Император мрачно глядел из окна своей спальни на заходящее солнце. Тяжелые тучи темным плащом покрывали небо, усиливалась духота. Ничего – ночной дождь прибьет пыль на дорогах, смоет нечистоты на улицах, наполнит открытые бассейны свежей водой, но не сможет дать живительной чистоты истерзанному сердцу хозяина Рима.
Одна Марцилла поняла бы его, но Марцилла уже полгода гниет в семейном склепе Августов.
Фурий шумно втянул в себя воздух с улицы – пахло надвигающейся грозой, словно морем и соснами. А в комнате уже нечем дышать от смеси цветочных масел, пропитавших одежды и занавеси. Фурий готов сутками напролет поливать себя благовониями – после смерти дорогой сестры ему везде мерещатся трупные миазмы.
Так ведь он сам виноват – трое суток не давал хоронить Марциллу, лежал рядом с ее остывшим телом, не желая верить в то, что единственная любовь покинула его навсегда.
Они убили ее. Патриции, всадники, менялы и торгаши – напыщенные корыстолюбцы и похотливые пиявки. Они подсунули яд в кушанье. И лекарь зря болтает о простуде. Не-ет, они хотели сделать Фурия слабее, лишить его опоры и разума.
Так пусть получают трусливого безумца на троне! Оголтелый сброд заслужил унижения и грабеж. Все они столь же далеки от планов Императора, как смертные от замысла богов.
«Я залью кровью амфитеатры Рима, заставлю толпу одуреть от вида помпезной смерти. Я велю собрать лучших бойцов империи и толпа возликует, глядя на их предсмертные муки на золоте арены. Это будет красиво и страшно. Пожалуй, стоит записать, пока не забыл… Кровь и песок… Да, я создам новую поэму и восславлю торжество смерти, собирающей жатву на руинах человеческого ужаса».
Фурий отошел к столу и придвинул к себе навощенную деревянную табличку. Но вскоре выронил из руки серебряное стило с железным наконечником, вспомнив, как ненавидела Марцилла гладиаторские бои и часто просила отменить смертельные поединки. Сестра была слишком добра, а он смеялся над ней. Марцилла считала их любовную связь преступной, а он не мог сдерживать животную страсть.
Он хотел ее каждый день – только ее, ведь Марцилла была глотком прохладного вина в жаркий полдень, тихой гаванью посреди политических интриг. Ей одной он желал подарить этот пестрый разноязыкий город, утопающий в роскоши и разврате.
Бедняжка не выдержала бремени его обожания и сломалась, как хрупкий садовый цветок. Кто же заменит Марциллу…
Новая девка с площади поначалу чем-то напомнила сестру, оттого-то Фурий и приволок ее во дворец, на время оградив от прочих потаскух. Мираж скоро развеялся, Валия оказалась слишком чужой и далекой.
Но глядя на ее высокий лоб, увенчанный диадемой светлых волос, замечая, как блестят бисеринки пота на висках, когда она рассказывает о богах и героях чужих, незнакомых стран, Фурию казалось, что перед ним снова стоит нежная чувствительная Марцелла и, соединив тонкие кисти белых рук, читает стихи Овидия.
Ради мимолетной иллюзии схожести Фурий и терпит подле себя уличную актрису. Правда, Катон сказал, что она из благородной семьи, и впрямь, хорошая порода видна в ее осанке и манерах. У Валии прекрасно поставлен голос, а дивные истории, слетающие с ее уст, уже который день волнуют пылкий ум императора.
Авторы прекрасных стихов истинные творцы, но почему никто в Риме не знает их имена? Валия говорит, что это скромные поэты: греки, азиаты, варвары… Может, девица скрывает тайну, и сам Аполлон нашептывает ей по ночам благозвучные строки?
А Борат слишком глуп, чтобы выведать секрет чужестранки, хоть и спит с ней почти что в одних покоях. Может, поручить остийской шлюхе Мелине сойтись с ней поближе и узнать, не посещают ли Валию на самом деле Музы.
В последнее время актриса себя высоко ставит, слишком много рассуждает о том, куда ей вовсе не следует совать нос. Недавно вздумала учить Фурия, как надо говорить с Катоном. Неслыханная дерзость – поучать императора! Даже Марциллла не смела спорить! Сестра понимала его без слов.
"Сегодня в термах Валия получила хороший урок. Надеюсь, впредь будет открывать рот только по приказу. А Борат, кажется, распустил слюни перед ее чистенько выбритой cunni.
Припомнив скабрезную сцену в купальне, Фурий громко расхохотался. И впрямь было забавно наблюдать, как Валия отчаянно старалась сохранить гордый вид, но была бледнее мрамора и дрожала как от озноба.
Борат мог бы поиметь ее прямо там, но, похоже, не верил, что император желает именно этого зрелища. Пожалуй, стоило отдать приказ. Девчонка начала бы вопить и дрыгать ногами, оберегая свою узкую дырку. А с чего так трястись? Валия уже знала мужа, так почему бы не развлечь императора приятной сценкой. Минутное дело.
«Борат глуп и упрям, но по первому требованию готов подать мне сердце своей матери на кончике ножа. Борат закроет меня собой в минуту опасности, он преданнее собаки. Надо бы его наградить… хм… за две прошедших войны у него есть венки и фалеры, жалованье хорошее, может, теперь позволить ему вволю пощипать эту белую курочку…».
Фурий развалился в кресле, укрытом пушистой тигровой шкурой. Фантазии о том, как преторианец насильно овладевает Валией несколько разогрели кровь.
– Эй, крикните Афеса! Пусть приведет сюда мою жирную свинку. Я хочу потрепать ее сало.
Спустя менее десяти минут в покои Цезаря прокралась пунцовая от волнения Мелина. Темные завитки волос спадали на влажную после купания, полуоткрытую грудь.
– Ты желал видеть меня, Господин. Я готова служить тебе.
"Еще бы тебе не быть готовой… это не на мельнице вертеть жернова, не ублажать вонючих матросов в порту… гм… порт, пристань… корабли… надо лично проверить, как идет подготовка к морскому сражению – этим лизоблюдам нельзя поручить ничего серьезного".
Задумавшись, Фурий рассеянно ковырял в ухе специальной золотой ложечкой, пока затуманенный грезами взор вновь не остановился на распростершейся у его ног женщине. Разве он вызывал эту откормленную гусыню? Может, лучше провести вечер за высокой поэзией под мелодичные звуки лиры.
Мальчишка музыкант прячется за складки тяжелой шторы, – он смазлив как юная девка, у него пухлые губы и длинные черные ресницы. Гречонок… Наверняка смугловатая кожа окажется гладкой и нежной на ощупь. Так приятно будет проткнуть ее острой иглой, сладострастно вслушиваясь в крик боли. Но и эта забава давно наскучила. Нужно придумать развлечение интереснее.
– Эй, подойди ко мне! Ты уже брал женщину?
Молодой раб зарделся и отрицательно покачал головой. Все более распаляясь, Фурий удобнее откинулся в кресле и шире расставил ноги.
– Мелина, сделай мужчиной этого юнца. Я хочу посмотреть. Говорят, в первый раз мальчикам тоже бывает больно. Я уже и забыл.
Пристально наблюдая за тем, как расторопная наложница соблазняет неопытного юношу, Фурий с досадой осознавал, что его собственная плоть слишком вяло реагирует на откровенное зрелище.
Все слишком знакомо и скучно. Одни и те же уродливые телодвижения, схожие с предсмертными корчами. Мелкая будничная похоть выглядит гадко и унижает человека.
А что тогда его возвышает? Пожалуй, только благородная неистовая страсть. Воля к победе. Борьба и ярость. Да… Арена под открытым небом и кучка людишек, голыми руками обороняющихся против пары голодных львов. Хм… все же придется дать им короткие мечи. И у столба привязать раздетой невинную девушку.
Пусть достанется победителю схватки. Неважно – выжившему гладиатору, что едва стоит на ногах или косматому красавцу с сапфировыми глазами и окровавленными клыками.
Фурий припомнил Марса – своего любимого льва, за триумфами которого не раз наблюдал, еще сидя рядом с Тиберием. Что может быть прекраснее, чем звериная грация и мощь вкупе с уверенностью в своем праве рвать слабую плоть.
Есть еще Хрисагора – сильная, молодая львица. Она привлекла внимание Фурия тем, что долго играла со своими жертвами, прежде чем ударом могучей лапы размозжить череп преступника или бестиария – гладиатора, обученного драться с дикими зверьми.
Как ничтожны эти судороги на любовном ложе перед таинством смертельного поединка!
Фурий разочарованно взирал на подпрыгивающие груди Мелины, когда она плавно поднималась и вновь опускалась на худые бедра музыканта. Тот жалобно всхлипывал, закатывая глаза и смешно кривил губы то ли от боли, то ли от восторга. Унылое зрелище. Даже актерскую игру интересней смотреть.
Фурий крикнул слугу и велел принести ужин, но увидев перед собой огромного лангуста тотчас вспомнил об одной давней забаве в лупанаре на Новой улицы.
– Афес, пошли весточку Дакрону, передай, что я жду его в «Голодной устрице». Да вели подать простую одежду, я хочу выйти тайно.
– Кто будет сопровождать вас, господин? – поклонился грек.
– Преторианцы префекта Кассия, кстати, старика я тоже беру с собой, ему надо размяться, в последнее время он замкнут, будто что-то скрывает от меня. Амфора цекубского хорошо развязывает язык, особенно за пределами дворца.
Когда под охраной десяти вооруженных стражей, укрытый широким галльским плащом, Фурий покинул свою резиденцию, на Палатин опустилась ветреная ночь.
В этот раз гроза прошла стороной, только на западе еще долго были заметны ослепительные вспышки молний, разрывавшие темный покров небес.
Если вдруг забредаешь в каменную траву, выглядящую в мраморе лучше, чем наяву, иль замечаешь фавна, предавшегося возне с нимфой, и оба в бронзе счастливее, чем во сне, можешь выпустить посох из натруженных рук: ты в Империи, друг.
(с)
Валия
Покинув дворцовые термы, я до самого вечера бродила по белым песчаным дорожкам сада. Созерцание старых дубов, стройных пиний и кипарисов, между которыми весело журчали струи фонтанчиков, немного утешило меня. Никогда прежде я не видела таких роскошных розовых кустов и невольно отвлекалась от грустных мыслей, вдыхая чарующий аромат полураскрытых бутонов.
В императорском саду можно было заблудиться: заросли мирта и олеандра, клумбы с ирисами, фиалками, нарциссами и тропинки между ними напоминали настоящие лабиринты.
Мне попадались рабы разного возраста, кто с ведром и лопатой, а кто и с большими ножницами, – столь величественные сады требовали ежедневного кропотливого ухода. Я видела кустарники, подстриженные в форме животных и птиц, например, фазанов и медвежат из самшита.
Подневольные рабочие тоже порой замирали, любуясь белоснежными лебедями, скользившими на глади маленьких прудов или задирали головы вверх, чтобы прислушаться к пению птиц, привезенных из разных уголков империи.
Когда же взгляд мой натыкался на мраморную статую, я отворачивалась, вспоминая коварство и низость Фурия. Смутная мечта о бегстве была разбита, все выходы из сада охранялись преторианцами, моя жалкая попытка покинуть дворец не увенчалась бы успехом. Нужно действовать осторожнее и тщательней подготовиться.
Может, Борат выведет меня из этой ловушки… Он настаивал на разговоре, но видеть солдата сейчас не хочу. В душе сплелись стыд и досада. А ведь Борат вел себя достойно, почти не пялился и не лапал меня, хотя мог бы в свою очередь отомстить за мое пренебрежение к его персоне прошлой ночью.
Надвигается гроза. Может, спрятаться в одном из искусственных гротов, вход куда едва виден из-за густого плюща… Отодвигаю живую завесу растений, вглядываюсь в полумрак. Там прохладно и пахнет сухим подвалом, а еще в глубине пещеры расставлены бюсты римских богинь. Их незрячие выпуклые глаза пугают меня. Нет, лучше промокнуть, но добежать до дворца.
Порыв ветра растрепал мои волосы, бросил в лицо горсть сухих листьев и сора. Пока я моргала и вытирала слезы, сидя у маленького бассейна, даже не заметила, как подошел Борат.
– Вот ты где! Я уже обыскался, сначала думал, побежала жаловаться старику Катону.
– Как видишь, всего лишь собираюсь утопиться!
Откуда только у меня взялись силы дерзить. Почему-то я совсем не боялась большого хмурого мужчину. Он ничего не скрывает, говорит прямо, что думает и чего желает.
Борат внимательно вглядывался в мое лицо, а потом протянул руку. Я гневно ее оттолкнула, а он усмехнулся.
– У тебя веточки в волосах, я хотел убрать.
– Лучше скажи, где сейчас этот извращенец?
– О ком ты говоришь? – наивно изумился Борат.
О проекте
О подписке