известная также своими исследованиями симбиоза живых существ (HAS), – прокладывает новые пути на острие науки. В эту подгруппу входит несколько дисциплин, в том числе: социология, антропология, психология, политология, а также ветеринария, зоология и другие естественные науки. Деятельность ученых нацелена на изучение отношений между людьми и дикими животными. По словам философа-эколога Дэвида Абрама, некоторые люди бросают вызов дегуманизирующим аспектам современности, «возвращаясь к природе», стремясь к интеграции с тем, что он называет «миром, выходящим за узкие рамки человеческого». Исследователи углубляют наше понимание межвидовой и вневидовой коммуникации, а также эволюции человека. Они изучают интеллект животных, зоонозные болезни (которые передаются между людьми и дикими животными) и то, как человеческие поселения могут быть интегрированы в мир живой природы. Правда, находятся и те, кто все еще считает, что мы находимся в состоянии войны с дикой природой. Они жалуются на «вторжение» енотов, оленей и койотов в их жизнь, забывая о том, что развитие производств и агрессивная сельскохозяйственная политика уничтожает среду обитания этих животных. Но, несмотря на это, с каждым годом число людей, бережно относящихся к дикой природе, неуклонно растет.

В 2016 году исследовательская группа под руководством Келли Джордж из университета штата Огайо повторила новаторские исследования, проведенные почти четырьмя десятилетиями ранее экологом Стивеном Келлертом. Келлерт изучал отношение американцев к природе, а Джордж выявила существенные и неожиданные социальные изменения, произошедшие с 1978 года. Джордж и ее команда зафиксировали возрастание заботы общества о благополучии как диких, так и домашних животных. Почему? Писатель Брэндон Кейм предлагает возможное объяснение результатов исследования в журнале Conservation, в статье с удивительным названием: «Америка становится более добрым, спокойным и бережливым местом (по отношению к животным, во всяком случае)». Кейм отмечает, ссылаясь на исследование Джордж: «Со времени предыдущего исследования Келлерта «потеря биоразнообразия ускорилась». В то же время, добавляет он, «изучение когнитивных функций животных дало неопровержимые доказательства существования интеллекта» в животном мире. Частично в результате этого проблемы благополучия животных стали особо значимыми в культуре граждан США и население страны стало более доброжелательно относиться к диким животным». Более всего отношение улучшилось к «исторически стигматизированным видам», включая акул, летучих мышей, стервятников, волков и койотов. Он добавляет: «Единственные виды, репутация которых существенно ухудшилась, – это еноты и лебеди, хотя люди все еще очень любят их».

Возможно, самым мощным фактором является одиночество людей и, как следствие, одиночество вида в целом. Когда-то люди жили в тесном контакте с другими животными, но на протяжении веков, и особенно в последние полвека, люди перестали контактировать как с дикой природой, так и с сельскохозяйственными животными. По мере того как наша жизнь становится все более технологичной и пугающей, мы берем все больше домашних животных и все сильнее приближаем их к себе. И все же нас по-прежнему тянет к диким зверям. Что-то меняется. На задние дворы возвращаются куры, утки и козы. Наша разобщенность с другими людьми и другими видами живых существ заставляет для оказания помощи людям с умственными и физическими дефектами все чаще использовать терапию с помощью животных. И словно в ответ на наш зов, в пригородах и даже в городах в невиданных количествах появляются дикие звери. Это недавно возникшее явление обусловлено закономерностями развития и новыми правилами меняющегося климата. Они представляют опасность как для людей, так и для других животных, но также открывают новые возможности для восстановления утраченного единения с миром живой природы. На темных городских окраинах или даже прямо у дверей дома мы наблюдаем удивительным образом меняющихся диких животных. И мы меняемся тоже.

Глава 3. Сила тесного контакта с животными, меняющая наше сознание

Однажды утром Лиза Донахью вошла в столовую и увидела, что ее шестилетний сын Эйдан и их большой ретривер Джек растянулись на ковре в столовой. Оба они лежали спиной к Лизе. Мальчик гладил собаку. Затем она услышала, как ее сын сказал тихо, буднично, как бы между прочим: «Мама, у меня больше нет сердца». Вздрогнув, она спросила сына, что он имеет в виду. «Мое сердце в Джеке», – ответил мальчик. Она, успокоившись, некоторое время просто наблюдала за ними.

Когда мы молоды, подобное духовное родство проявляется естественным образом. У некоторых людей получается сохранить его на протяжении всей своей жизни. Они ощущают малейшие нюансы в отношениях не только со своими животными-компаньонами, но и с дикими собратьями. Каждое животное, с которым сталкивает нас жизнь, имеет потенциальную возможность стать частью нас или частью того, кем мы могли бы стать. Если, конечно, мы пойдем им навстречу.

Традиции тотемов у индейцев – отражение такого подхода к физическому и духовному единению. Американские трансценденталисты XIX века также видели в природе божественное начало. Лидер этого движения, Ральф Уолдо Эмерсон, писал о «великой природе, в которой мы пребываем так же, как Земля пребывает в мягких объятиях атмосферы; о том Единстве, о той Сверхдуше, в которой заключено духовное начало каждого человека и которая делает его единым со всеми другими живыми существами на планете».

Совсем недавно пишущий о природе Барри Лопес в своей книге A Literature of Place, писал: «Если вы ощущаете близость с местом, с историей которого вы знакомы, и устанавливаете с ним корректное, нравственное общение, то возникает следующее: это место понимает, что вы есть. Чувствует вас. Вы не будете забыты, отброшены». Наша привязанность к миру природы – это «фундаментальная защита человека от одиночества». Лопес подробно описывал, как земля формирует наш внутренний ландшафт. То же самое делают животные, дикие и домашние.

Сердечная привязанность

Мы живем в хрупких мирах. Два из них нам знакомы. Первый мир – это внешняя среда: земля, воздух, вода и плоть, которые поддерживают биологические потребности человека и других животных. Второй мир – это наша внутренняя вселенная, глубоко индивидуальная и личная.

И еще есть таинственный третий мир – общая среда, Обитель сердца. Это глубинная связь между человеком и другим животным на уровне эмпатиии. Это связь, которая исходит у нас изнутри и проникает в другое существо. Если нам повезет, мы почувствуем отклик, который не сможем описать словами. Мы можем научиться входить в этот третий мир по своему желанию, и это умение способно изменить к лучшему нашу жизнь и жизнь вокруг нас.

Это неточное определение, не четкая карта, а скорее метафорическое руководство к размышлению о наших взаимоотношениях с миром природы. Когда детство заканчивается, это естественное общение, которое Эйдан пережил со своей собакой, обычно исчезает. Подросток, еще не привыкший к требованиям и реалиям взрослой жизни, может все еще тосковать по подобным встречам, пусть даже подсознательно. Что будет, если все большее число молодых людей будут переживать подобные необыкновенные, изменяющие сознание встречи с городскими птицами или спасенной собакой? Возможно ли, что так называемый подросток из группы риска – или любой из нас, – переживший такой обряд посвящения, пойдет в будущее другим путем?

Несколько лет назад я пил кофе со своим другом Скоттом Ридом в местном книжном магазине. Скотт профессионально помогает людям выстраивать отношения. Он работает общественным организатором в бедных районах по всей территории Соединенных Штатов, часто действуя через церкви. Скотта восхищает трансформирующее общение. Перефразируя немецкого еврейского религиозного философа двадцатого века Мартина Бубера, Скотт сказал: «Душа в этом, а не в сердце или голове. Она в общении». Мистицизм Бубера фокусируется на встречах людей и диалогах между ними: «Когда два человека относятся друг к другу по-настоящему, по-человечески, между ними проскакивает Божественная искра».

«Именно это Бубер называл святостью отношений “я – ты”, – объяснил Скотт. – Божественное пребывает в вас так же, как и во мне, и вы обнаруживаете его посредством взаимоотношений».

Отношения «я – ты» сильно отличаются от более распространенных отношений «я – это», в которых главное – то, что можно получить от другого человека. В своем знаменитом эссе 1923 года Ich und Du Бубер пишет: «Между мной и вами нет никакой конкретной цели, никакой жадности и никакого предвкушения; и даже тоска растворяется, когда она проявляется в реальности». Для Бубера главное – сила взаимоотношений между отдельными людьми и между людьми и западным определением Бога. Но его описание отношений «Я-Ты» может быть также применено к отношениям между человеком и представителем другого вида.

Недавно у Скотта диагностировали агрессивный рак третьей стадии, но он продолжает работать и путешествовать. Он описал, как однажды вечером, вернувшись из долгого путешествия, еще до того, как семейство смогло его поприветствовать, собака вскочила и сделала то, чего раньше никогда не делала: она уткнулась носом в Скотта и не хотела отходить. «Что это было? – спросил он. Он чувствовал, что это было нечто более древнее и большее, чем признание или привязанность. – Эти отношения являются частью паутины жизни, которую я ощущаю, когда нахожусь на природе. Там мне дышится легче, кислорода в избытке, запах листьев, дыхание жизни – все это взаимосвязано».

Мы допили кофе и встали, чтобы уйти.

– Как бы ты объяснил эту тайну? – задумался он вслух. – Философ Курт Гедель писал о «теории неполноты», что в любой системе есть истины, которые не могут быть доказаны. Вот с чем вы сталкиваетесь, когда пытаетесь дать определение сущности Божественных Отношений. Пытаетесь доказать что-то, на что указывают все факты, но что все равно не может быть доказано. Это знакомо тем из нас, кто убежден, что есть тайна, выходящая за границы нашего понимания».

Эта важнейшая связь, рождающаяся в общении с другими существами, – сердечная привязанность – очень хрупкая. Ей, так же как вам или мне, нужна пища, чтобы поддерживать свое существование.

Обитель сердца – полезная метафора, но, возможно, есть в ней и нечто большее. Недавняя серия неврологических исследований позволяет сделать предположение, что сердце – это мышца, участвующая в осознании; оно находится в той физиологически сложной части нашего тела, где мы чувствуем эмоции не вполне еще понятными способами. Все больше живя в настоящем моменте, как, вероятно, живут и другие животные, мы становимся все более внимательными – и более сердечными. Сердце – как физиологический орган или как метафорическое понятие – не изолировано. Оно существует в собственной среде обитания, которая содержит его, но метафизические границы сердца простираются далеко за пределы самоосознания, достигая сердец других существ.

В разных контекстах это связующее пространство имеет разные названия. В искусстве слово «лакуна» описывает пространство, кажущееся пустым, но имеющее важное значение; в музыке – это пауза или пассаж, во время которого ноты не воспроизводятся, позволяя слушателю прочувствовать смысловое наполнение.

Мишель Бреннер, первый специалист по урегулированию конфликтов в Австралии, предпочитает слово liminality (лиминальность, пороговость) – понятие, возникшее в начале двадцатого века для описания пороговой стадии – границы между предыдущим и новым способом восприятия своей личности. Иногда его употребляют для описания промежуточной стадии самоинициации. Она пишет: «В некоторых культурах лиминальное пространство рассматривается как священное, уважаемое, нечто, находящееся “за пределами этого мира”»… В других культурах оно подразумевает тревожную неуверенность, страх и неодобрение. Эту пороговость можно найти повсюду в природе: между временами года, на берегу реки, между биорегионами, на границах предметов, между двумя живыми существами и, по словам Бреннер, в «неопределенные моменты, когда мы оказываемся не здесь и не там».

Лиминальное пространство – это место, где возникают отношения, где они разрушаются и где могут быть исцелены. Когда Бреннер применяет эту концепцию для разрешения конфликтов, она описывает это пространство как нечто незафиксированное. Его можно создать, оно может трансформироваться и его можно использовать как безопасное место для развития и восстановления. «На самом деле, – рассуждает она, – это то самое состояние, которое необходимо для изменения отношений, поскольку в нем поднимаются такие вопросы, как останемся ли мы врагами или теперь обратимся к восстановлению доверия».