Он заговаривал с прохожими. На улице останавливал незнакомых, лучезарно улыбаясь, поверяя им семейные секреты. Мог рассказать про бабушкину кошку или про то, какой подарок маме подарили на день рождения.
– Болтун! – осаждал его папа. Но ребенок был неутомим.
– Типичный контактер! – уверяли нас друзья психологи.
Не раз случайные знакомства, спровоцированные маленьким говоруном, оборачивались многолетней дружбой.
Он всегда был готов почитать гостям стихи. У него образовался вполне приличный репертуар: Маршак, Барто, Квитко и, конечно, Чуковский. Захлебываясь, декламировал «Муху-цокотуху», «Мойдодыра», «Айблита». Обожал Бибигона и часто рисовал воинственного героя. Бибигон напоминал то комара, то кузнечика. Маршаковский «Кошкин дом» жил с Аркашей до подросткового возраста. Когда наше семейство изнемогало от нашествия приезжающих родственников с юга (по линии папы) и с севера (по линии мамы), юный юморист не без ехидства цитировал детского классика:
– Нет от племянничков житья, топить их в речке надо!
Мы с сыном ехали в Прибалтику, в Пярну, отдыхать. В купе вошел военный. Статный, симпатичный. «Приятный спутник», – подумала я.
Капитан оказался разговорчивым. Сетовал на то, что современная молодежь и дети не знают прошлого страны, не интересуются ее историей.
– Вот скажи, – он обратился к моему десятилетнему сыну, – ты ведь не знаешь, кто такой был Сталин?
– Знаю, – ответил мой ребенок. – Тиран и убийца!
Наш спутник задохнулся от возмущения.
– Все понятно! – он смерил меня ненавидящим взглядом, схватил бумажник и выбежал из купе.
Явился в полночь, пьяный в дым (видимо, нарезался в вагоне-ресторане), взгромоздился на верхнюю полку. Мы с сыном дрожали от страха и омерзения. А сверху неслась отборная пьяная брань:
– Недобитки. Нет на вас Сталина! Мало вас <…> в лагерях держали.
Утром, проснувшись угрюмый, процедил:
– Сына-то надо воспитывать…
– Деточка, – спросили моего трехлетнего сына, – ты знаешь, кто такой Ленин?
– Вождь! – ответил лаконично ребенок.
– А что он сделал для народа? – проверяли политическую грамотность отпрыска.
– Кроволюцию, – ответил маленький эрудит.
Вот это неологизм! Устами младенца глаголит истина.
Забираю трехлетнего сына из детского сада. Воспитательница мнется. Явно в смущении, хочет что-то сказать. Решается:
– Мамочка! Скажите вашему мальчику, чтобы в саду не пел.
– Это еще почему? – удивляюсь я.
– Он поет ужасные песни. – Оглядываясь, шепчет мне на ухо: – Товарищ Сталин, вы большой ученый… И там дальше что-то про тамбовского волка, – в глазах шепчущей застыл ужас. – Нас посадят!
Я смеюсь. Мое чадо, услышав на наших магнитофонных записях шлягеры Юза Алешковского, выучило их наизусть и горланит вовсю.
– Уважаемая Анна Ивановна, – успокаиваю я воспитательницу, – не бойтесь! Теперь за это не сажают. (Я не отличалась прозорливостью…)
С детским садом, с его влиянием на развитие питомцев, связана еще одна история. Аркаше тогда едва исполнилось три года. Совершенно неожиданно в город приехала семья дальних родственников из Ленинграда. Судьба занесла их из Карелии в сибирский военный округ. Врачи, рафинированные питерские интеллигенты. С первых минут знакомства – воспоминания об Эрмитаже, Летнем саде, Петергофе. В восторге от нашего разговорчивого отпрыска, не по годам развитого.
Принесли ребенку подарок. В коробке собачка, заводная. Перебирает лапками и вертит хвостом. Чудо как хороша. Аркаша в восторге.
– Как ты назовешь песика? – с интересом спрашивают дарители. Дитя задумалось.
– Полкан? – подсказывают гости. – Жучка, Бобик, Джульбарс? – перечисляют нетерпеливо собачьи клички.
– Нет, – категорически отметает предложения Аркаша. И выпаливает радостно:
– Я назову ее Шлюха. Нянечка из детсада, Свекла Николаевна, так свою собаку подзывает.
Немая сцена в духе финала гоголевского «Ревизора».
– В Третьяковку ребенку рановато, – убеждали друзья. Но мы Аркашу все-таки повели в галерею.
– Ах, как много картин! – задохнулся от восхищения четырехлетний экскурсант. Он бегал от одной стены к другой, пока строгая смотрительница зала не поймала его за ворот:
– Мальчик! Так близко нельзя подходить к картине!
Чуть притихнув, невоспитанный ребенок потрогал руками всех трех богатырей художника Васнецова, постоял у грустной «Аленушки на камушке» и прокомментировал одобрительно: «Я эту Алену на открытке уже видел».
Потом мы прошлись по суриковскому залу и направились к «самой гениальной и самой народной русской картине»1 «Явление Христа народу» кисти художника А. Иванова.
Около шедевра бушевала толпа с экскурсоводом. Аркаша глянул на гигантское полотно и замер. Но вскоре пробрался к гиду и встал впереди всех. Вместе с гидом и его указкой он метался от фигуры к фигуре, разглядывая Иоанна Крестителя, апостолов, первых крещеных людей, выходящих из вод реки Иордан. Он, раскрыв рот, рассматривал стоящего над толпой Иисуса Христа.
Вряд ли в ту минуту ребенок понимал евангельский сюжет, но он буквально вцепился в ногу экскурсовода и не отрывал глаз от раба с веревкой на шее, его хозяина, дрожащего мальчика и немощного старика – персонажей первого плана картины.
1 Выражение И. Репина.
Выразительные фигуры – мимика лиц, пластика тел – обладали какой-то гипнотической силой, приковывая взгляд. В душах людей явно происходил нравственный переворот. Так наш несмышленыш, не осознав значимости происходящего на картине, испытал эмоциональное потрясение.
Когда мы возвратились из Третьяковки, дедушка спросил внука, какая картина ему запомнилась.
Аркаша выпалил:
– Хрест пришел!
В детском саду – новый бум. Ищем родословную. Кто наши бабушки, кто дедушки? Откуда родом? Сенсация за сенсацией.
– Мама, папа, знаете, у Димки Тулинового дедушка работал лоцманом на ботике Петра I.
– Димка придумал, этого не могло быть, – убеждает правдолюб папа.
– Может! Может! – чуть не плачет от обиды за друга Аркаша.
Понятно, фантазия навеяна недавними экскурсиями по историческим местам Преображенки.
Назавтра – еще одно открытие.
– Оказывается, у Даньки Непомнящего дедушкой был Колумб. – В сердце Аркаши закипает зависть. Он-то знает своего дедушку лично. Видит воочию.
– А кто наш дедушка? – спрашивает обреченно, не надеясь выиграть соревнование в поиске предков-знаменитостей.
– Твой дедушка – метростроевец. Он строил метрополитен с первых шагов. Работал в шахте проходчиком. Ему сам нарком Лазарь Каганович вручил орден «Знак почета». А потом он монтировал люстры на станции метро «Комсомольская», – папа захлебывается от гордости за своего отца.
А у Аркаши высыхают слезы обиды.
– Правда ведь, наш дедушка – сегодняшний герой, получше Колумба. Если бы не наш дедушка, на чем бы сейчас Димка ездил по Москве? На кораблике Петра I?
Почему бы не сделать из ребенка полиглота? Может, начнем с французского? Шестилетнего отпрыска отдаем в учение. Педагог приходит на дом. Юноша-аспирант, интеллигентный очкарик. Под мышкой учебник французского языка и словарь.
– Французский язык – девский (значит, для девочек). Учить не буду, – огорошил Аркаша учителя.
Но юному Песталоцци удалось сломить сопротивление ученика. Из-за полураскрытой двери слышу первые фразы: «С’est une chaise. С’est un ballon» и хохот. Педагог, обучая упрямца, развлекает, рассказывая что-то смешное. На этой волне занятия продолжаются.
Однако к каждой встрече Аркаша готовит сюрприз: то засунет в нос бретельки от брюк, то натянет на ноги перчатки, изображая лягушку. Учитель привыкает к розыгрышам. Процесс идет.
К сожалению, серьезных успехов в освоении языка сынок не добился. Его познания остались на уровне «С’est une chaise. С’est un ballon».
Позже он начал учить «мужской» язык, английский и преуспел. Однако, став взрослым, признался, что часто уроки английского языка они с молодым учителем проигрывали в шахматы.
Перед самой войной метростроевцу-ударнику дали жилплощадь. В центре. В доме под выходом метро «Аэропорт». Это была комната в коммунальной квартире, но большая, с высокими потолками и светлыми окнами. Война перечеркнула все жизненные планы. Метростроевца мобилизовали и отправили в Поволжье, в город Куйбышев, строить подземные военные объекты (поговаривали – бункеры для правительства и для Самого…). Семья же уехала в эвакуацию в Среднюю Азию. Когда пришла пора возвращаться в Москву, оказалось, что не все жильцы из дома над метро «Аэропорт» могут въехать в свои комнаты: некий крупный чин военного ведомства занял всю квартиру. Потерявшим жилплощадь пообещали быстро решить вопрос и временно расселили их по баракам, аварийным домам.
О проекте
О подписке