Цитаты из книги «Вы, конечно, шутите, мистер Фейнман!»

Проблема заключалась в следующем: если разгонять электрон, он будет излучать энергию и, следовательно, терять ее. Это означает, что на него должна действовать сила. Причем для заряженной частицы она должна быть одной, а для незаряженной – другой. (Если в обоих случаях сила действует одна и та же, то заряженная частица будет терять энергию, а незаряженная – не будет. Но это означало бы наличие двух решений одной задачи, чего быть никак не может.)

Далее я заметил, что в состоянии усталости способен думать о двух вещах сразу. Я обнаружил это, внутренне разговаривая с собой и в то же время воображая, что к краям моей кровати привязаны две перекинутые через блоки веревки, что они наматываются на вращающийся цилиндр, медленно поднимая кровать. Я не сознавал, что воображаю эти веревки, пока не начал тревожиться, что одна из них захлестнется за другую и они станут сматываться неравномерно. Тогда я сказал себе: «Ничего, об этом позаботится натяжение», – и тут первая моя мысль прервалась, и я сообразил, что думал о двух вещах сразу.

Той ночью я оставил, не помню уж где, записку с изображением резервуара с топливом и двери рядом с ним, и назавтра дверь отыскали и вернули на место. Некоторое время спустя я снова признался в покраже двери – и все сочли меня вруном. Никто не вспомнил, что я говорил раньше. Все запомнили лишь заключение, к которому пришли после того, как президент обошел стол по кругу, задавая каждому один и тот же вопрос, и никто ни в чем не признался. Запомнили общую идею, но не слова. Во мне часто видят обманщика, а ведь обычно я честен. На свой манер, разумеется, – так что, как правило, никто мне не верит!

Что же касается мистера Френкеля, который все это затеял, то он заразился болезнью, известной сейчас каждому, кто работает на компьютере. Очень серьезная болезнь, здорово мешающая работе. Недостаток компьютеров состоит в том, что с ними можно играть.

И каждый раз все сводилось к тому, что я рисовал только ее лицо, потому что не понимал, как добиться того, чтобы она позировала мне обнаженной. Как-то раз зайдя к Джерри в гости, я сказал его жене Дэбни: – Никак я не могу добиться, чтобы девушки позировали мне голышом: как это делает Джерри, ума не приложу! – А ты их хоть раз об этом просил? – О! Это мне в голову не приходило.

Как-то я был на одной вечеринке и играл там на таких барабанчиках – бонго, – у меня это получалось совсем не плохо. На одного из гостей моя игра произвела впечатление особенно сильное. Он пошел в ванную комнату, стянул рубашку, разрисовал себе всю грудь странными узорами, повесил на уши по паре вишен и вышел оттуда, приплясывая, как дикарь. Ну, чокнутый, конечно, потому-то мы с ним прямо на той вечеринке и подружились. Он художник, а зовут его Джерри Зортиан.

Понимаете, отец воспитал меня в некотором пренебрежении к королевской власти, к пышности (он продавал военную форму и хорошо знал разницу между человеком в мундире и без мундира – ее просто нет, ведь человек один и тот же)

Старания понять, хорош или плох учебник, внимательно читая его, – это одно, а когда вы собираете мнения множества людей, которые если и читали его, то невнимательно, то получаете что-то вроде старой задачки: глядеть на китайского императора никому не дозволено; вопрос – какой длины нос китайского императора? Чтобы выяснить это, вы обходите весь Китай, спрашивая у каждого встречного-поперечного, что он думает о длине императорского носа, а потом усредняете полученные ответы. Результат вы получаете очень «точный», поскольку людей опросили многое множество. Однако к реальности он никакого отношения не имеет: усредняя оценки людей, которые дают их, ни в чем толком не разобравшись, вы ничего нового не узнаете

Я же вывел из ее рассказа нечто для меня новое: понял наконец, для чего, хотя бы отчасти, существует искусство. Оно доставляет удовольствие людям – не всем, но отдельным. Вы можете создать нечто, способное производить на них

такое сильное впечатление, что они затоскуют или возрадуются