Читать книгу «В тени Холокоста. Дневник Рении» онлайн полностью📖 — Рений Шпигель — MyBook.

2 февраля 1939 г.

Дорогой мой Дневник! С гимнастикой у меня всегда получалось посредственно, поэтому я тренируюсь дома, чтобы стать лучше. Только что у меня в первый раз получилось сальто. Никто из моих подруг этого не может. Я торжествую, хотя содрала коленку.

5 февраля 1939 г.

Дорогой мой Дневник, вечер был наконец-то! Я так счастлива. Вечер был потрясающий, все, особенно Брюхла, отлично провели время. Но после вечера на меня нашла какая-то тоска. И опять, в какой уже раз я подумала: «Как хочется, чтобы мама здесь была». Дело в том, что Иркина мама, г-жа Оберхард, все время крутилась около Брюхлы, подлизывалась к ней изо всех сил, что, конечно, в ближайшее время принесет пользу Ирке и ее младшей сестре. О, дорогой Дневник, если бы ты только знал, как тяжело так сильно хотеть чего-то, так стараться ради этого, а потом на финишной прямой получить отказ. А чего я на самом деле хотела? Не знаю. Меня очень хвалила Пакула, что меня никак не волнует (она говорила с нами, со мной и Норкой). Брюхла была вполне мила. А мне все же чего-то не хватило.

Луна выступила два раза, и я тоже. Сегодня я видела Брюхлу с г-жой Оберхард – скорее всего, возвращались от нее. Я вежливо поклонилась, прошла мимо них и сказала Норе: «Ты как думаешь? Она опять у нее была, да?» И тут я вижу – она корчит глупую рожу. Оглядываюсь и вижу, что Брюхла идет прямо за нами. Она выглядит ужасно, не знаю, что с ней, я бы хотела что-то для нее сделать, помочь, может быть, что-то посоветовать, но нас разделяет огромная пропасть, очень-очень огромная… Может быть, даже больше, чем с мамой. Она бы тоже могла мне помочь, дать совет. Но преодолеть эту пропасть труднее. О, намного труднее.

8 февраля 1939 г.

Дорогой Дневник! Прошло несколько дней с тех пор, как я рассказала тебе о своих делах, а вообще-то ничего особенного и не было. Жизнь течет как обычно, с некоторыми небольшими исключениями. Брюхла была на конференции учителей латыни, поэтому латынь преподавал г-н Скорский. Г-н Джиджик очень хвалил Ирку (незаслуженно), Белка получила плохую отметку, меня пронесло, но я беспокоюсь насчет завтра, потому что это в самом деле может быть неудачный день. Вот все, что мне нужно было тебе рассказать.

11 февраля 1939 г.

Сегодня дождь… Такой грустный серый день. Но мне не очень грустно. Не знаю почему. Может быть, это идея об отъезде в Канаду, хотя, в конце концов, не так уж она и хороша. А может быть, это потому, что я делаю греческую вазу. Во всяком случае, мне не так грустно, как обычно бывает в дождливые дни, когда я просто стою у окна и считаю слезы, стекающие по стеклу. Их много. Вот бежит одна маленькая, потом другая, побольше, следом за ней еще одна, потом пятая, шестая… и две по моим щекам. Они все сбегают вниз, как будто хотят упасть на мокрую, слякотную улицу, как будто хотят ее сделать еще грязнее, как будто хотят изуродовать этот день, сделать его еще противнее. Но сегодня – это какая-то загадка. Как… как мусорный бак. Все считают, что это ерунда, вообще ничего. Но это не так. Не знаю. Можно надо мной смеяться, но я думаю, что неодушевленные предметы могут разговаривать. Может быть, надо мной посмеются, но ты наверняка поймешь, мой дорогой друг. Дело в том, что иногда мне кажется, будто неодушевленные предметы могут говорить. (На самом деле они вовсе не неодушевленные. У них есть душа, совсем как у людей.) Иногда мне кажется, что водопровод хихикает. И не только я так думаю, значит, это так и есть. Люди называют это хихиканье по-разному, но им никогда не приходит в голову, что это именно хихиканье. Или мусорный бак:

 
– Ну наконец-то ночь и темнота!
Глаза б не видели! Здесь жизнь совсем не та,
Что в городском киоске: там суета,
Огни вокруг. А тут –
Лежу себе бумажный мятый мяч –
Не абы кто – афиша передач!
Еженедельная! Пожить бы мне!
А я вот в урне мусорной! На дне!
 
 
– Подумаешь! Ты хоть узнала мир! –
Взвыл новостной листок, зачитанный до дыр.
Я на прилавке не лежал,
Не грел бока без дела –
Носился я по площадям,
Кричал, как угорелый.
И день пронесся – смерч смертельный!
Я б лучше был еженедельный!
 
 
– А я с рождения к такой судьбе готова,
Я не упертая. – сказала яркая обертка.
Вздохнула. И вздохнула снова.
 
 
– Но я-то не готов! Я – детский журнал!
С красивыми картинками цветными!
Все восхищаются страницами моими.
Чтоб я – и в урне мусорной лежал!
Нет! Невозможно! Я вообще-то
Не ежедневная газета!
И не афиша глупая,
И не вот это… –
Он на обертку посмотрел. –
Держитесь от меня подальше! Вы не у дел!
 
 
Что началось тут: «Я в тебе дыру
Проделаю! А ну-ка получи, печатное изделье!
Нашелся тут! Хватай! Держи его!
И поутру
Бумаги разлетелись, словно перья.
 
 
А люди удивлялись: вот вопрос!
Кто разбросал здесь мусор,
Кто его
До урны не донес?
 

Рения. Шлю тебе поцелуй, но сейчас мне надо сесть и наполниться доверху.

13 февраля 1939 г.

Что может быть хуже, чем понедельник 13-е? Понедельник сам по себе обычно плохой день, а сегодня к этому прибавляется еще и 13-е. Не к добру! Для меня это точно был нехороший день. Вдобавок ко всем другим мелким невезениям. Я в школе. Это латынь, и входит Брюхла, поэтому, думаю, устроит контрольную. Но нет. Хорошо, даже лучше (думаю я), я в безопасности. Но она хочет, чтобы мы писали изложения на листах, вырванных из тетрадей. У меня все пошло так, как только и могло быть в понедельник 13-го. В плохой день все и пошло по-настоящему плохо. Почему? Хм… Хороший вопрос, почему?

Задать его может только человек несуеверный. Точно. Поэтому, первым делом: я пропускала школу, и в результате у меня не было некоторых вариантов; во-вторых, я все время хохотала, умирала со смеху; и, в-третьих, изложение писали на вырванных листах, к которым я относилась несерьезно, и мне даже в голову не пришло, что Брюхла может собрать эти листы.

На географии у нас произошла внезапная и бурная битва за стулья, в которой я не участвовала, но, тем не менее, считалась одной из проигравших. Мы должны были перемещаться по классу. Я еще раньше много раз говорила, что я не какая-нибудь неудачница. Поэтому я тихо пересела вместе с Норой на последнюю парту. Грука смотрит на меня и говорит, чтобы я пересела. Я не хочу, говорю, что мне и здесь хорошо. Она продолжает, и я продолжаю.

– Пересядь!

– Но я ничего не сделала.

И так далее, и так далее. Наконец, я понимаю, что мне не выкрутиться, поэтому смотрю, куда можно пересесть.

– Вот здесь есть место, пожалуйста, пересядь, – говорит Грука.

– Ох, куда угодно, только не туда. Я такая хилая, легко простужаюсь. Перегреюсь у печки и получу воспаление легких, – отвечаю.

Пора с этим кончать.

– Хорошо, тогда сюда, – говорит Грука.

Ой, нет, не у двери! Как я могу сесть у двери, с таким слабым здоровьем?

Весь класс, конечно, умирает со смеху, вопит и грохочет.

Я понимаю, что у меня нет выбора, и в конце концов пересаживаюсь, но только после ее четвертой попытки. Нора все это время сидит под партой, а я стучу не переставая. Потом я говорю Груке, что мне не видно карту. Продолжаю стучать, изображая, что это идет школьный инспектор.

Наверное, были тысячи других приключений, но я рада, что этот исключительно плохой день закончился.

14 февраля 1939 г.

Сегодня родительское собрание. Прошло не очень-то хорошо – это следы от вчерашнего. Брюхла сказала, что у меня ужасное изложение, так что теперь есть о чем беспокоиться.

15 февраля 1939 г.

Сегодня ничего особенного. Пшемысль готовится к газовой атаке, а я готовлюсь к нервной атаке. Все из-за последнего понедельника! Меня вызвали к доске на химии. Я была готова! Черт побери, Джиджик хотел меня запутать.

26 февраля 1939 г.

Последние несколько дней я была занята. Здесь была Арианка. Завтра у нас собрание, и мне нужно написать доклад.

28 марта 1939 г.

Господи, мне так грустно, очень грустно… Просто хочется плакать, выть и рыдать. Как мне выразить, до чего мне жутко? Нет… Это невозможно. Мама только что уехала, и кто знает, когда я ее снова увижу. Несколько дней назад я поссорилась с Норой, так что пришлось общаться с Иркой, а это не помогает.

Да еще воспоминания… Они всегда со мной, и даже хотя я от них плачу, даже хотя они мне разбивают сердце, они самые приятные. Это воспоминания о лучшем времени в моей жизни. Уже весна! Весной там было так хорошо. Пели птицы, цвели цветы; были только небо, душа и счастье! Люди стали думать об отпуске. Все было совсем иначе, чем здесь. Так спокойно, тепло и дружелюбно. Как мне это нравилось.

В ночь на Песах я ждала Илию. Может быть, было время, когда этот святой старик приходил к счастливым детям. Но если он приходил только к бедным людям, раз он никогда не стоял в наших распахнутых дверях, раз он никогда не показывался мне, то он должен прийти теперь, когда у меня нет ничего. Ничего, кроме воспоминаний. Дедушка болеет. Мама волнуется обо мне. О! Какая я несчастная! Иногда я специально не ем, чтобы не встретить…

 
Оно повсюду следует за мной:
То прячется, как только я замечу,
То тянет руки страшные навстречу,
Окутанные темной тишиной,
То, словно призрак, встанет за спиной,
И что-то шепчет мне.
Я в каждом звуке слышу, как зовет
Оно: «Иди за мной, вперед!»
И руки потирает,
И тонким пальцем заманивает,
И тихонько ждет…
 

2 апреля 1939 г.

Религиозное уединение закончилось. Мне не понравились эти дни. Я все еще злюсь на Нору. А Ирка не оставляет меня в покое, так что я с ней немного пообщалась. Под конец у меня даже нечего было почитать.

Начинаются каникулы. Я сейчас учу французский, и если бы не война, я могла бы поехать во Францию. Раньше я должна была поехать, но Гитлер захватил Австрию, потом Судеты, Чехословакию, Клайпеду[10] и кто знает, что он сделает потом. Он влияет и на мою жизнь. Хочу написать стих для Арианки. Буду очень рада, если получится хорошо.

 
Заболела курочка,
К доктору пришла.
Рассказала курочка
Про свои дела:
 
 
«Стоит мне поддаться гневу,
Сразу что-то колет слева,
Что-то ноет, что-то жалит –
Жить мешает!
Вечно головокруженье,
В животе моем – броженье,
В теле – слабость и усталость,
И еще мигрень досталась!
В весе потеряла, в цвете!
Милый доктор, на рассвете
Будит муж, а я сильнее
Злюсь, от ярости синея.
И потею, и не спится.
Излечиться я хочу!»
 
 
От симптомов этой птицы
Плохо сделалось врачу:
 
 
«Как спасти ее от боли?
Как помочь куриной доле?»
 
 
Доктор разрешил вопрос,
Доктор важно произнес:
«Не спасти вам ни пера!
Умирать бы вам пора!»
«Умирать пора? Вот вздор!
Вы не доктор – живодер!
Я здорова! Наяву!
Я и вас переживу!»