Я часто рассуждал о связи угля с картошкой и мог прийти только к удовлетворительному объяснению, что их связывает нахождение в земле. Практика Барнарда дала мне несколько поводов для таких размышлений, кроме заведения миссис Джаблетт на Флер-де-Лис Корт, и один из этих поводов – темное и загадочное углубление на фут ниже уровня улицы, находящееся на западной стороне Феттер Лайн под старым бревенчатым трехэтажным домом, который пьяно отклонился от дороги и, кажется, вот-вот сядет на собственный задний двор.
Пройдя утром в десять часов мимо вместилища вышеуказанных связанных продуктов, я увидел в тени пещеры не кого иного, как мисс Оман. В тот же момент она увидела меня и повелительно поманила рукой, в которой держала большую испанскую луковицу[18]. Я подошел с почтительной улыбкой.
– Какой великолепный лук, мисс Оман! Как великодушно, что вы предлагаете его мне…
– Я не предлагаю его вам. Как это похоже на мужчин…
– Что похоже на мужчин? – прервал ее я. – Если вы имеете в виду лук…
– Я не имею в виду лук! – выпалила она. – И я хочу, чтобы вы не несли такой вздор! Взрослый человек серьезной профессии! Следовало бы знать.
– Вероятно, вы правы, – задумчиво сказал я, а она продолжала:
– Я только что заходила в больницу.
– Чтобы увидеть меня?
– А зачем мне еще туда приходить? Думаете, я пришла консультироваться с официантом?
– Конечно нет, мисс Оман. Значит, вы решили, что врач женщина вам не помогает?
Мисс Оман оскалила зубы (и они оказались очень красивыми).
– Я приходила, – величественно произнесла она, – от мисс Беллингем.
Моя шутливость мгновенно испарилась.
– Надеюсь, мисс Беллингем не больна, – сказал я с неожиданной тревогой, вызвавшей сардоническую улыбку мисс Оман.
– Нет, – ответила она, – не больна, но сильно порезала руку. Правую руку, и она не может ею пользоваться, не будучи большим, грузным, ленивым мужчиной. Вам лучше пойти и что-то сделать с ее рукой.
С этими словами мисс Оман юркнула направо и исчезла в глубине пещеры, как ведьма из Вуки-Хола[19], а я торопливо пошел в больницу, чтобы взять необходимые принадлежности и материалы и идти на Невиллз Корт.
Девочка, служанка мисс Оман, открывшая мне дверь, с афористической краткостью сообщила мне о положении:
– Мистера Беллингема нет, сэр, мисс Беллингем есть.
Сообщив это, она ушла на кухню, а я поднялся по лестнице и на верхней площадке увидел ожидающую меня мисс Беллингем, правая рука которой была в чем-то похожем на белую боксерскую перчатку.
– Я рада, что вы пришли, – сказала она. – Филлис – мисс Оман – перевязала мне руку, но я хочу, чтобы вы посмотрели, все ли в порядке.
Мы прошли в гостиную, и я разложил на столе свои принадлежности, расспрашивая ее о подробностях несчастного случая.
– Очень неудачно, что это произошло именно сейчас, – пожаловалась мисс Беллингем, пока я сражался с непостижимым женским узлом. Такие узлы сопротивляются самым изобретательным попыткам их развязать, но одновременно имеют тенденцию развязываться в самое неподходящее время.
– Почему именно сейчас? – спросил я.
– Потому что у меня крайне важная работа. Очень ученая леди, которая пишет историческую книгу, попросила меня собрать всю имеющуюся литературу о Тель-эль-Амарнских таблицах – клинописных таблицах Аменхотепа IV.
– Что ж, – успокаивающе сказал я, – думаю, очень скоро ваша рука будет в порядке.
– Да, но это никуда не годится. Работа должна быть выполнена немедленно. Я должна отправить законченные материалы ровно через неделю, а сделать это совершенно невозможно. Я очень разочарована.
К тому времени я развязал обширную повязку и обнажил рану – глубокий порез на ладони, едва миновавший крупную артерию. Очевидно, целую неделю этой рукой нельзя будет пользоваться.
– Вероятно, вы не сможете зашить порез, чтобы я могла писать? – спросила она.
Я покачал головой.
– Нет, мисс Беллингем. Мне придется наложить шину. Нельзя рисковать с такой глубокой раной.
– Тогда мне придется отказаться от заказа, и не знаю, как вовремя справится моя клиентка. Понимаете, я хорошо разбираюсь в литературе о Древнем Египте; за эту работу я должна была получить особую плату. И работа очень интересная. Однако ничего не поделаешь.
Я продолжал методично перевязывать рану, а сам между тем размышлял. Очевидно, девушка очень разочарована. Утрата работы означает, конечно, утрату денег, а достаточно взглянуть на ее платье, чтобы понять, как ей нужны деньги. Возможно, сейчас у нее какая-то особая потребность. Ее манеры как будто свидетельствуют об этом. И тут мне в голову пришла замечательная мысль.
– Я не уверен, что ничего не поделаешь.
Она вопросительно посмотрела на меня, и я продолжил:
– Я хочу сделать вам предложение и прошу подумать о нем без предубеждения.
– Звучит зловеще, – сказала она, – но я обещаю. Что за предложение?
– Вот оно. Когда я был студентом, овладел полезным умением стенографировать. Я не молниеносный репортер, но под диктовку могу писать довольно быстро.
– Да?
– У меня ежедневно несколько часов свободны – обычно днем до шести или половины седьмого, и мне пришло в голову, что вы утром могли бы пройти в музей, получить нужные книги, найти нужные абзацы (это можно делать без участия правой руки) и поставить закладки. Потом в середине дня приду я, и вы будете читать мне отмеченные абзацы, а я буду стенографически их записывать. За два часа мы сделаем столько, сколько вы за целый день обычным письмом.
– О, вы очень добры, мистер Беркли! – воскликнула она. – Очень добры! Конечно, я не стану отнимать ваше свободное время, но высоко ценю ваше предложение.
Этот категорический отказ удручил меня, но я продолжал настаивать.
– Я хотел бы, чтобы вы согласились. Конечно, такое предложение леди со стороны почти незнакомого человека может показаться наглостью, но если бы вы были мужчиной – в таких же чрезвычайных обстоятельствах, – я бы все равно сделал это предложение как нечто само собой разумеющееся.
– Сомневаюсь в этом. И вообще, я не мужчина, но иногда мне хочется быть мужчиной.
– О, я уверен, что сейчас вы гораздо лучше! – воскликнул я с такой пылкостью, что мы оба рассмеялись. И в этот момент в комнату вошел мистер Беллингем, неся связку совершенно новых книг.
– Что здесь происходит? – воскликнул он. – Доктор и его пациентка хихикают, как пара школьниц. Что смешного?
Он бросил на стол книги и с улыбкой слушал, как я проявляю свое невольное остроумие.
– Доктор совершенно прав, – сказал мистер Беллингем. – Ты хороша какая есть, девочка. Но один Бог знает, какой бы ты была, если бы стала мужчиной. Прими совет доктора и оставайся собой.
Видя, что мистер Беллингем в хорошем настроении, я стал объяснять свое предложение, надеясь на его поддержку. Он с явным ободрением выслушал и, когда я закончил говорить, обратился к дочери:
– Каковы твои возражения, девочка?
– Это потребует от доктора Беркли очень большой работы, – ответила она.
– Это даст ему огромное удовольствие, – сказал я. – Правда.
– Тогда почему бы и нет? – спросил мистер Беллингем. – Мы ведь не возражаем против того, чтобы быть в долгу у доктора?
– О, дело не в этом! – торопливо объяснила она.
– Тогда поверь ему. Он говорит серьезно. Это добрый поступок, и я уверен, что он рад его совершить. Все в порядке, доктор, она согласна. Ты ведь согласна, девочка?
– Да, если ты так говоришь. Согласна и очень благодарна.
Она сопроводила свое согласие улыбкой, которая сама по себе стала моим вознаграждением, и, когда мы обо всем договорились, я ушел очень довольный, чтобы закончить утреннюю работу и заказать ланч.
Когда я зашел за мисс Беллингем через два часа, она ждала меня в саду со своей поношенной сумкой, от которой я ее освободил, и мы пошли под ревнивым взглядом мисс Оман, провожавшей нас до ворот.
Идя по двору с этой замечательной девушкой, я едва мог поверить в свою удачу. В ее присутствии и в охватившем меня от того счастье скромное окружение преобразовалось и стало прекрасным. Какая замечательная улица, например, эта Феттер Лайн, с ее необыкновенным очарованием и средневековым изяществом! Я вдыхал насыщенный капустой запах, и мне казалось, что я вдыхаю аромат нарциссов. Холборн превратился в Елисейские Поля, омнибус, в котором мы ехали, стал колесницей славы, а люди, зловредно толпившиеся на тротуаре, оказались детьми света.
Судя по обыденным стандартам, любовь глупа, а мысли и поступки влюбленных глупы невообразимо. Но в конечном счете эти стандарты неверны, потому что практичное сознание занимается только тривиальными и преходящими ценностями жизни, но за ними возвышается великая и вечная реальность любви мужчины и женщины. И в ночной песне соловья больше смысла, чем во всей мудрости Соломона (хотя у него тоже был немалый опыт в нежной страсти).
Служитель в стеклянной будке у входа в библиотеку осмотрел нас и пропустил с молчаливым благословением в вестибюль (где я отдал свою трость лысому полубогу и получил в обмен магический диск-талисман), и мы вошли в просторную ротонду читального зала.
Я часто думал, что если бы какой-то смертельный газ с большими консервирующими возможностями – например, что-нибудь вроде формальдегида – можно было бы впрыснуть в атмосферу данного помещения, стоило бы в неприкосновенности сохранить это собрание книг и книжных червей для просвещения последующих поколений как антропологическую добавку к главной коллекции музея. Потому что нигде в мире нет в одном месте большего собрания необычных и отклоняющихся от нормы человеческих существ. И вот какой любопытный вопрос мог бы возникнуть у большинства наблюдателей: откуда приходят эти необыкновенные существа и куда отправляются, когда часы объявляют время закрытия? Например, вот этот джентльмен с трагичным лицом и коллекций колец, которые, как на пружинах, поднимаются и опускаются, когда он идет. Или пожилой джентльмен в сутане и котелке, который, неожиданно повернувшись, дергает вас за нервы, оказавшись женщиной средних лет. Куда они уходят? Потому что больше их нигде и никто не видит. Исчезают после времени закрытия в глубинах музея и прячутся до утра в саркофагах мумий? Или пробираются за книжные стеллажи и проводят ночь в близкой им по духу атмосфере кожи и старой бумаги? Кто может сказать? Знаю только, что, когда Руфь Беллингем вошла в читальный зал, она по сравнению с ними казалась существом другого порядка, как голова Антиноя, которая раньше стояла (с тех пор ее куда-то переместили) в ряду бюстов римских императоров. Эта голова казалась портретом бога в портретной галерее знаменитых бабуинов.
– Что нам нужно делать? – спросил я, когда мы нашли свободные места. – Хотите поискать в каталоге?
– Нет, у меня бланки заказов в сумке. Книги ждут в отделе "заказанных книг".
Я положил свою шляпу на обитую кожей полку, туда же положил перчатки девушки (каким прелестно интимным и дружеским казалось это действие!), изменил номера заказов, затем мы прошли к стойке заказанных книг и забрали книги, составлявшие нашу сегодняшнюю работу.
О проекте
О подписке