Читать книгу «Империя Леванта. Древняя земля тлеющего конфликта между Востоком и Западом» онлайн полностью📖 — Рене Груссе — MyBook.
image

Часть первая. Наследие античности

Глава 1. Эллинизм и восточный вопрос

1. Греческое завоевание

Панэллинизм и персидский мир

Восточный вопрос – проблема отношения Европы и Азии. Политическая проблема, периодически решавшаяся на полях сражений. Культурная проблема, которая то приводила к выработке некоего религиозного синкретизма, то взрывалась религиозными войнами. Как верно заметил Геродот, противостояние Европы и Азии впервые четко проявилось в Греко-персидских войнах (490–469 до н. э.). Вся Внутренняя Азия, от Босфора до Инда, объединилась в составе Персидской империи Ахеменидов. В свою очередь, эллинизм, прообраз и виртуальность всей европейской культуры, начал осознавать себя. В походе на Грецию Ксеркс тянул за собой все народы Древнего Востока: от египтян и лидийцев до индийцев и саков. И весь этот Восток греки наголову разгромили на историческом поле сражения при Платеях (479 до н. э.). Каллиев мир, который завершил Греко-персидские войны (449 до н. э.), освободил от персидского владычества греческие города на анатолийском побережье, от Босфора до Карии. Благодаря опыту, который дал грекам поход Десяти тысяч[5] (401–400 до н. э.), царь Спарты Агесилай даже предпринял попытку завоевания Западной Анатолии (396–394 до н. э.), но эта попытка, предвосхитившая поход Александра Македонского, завершилась неудачей из-за новых братоубийственных войн между эллинами. Следствием этих раздоров стало то, что вскоре эллинизм заметно отступил, поскольку по Антаклидову миру ему пришлось снова уступить Персии всю азиатскую Грецию (387–386 до н. э.).

Антаклидов мирный договор воспринимался эллинской цивилизацией как сильное унижение. Исократ[6], энергично осуждавший его, не переставал с тех пор искать вождя, способного объединить эллинов, во-первых, для того, чтобы смыть этот позор, во-вторых, повторить попытку Агесилая и завоевать западную часть Малой Азии до линии Киликия – Синоп. Такую программу он предложил царю Македонии Филиппу, в котором видел будущего главнокомандующего греческих сил, выступивших против персидского великого царя.

Программа его была не просто выполнена, но и многократно перевыполнена. Весной 337 г. до н. э. на Коринфском конгрессе Эллинский союз назначил Филиппа военным вождем похода на персов. Но вскоре Филипп был убит, и успешно осуществить это грандиозное предприятие суждено было его сыну Александру.

Александр – уполномоченный Эллинского союза

Дело Александра имело две стороны. Когда он, наследник планов своего отца и программы Исократа, выступил войной против Персидской империи, его поход имел тот же характер, что и предпринятый за шестьдесят лет до него Агесилаем. Как ранее Агесилай, он, лидер эллинизма, отправился в Азию, осуществляя возмездие за вторжение Дария и Ксеркса. Когда победа в битве при Гранике (июнь 334 г. до н. э.) отдала в его руки Малую Азию, он повел себя там в точности так же, как его предшественник Агесилай. Александр избавил от варварского ига греческие полисы побережья и возвратил свободу ионийцам, изгнав из этого региона мелких тиранов, поставленных персами. В этот момент он полностью был в роли защитника эллинизма. Смывал позор Антаклидова мира, дополнял победы при Марафоне и Саламине. Во время перехода через Малую Азию, от Сард до Гордиона и от Гордиона до Иссоса, его точка зрения нисколько не поменялась. Впрочем, центральная часть Анатолийского плато его, похоже, не слишком интересовала. Если по пути он овладел Фригией, то полностью пренебрег целыми провинциями: Пафлагонией, Каппадокией, Понтом, Арменией, которые хоть и входили в ахеменидскую державу, но попали под македонское владычество (да и то весьма эфемерное) лишь при его преемниках. Со своей стороны персы, после своего поражения при Гранике, постарались ограничить размеры катастрофы. Они в целом довольно легко уступили эллинизму полуостров Малая Азия, который представляет собой нечто вроде маленького континента, четко отделенного от Ирана и ориентированного на Эгеиду.

Напротив, победа, одержанная Александром при Иссосе, у киликийских границ (12 ноября 333 г. до н. э.), направила его на по-настоящему новый путь. С этого момента его поход стал чем-то большим, нежели просто общегреческая кампания-реванш. Перед ним возникли новые проблемы. Приходилось адаптироваться к местным политическим условиям.

Прежде чем начать массированную атаку великолепного и компактного иранского мира, он свернул в Сирию. Для реализации программы панэллинизма в первую очередь следовало дать Элладе все восточное побережье Средиземного моря, то есть европейский фасад Азии. Значит, Александр сразу понял важность Сирии, открытых ворот эллинизма внутрь азиатского континента. Однако он не достиг успеха на этом направлении и оставил это своим наследникам. Сначала Антигон, а затем Селевк, основав Антигонию-Антиохию, показали интерес внешней Греции к колонизации бассейна Оронта. Внимание Александра в Сирии было занято более срочной задачей: взятием Тира. И показательно, что лавина греческого возмездия на целый год приостановила свое движение через Азию ради единственной цели: захватить финикийский город.

В морском деле или в торговле финикийцы были вечными соперниками греков. С самого начала своей истории Греция всюду встречала их на своем пути: на Кипре, на Сицилии, на Саламине, на побережье Малой Азии. Ненависть к самому имени пунийцев и к их талассократии[7] восходит к первым векам греческого мореплавания. Так что разрушение Тира Александром (август 332 г. до н. э.) соответствовало традиционной программе и жизненным интересам эллинизма. Это разрушение было непременным условием экспансии внешней Греции и основания Александрии. После падения Тира Восточное Средиземноморье стало реально принадлежать грекам.

После захвата Тира Александр двинулся на Египет. Египет всегда был для персов владением скорее номинальным, нежели реальным. На протяжении шестидесяти лет, с 405 по 342 г. до н. э., он оставался независимым от великого царя и лишился своих последних фараонов всего за каких-то десять лет до прихода в Мемфис Александра. Тот сразу же понял, что Египет с его тысячелетними традициями и особым духом является совершенно отдельным миром, с которым нельзя обходиться так же, как с остальным Востоком. Выступив в борьбе с персидскими захватчиками и святотатцами продолжателем дела Псамметихов и Нектанебов[8] (его даже объявят сыном Нектанеба II), он выставил себя наследником фараонов и в оазисе Аммона был посвящен в тайные знания этого великого фиванского бога. Так Александр, царь Двух Египтов, возобновил историю фараонов, которую Артаксеркс III полагал законченной навсегда[9]. Но, собирая наследство Тутмосов и Рамзесов, он отнюдь не забывал о распространении в мире эллинизма, и основание в уникальном с точки зрения коммерческой выгоды месте Александрии, с самого возникновения своего призванной стать столицей внешней Греции, полностью отвечало этой глубокой мысли. Пока Александр, с одной стороны, утверждал историческую особенность долины Нила и египетской цивилизации, а с другой – стремился привить там эллинизм, за ним наблюдал один из его полководцев, самый мудрый и самый хладнокровный, Птолемей Лаг, которому суждено будет в свое время исполнить этот замысел. Александр стал на Ниле первым наследником фараонов и греческих василевсов, продолжателями его станут Лагиды[10]. Добавим, что обожествление македонского завоевателя будет иметь решающее влияние не только на титулатуру многих эллинистических царей и даже римских цезарей, но также на словарный состав и теологическую мысль александрийского синкретизма.

Александр – преемник Ахеменидов

Покорив, а точнее, освободив Египет и восстановив его к выгоде эллинизма, Александр занялся иранским вопросом. В македонском лагере многие военачальники, в числе прочих Парменион, придерживались мнения, что следует удовольствоваться средиземноморскими землями, завоеванными в течение трех лет. Умеренные, вместе с Парменионом, полагали, что подлинное владение эллинизма – это Малая Азия, Сирия и Египет. По их мнению, Внешняя Греция не должна была удаляться от родного моря, чтобы не подвергаться чудовищным опасностям, исходящим от варваров. И следует признать, что спустя два столетия события подтвердили правоту данной точки зрения. В конечном счете, эллинизм удержал из македонских завоеваний, а Римская империя сохраняла на протяжении семи веков, уберегая от всех азиатских нашествий, именно область между Евфратом и морем. Сами персы чувствовали, что пределы эллинского мира заканчиваются на Евфрате, потому что Дарий III предлагал Александру разделить Азию по этому рубежу.

Несомненно, что эллинизм, несмотря на свою поразительную способность к ассимиляции, сумел серьезно распространиться лишь по полуострову Малая Азия, долине Оронта и долине Нила[11]. Эллинизация в Анатолии началась со времен Мермнадов[12], а Египта – с колонистов Навкрата[13]. Но надо быть благодарными Александру за то, что он, вопреки всему, предпринял поход на Иранское нагорье и в Центральную Азию, ту самую Азию, в сравнении с огромными просторами которой Греция выглядела такой крошечной и хрупкой. Господство эллинизма на этих высокогорных плато продержалось каких-то два века. Но если бы завоеватель не двинулся на Иранское нагорье и далее на Хайберский перевал, не родилось бы гандхарское искусство, буддистская религия и греческая иконография никогда бы не встретились и не соединились неразрывно, буддистские миссионеры впоследствии не донесли бы через оазисы до китайских границ эллинистическую скульптуру и мы были бы лишены большого куска человеческой цивилизации.

Завоевание Александром Ирана стало более трудным предприятием. Победа при Арбеле[14] (1 октября 331 г. до н. э.) отдала в его руки Западную Персию, но ему потребовалось три года (330–327 до н. э.), чтобы покорить Восточный Иран (Бактрию, Согдиану). В этом регионе – оазисах современного русского Туркестана и афганских долинах – он основал, как очаги торговли и цивилизации, греческие общины, от Александрии Оритской (Герат) до Александрии Эсхаты (Ходжент в Фергане). В Афганистане он заложил даже Александрию «Кавказскую» (то есть Гиндукушскую), отождествленную Дж. Хакином с городом Парван (Джебель-Серадж) к северу от Кабула, и Александрию Арахосскую (Кандагар).

Примечательно, что в Индии македонское завоевание ограничилось бассейном Инда, Пенджабом и Синдом. Как напоминает господин Фуше[15], речь шла о провинциях, некогда входивших в персидскую державу Ахеменидов. Как известно, бунт войск остановил Александра на пороге гангского мира, но чутье не подвело македонских ветеранов: если Пенджаб географически и исторически привязан к иранскому миру, то бассейн Ганга, углубляться в который они отказались, представлял поистине новый свет: тропическая Индия, муссонная Азия – все это скорее относится к Дальнему Востоку. Остановив поход на Гифасисе (Биасе) в конце июля 325 г. до н. э., Александр зафиксировал крайний предел эллинизма. Европа, которая до него заканчивалась в Византии, отныне доходила до восточной части бассейна Инда.

Со времени возвращения из Индии в Иран (август 325 г. до н. э.) и до самой своей смерти в Вавилоне (13 июня 323 г. до н. э.) Александр завершал обустройство своей иранской империи.

Иранская политика Александра весьма любопытна. Вначале, как мы видели, он был эллином, мстящим Персеполю за сожжение Афин ордами Ксеркса. Но в ходе завоевания его точка зрения изменилась.

Иранская культура, наследница всей богатой материальной цивилизации Ассирии и Вавилона, соблазнила его, несомненно, в том числе и великолепием монархических институтов. Восток завоевал своего завоевателя. В конце жизни бывший главнокомандующий Эллинского союза был ахеменидским царем, легитимным наследником всех Дариев и Ксерксов, а кроме того, Саргонов и Ашшурбанипалов. Или, скорее, македонский василевс для греков, он намеревался стать для своих новых иранских подданных великим царем. Эллинизм и парсизм теперь были в его глазах равнозначными. Рискуя вызвать недовольство македонских ветеранов, он даровал персам такие же привилегии, как им. Среди персов он выбирал многих своих сатрапов[16]. Он устраивал знаменитые своей массовостью смешанные браки македонян с иранскими женщинами. По его воле ахеменидская империя продолжила существование после поражения при Арбеле. В этом отношении Александр показал себя гораздо более «по-азиатски» решительным, чем его преемники Селевкиды в III в. до н. э.

Если бы нам надо было резюмировать его деятельность одной фразой, мы бы сказали, что, реализовав программу греческой экспансии Кимона[17], Агесилая и Исократа, македонский завоеватель, сделавшись владыкой Ирана, стал в результате резкого поворота, к которым история столь привычна, иранским Великим царем, последним из Ахеменидов.

Историческая роль державы Селевкидов

После войн между полководцами Александра за раздел его империи (323–301 до н. э.) почти все азиатские владения в конце концов достались Селевку Никатору. Держава Селевкидов была древней Персидской империей, лишившейся Египта и Палестины, поверхностно эллинизированной и перенесшей свой центр из Суз в Антиохию, в Сирию, поближе к Средиземному морю.

Таким образом, Селевкиды оказались одновременно главными наследниками Александра и древних восточных государств. Вышло так, что со времен первых завоевателей Ура и Аккада все властители прошедших веков – ассирийские, вавилонские, мидийские, Ахемениды – работали на Селевкидов. Все содействовали созданию этого огромного политического единства Внутренней Азии, от Бактрии до Финикии, в котором растворились древние цивилизации. Миссия Селевкидов заключалась в том, чтобы наложить на это собрание народов, языков и религий греческие право, язык и культуру. Если на протяжении длительного времени им это удавалось, главным положительным результатом стало сохранение для Европы македонских завоеваний. Граница эллинизма, то есть Европы, оставалась на Инде. В то время как македонские цари из династии Антигонидов повторяли историю, увязнув в Греции в мелких войнах между городами, а Египет Лагидов, полностью занятый развитием своей эгейской талассократии, проводил узкопартикуляристскую политику, существовал восточный вопрос, который первые и вторые знали плохо, но который особенно интересовал антиохийского царя. Ибо восточный вопрос в III в. до н. э., проблема эллинизации Азии, являлся жизненно важным для государства Селевкидов, границы которого простирались от Сард до Бактрии, от Ливана до Гиндукуша. Ему предстояло защищать эллинизм, недавно привнесенный в долины Галиса и Оронта, Тигра и Евфрата, Окса и Яксарта.

Неблагодарное дело. В Египте, например, Лагиды оказались в географических и исторических рамках крупного централизованного государства, народ которого был сплочен тысячелетними институтами. Но какая связь существовала между парсизмом Ирана, древней ассиро-вавилонской цивилизацией Месопотамии, полуэллинизмом лидийцев, сирийской культурой Оронта на селевкидском Востоке? Два века ахеменидского владычества объединили народы, но не смешали их, персы никогда не заботились об иранизации своих тридцати двух сатрапий. Они жили обособленно друг от друга под одним скипетром. И Селевкид, которому после войн диадохов[18] достался этот скипетр, не мог опереться ни на один доминирующий народ.

Оставался греко-македонский элемент, разбросанный по всем государствам диадохов. Но находился ли Селевкид в этом смысле в лучшем положении, чем остальные? В Египте, как мы видели, Птолемеи нашли дело эллинизации уже начатым колонистами Навкрата. В Малой Азии династии Вифинии и Пергама правили над областями, расположенными поблизости от Ионии и сильно эллинизированными еще при Мермнадах. В Сирии и Персии не было ничего, кроме следов поспешных действий великого македонянина, намеков, которые следовало понять, набросков, которые предстояло осуществить. Речь шла о том, чтобы сделать греческой всю варварскую Азию, арамейскую или иранскую. А за этой Внутренней Азией, которая еще для поколения Филиппа II и Демосфена была загадочным и враждебным континентом, теснились у подножий Тянь-Шаня кочевники Центральной Азии. Наконец, на самом Инде горстка местных жителей, возглавленная Чандрагуптой, или Сандрокоттом, как его называли греческие историки, прогнала из Пенджаба македонские гарнизоны и отбросила эллинизм на север от Гиндукуша. Селевк I после безрезультатного похода был вынужден отказаться от Пенджаба и Кабула (305–304 до н. э.).

В Малой Азии, у самых ворот Греции, реакция местного населения началась буквально на следующий день после похорон Селевка I. Север полуострова поделили четыре автономных, более или менее эллинизированных государства: царства Пергамское (283–133), Вифинское (297–74), Понтийское (333 до н. э. – 63 н. э.) и Каппадокийское (257 до н. э. – 17 н. э.). Прямо эллинистическим было лишь одно из этих государств, Пергамское, правившая в котором династия Атталидов не имела иных честолюбивых помыслов, кроме как восстановить при помощи Рима древнее Лидийское царство Мермнадов времен Креза. Внутренние анатолийские царства, напротив, были гораздо менее открыты греческому проникновению, например Понт, который при династии Митридатов служил убежищем для иранских влияний в этой части Востока. Понт, Вифиния и Каппадокия представляли собой «варварскую» реакцию на дела Александра.

Селевкиды, ввязавшиеся в длительную братоубийственную войну против другой македонской династии Леванта – египетских Лагидов, – так никогда и не смогли вернуть под свою власть новые царства Северной Анатолии, созданные местными жителями. Тем более не сумели они ни предотвратить восстание иранского народа парфян к юго-востоку от Каспийского моря, ни помешать провозгласить свою независимость греческим губернаторам Бактрии (ок. 250 до н. э.).

Колониальная Греция: индо-афганский эллинизм

В других своих трудах[19] я уже рассказывал историю блистательных греко-бактрийских царей. Достаточно напомнить, что это эллинистическое государство на афганской границе, укрепившись под властью двух Диодотов[20] и Эвтидема Магнезийского (ок. 250–189 до н. э.), при Деметрии (ок. 189–166 до н. э.) и Менандре (ок. 166–145 до н. э.) отвоевало у индийцев долину Кабула и Пенджаб. Менандр якобы привел эллинистические армии еще дальше на восток, чем сам Александр, поскольку будто бы спустился по долине Ганга до Паталипутры, современной Патны. Прекрасные греческие монеты, найденные в древних городищах Кабула, Капичи (ныне Баграм, к северу от Кабула), Пушкалавати, Песелаотисе древних географов (современная Чарсадда) и Таксиле, в Пенджабе, показывают нам масштаб распространения эллинизма в этом регионе. Провинции Капичи (район Кабула) и Гандхара (район Пешавара) настолько пропитались эллинизмом, что даже после падения индо-греческих царей (последние из них исчезли между 50 и 30 гг. до н. э.) в этой стране в I в. н. э. возникнет греко-буддистское искусство – посмертное деяние греческого владычества в этих краях.

Итак, индо-греческие цари сохранили далекое эллинистическое владение в Афганистане и Северо-Западной Индии вплоть до рубежа нашей эры. И вновь граница Европы доходила до бассейна Ганга. Но мятеж парфян отрезал эту индо-афганскую Элладу от остального греческого мира. Этот парфянский мятеж, пусть поначалу он был ограничен глухой провинцией (современный Хорасан), тем не менее стал первым проявлением мощной иранской реакции против дела Александра.

Антиох III и селевкидский эллинизм
...
9