От автора.

Данная повесть не претендует на документальность. Все допущенные исторические неточности нарочны и не свидетельствуют о безграмотности автора. Так же все, или почти все, оккультные обряды, демонические сущности, аруахи и пере являются авторским вымыслом, имеющим в качестве референсов существ тюркской мифологии.

Автор не преследует цели оскорбить или принизить любую нацию, социальную прослойку и биологический пол населяющих бескрайние просторы Республики Казахстан людей. Не является эйджистом и шовинистом.

Посвящается моему сыну Богдану десяти лет от роду.

Все имена и события вымышлены. Любые совпадения случайны.

Глава первая

В морозном степном воздухе разносилось лошадиное ржание. Натужное, испуганное, а фоном- стук копыт о мёрзлую землю. Уставшие от нелёгкой ночной схватки воины двигались медленно, стараясь не перетрудить раненых по бабкам коней. Лошади старались отдалиться от идущего в центре шествия пленника. Косились на него и закладывали уши. Самые крепкие четыре воина – старшие сыновья легендарных батыров обнажившись по пояс и держали концы шерстяных ниток, которые опутывали паутиной сухощавого колченогого, косматого старика с чёрным обветренным лицом.

***

Красавица Ару была выдана замуж в десять лет. Четыре года не касался её Алан-Хан. В ночь, когда сошлись звёзды, наконец разделил владыка ложе со своей молодой женой, и та понесла. Гадатели прочили рождение мальчика.

Опираясь на посох, в быстро надвигающейся темноте шла согбенная старуха. Женщина была закутана в чёрные войлочные полотнища, местами порванные и дырявые так, что сквозь прорехи было видно старческую сморщенную кожу. Волосы старухи выглядывали из-под наброшенного на манер капюшона отреза войлока и были иссиня-чёрными, что не вязалось со сморщенным старушечьим лицом. Маленькие колкие глазки прятались под нависшими веками, взгляд блуждал. Её никто не знал, но время от времени на стоянку Алан-хана заглядывали просители и жаждущие славы молодые джигиты. Кемпир прошла по центру стоянки к юрте ханской жены. У коновязи стоял белоснежный жеребец с голубыми глазами. Алакоз – подарок хана своей молодой жене. Завидев старуху конь встал на дыбы и громко заржал.

В то время Ару сидела на круглой подушке перед зеркальным листом железа. Из-за большого живота девушке было тяжело ходить и стоять. Ребёнок был сегодня необыкновенно тихим, за день толкнулся всего несколько раз, хотя обычно пинал так, что будущая мама охала и сгибалась. Ару готовилась ко сну, распускала косы. Внезапно снаружи юрты послышалось испуганное ржание Алакоз. Ханша вздрогнула и тут её живот будто обручем стянула стальная хватка боли. Девушка задохнулась и не смогла даже вскрикнуть. Ребёнок начал метаться в животе и тут Ару завыла.

*

Баян чистила казан после ужина. Ей было всего шесть лет, когда престарелых родителей её сожрал мор. Сиротку взяли в услужение молодой Ханше. Ару искренне полюбила маленькую служанку. Играла с ней, будто та была её сестрёнкой, давала Баян работу полегче, спать укладывала рядом с собой. С молодой госпожой они мастерили приданное для будущего ребёнка. Ханша заплетала девочке косы, дарила игрушки и наряды. Однако, когда показался живот, лекарь запретил Баян спать с Ару в одной постели.

Когда в холодном воздухе раздалось громкое ржание, а затем женский протяжный и полный боли крик, девочка поняла, что кричит Ару. Баян выронила казан, расплескав грязную воду и запачкав подол своего платья. Она побежала к госпоже.

У коновязи бесновался Алакөз. Он рвал на себя привязанный к недоуздку аркан, закрывал крупом вход в юрту Ханши. Утробно ржал, вытянув шею куда-то в темноту, пускал струи пара из раздувшихся ноздрей. Поднимался на дыбы и бил копытами в мёрзлую землю. Прежде спокойный, словно телок, конь дыбил шерсть на загривке, было видно, как перекатываются под белоснежной шкурой напряженные мышцы.

Баян подумала, что жеребец учуял волка, но ханские борзые молчали, безмятежно дремля у овчарни. Девочка стала вглядываться в темноту пытаясь разглядеть, куда же направил свою ярость Алакөз. Никого не было видно. Баян прищурилась и увидела тёмную фигуру с мешковатой одежде. Девочка моргнула, и фигура растворилась в воздухе. Ару вновь подала голос, и Баян поспешила в юрту, прошмыгнув мимо перепуганного жеребца.

Малышка не могла видеть, как одна из сиреневых ленточек в её волосах подёрнулась серой ряской.

Войдя в юрту она застала Ару на четвереньках, с перекошенным болью и страхом багровым лицом. Перепугавшись, девочка прижала руки ко рту, застыла, но надсадно заржавший конь вернул её в реальность и Баян побежала собирать опытных уважаемых женщин общины, ведь время пришло – Ару рожала.

Женщины потянулись со всей стоянки в юрту к рожающей ханше. Они несли сладкий чак-чак, другие курт и баурсаки. Завели приветственную песню, встречая новую жизнь. Чтобы облегчить роды начали открывать сундуки, мешки, раскурили дымы. Ару стояла на коленях под которые заботливые помощницы подложили подушки. С роженицы начали снимать браслеты и ленты, развязали шнурки на платье, распустили волосы. На решётчатую стену юрты привязали аркан и пропустили его под мышками девушки. Ару подвывала и кусала до крови бледные губы. Лицо покрылось испариной и мелкие пряди прилипли к щекам.

Часы тянулись мучительно долго. Сезим-ана кормилица Хана велела забить белого барашка, затем женщины развели огонь в очаге и поместили на него казан с мясом для тушения ритуального жаркого (куырдака).

Боль затмевала разум. Подушки и ковры были окроплены кровью. Ару дышала скоро и поверхностно. В юрте было холодно, от открытых настежь дверей, но ханше было душно, и она то и дело пыталась распахнуть платье. У посудного ящика бесформенным кулём сидела старуха. Она сверлила роженицу глазами-бусинками и криво ухмылялась. Незнакомка куталась в чёрное, в полумраке юрты сложно было разглядеть во что именно та была одета. Вокруг крутились пожилые женщины. Кто-то стирал пот с лица Ару. Повитуха окуривала помещение можжевельником и поминутно прижимала ухо к животу ханши.

Шло время, а Ару всё не рожала. Силы покидали её. В казане мясо превратилось в угли. Встревоженные женщины сняли казан с огня, а в пламя добавили травы, чтобы отпугнуть злых духов, которые должно быть не давали младенцу выйти. Повитуха залезла под подол Ханше. Она читала заговор, призывая мать-Умай, чтобы та помогла: " Не моя рука, рука Биби Фатимы, Зухры, матери Умай, матери Камбар ". Тут внезапно из промежности Ару хлынул мощный поток крови, залив всё вокруг и пропитав голубой шёлк одеяния владелицы. Ару стала пропускать вдохи. Побледневшая повитуха выбежала из юрты.

Алан сидел в одиночестве у очага в своём шатре опершись на саблю легендарного Барыс-батыра, одного из предков хана. Вой рожающей Ару летел по стоянке. В торжественном ожидании владыка глядел на мерцающие уголья. Вдруг всё стихло. Алан напряг слух. Крик младенца всё не раздавался. Внезапно в шатёр влетела повитуха с окровавленными по локоть руками. Хан поднял на неё уставшие глаза. Женщина подбежала к владыке, поклонилась. Её била крупная дрожь. Повитуха упала на колени, поклонилась глубже, упершись лбом в войлочный ковёр и протянула руки к сабле. Хан вложил оружие в руки женщине, и та стрелой выскочила из шатра. Алан медленно поднялся, покинул шатёр, и велел всем джигитам взять сабли и собраться у юрты Ханши. Перепуганные женщины поддерживали Ару под руки. Ханша синела, хватая воздух короткими глоточками. Она не могла уже ни вскрикнуть ни даже открыть глаза. В распахнутые двери вбежала повитуха с саблей наперевес. Она замахнулась и женщины отпрянули в испуге, выронив руки роженицы. Ару обмякла и упала ничком. Сквозь приглушенный морок лишь слышалось:

«Убирайся прочь, Марту, оставь эту женщину в покое!»

*

Боли не было. Воздух втекал в ноздри вязким тёплым айраном. Вокруг всё было тёмно-серым, даже пламя очага, словно заволокло пеленой. Звуки доносились до неё будто сквозь толщу воды. Ару медленно поднялась с ковра к которому приникла щекой. Ханша огляделась. Над ней, занеся огромную саблю застыла повитуха с совершенно безумными глазами. По обе от девушки стороны были Инжу-апа и Сезим-ана, они прикрывали в испуге головы руками, видимо защищаясь от безумной ведьмы с саблей. Остальные женщины в юрте вжимались в стены, будто хотели просочится сквозь деревянную решетку. Все замерли как замороженные.

От тёмной стены у посудного шкафа отделилась грузная чёрная тень. Она медленно подобралась к очагу, и Ару в его свете увидела, что это закутанная в войлок старуха. Именно её Ханша увидела незадолго до обморока. Старица не была знакома ханше. Из-под войлочных отрезов виднелось лишь маленькое сморщенное лицо и волосы. Иссиня-чёрные, непривычно яркие для такой старой женщины.

Старуха глядела на Ару колко, зло, даже хищно. Она вытянулась над очагом и посмотрела Ханше прямо в глаза.

– Хорошая у тебя помощница,– сказала не раскрывая рта, но как будто из каждой ниточки в покрытии юрты. – Ленты не окуривает, Тумара нет… раздолье блуждающим духам…и шайтанам.

Ару было хотела что-то ответить, но горло будто залило свинцом. Старуха повернула голову набок, неестественно, с хрустом. Ханша вздрогнула и отступила к раскрытым дверям. Карга скривила безгубый рот и те захлопнулись. Двери перекрыл большой сундук, который протащило будто порывом ветра по войлочному настилу юрты.

– Куда ты, женщина? – старуха подковыляла совсем близко к очагу, едва не опалив одежду.

Ару обхватила живот руками, затем запустила правую руку в горловину платья. Тумара не было.

*

Повитуха исступлённо махала саблей над лишившейся чувств ханшей, выкрикивая отваживающие нечисть слова. На подоле платья расцветали алыми розами пятна крови. Снаружи зазвенела сталь, что заложило уши. Это хан велел всем воинам бить саблями о щиты, чтобы испугать шайтанов, которые могли задерживать разрешение от бремени. Выли собаки, ржали кони, и даже из овечьего загона было слышно испуганное блеянье.

Сезим-ана остановила повитуху, нагнулась к Ару, и тут же закричала, что девушка не дышит.