Цитаты из книг автора «Редьярд Киплинг»

.– Благодарю за угощенье, – сказал он, облизываясь. – Как красивы благородные дети! Какие у них большие глаза! А ведь они ещё так малы! Правда, правда, мне бы следовало помнить, что царские дети с самых первых дней уже взрослые.А ведь Табаки знал не хуже всякого другого, что нет ничего опаснее, чем хвалить детей в глаза, и с удовольствием наблюдал, как смутились Мать и Отец Волки.Табаки сидел молча, радуясь тому, что накликал на других беду, потом сказал злобно:– Шер-Хан, Большой Тигр, переменил место охоты. Он будет весь этот месяц охотиться здесь, в горах. Так он сам сказал.Шер-Хан был тигр, который жил в двадцати милях от пещеры, у реки Вайнганги.– Не имеет права! – сердито начал Отец Волк. – По Закону Джунглей он не может менять место охоты, никого не предупредив. Он распугает всю дичь на десять миль кругом, а мне… мне теперь надо охотиться за двоих.– Мать недаром прозвала его Лангри (Хромой), – спокойно сказала Мать Волчица. – Он с самого рождения хромает на одну ногу. Вот почему он охотится только за домашней скотиной. Жители селений по берегам Вайнганги злы на него, а теперь он явился сюда, и у нас начнётся то же: люди будут рыскать за ним по лесу, поймать его не сумеют, а нам и нашим детям придётся бежать куда глаза глядят, когда подожгут траву. Право, нам есть за что благодарить Шер-Хана!– Не передать ли ему вашу благодарность? – спросил Табаки.– Вон отсюда! – огрызнулся Отец Волк. – Вон! Ступай охотиться со своим господином! Довольно ты намутил сегодня.– Я уйду, – спокойно ответил Табаки. – Вы и сами скоро услышите голос Шер-Хана внизу, в зарослях. Напрасно я трудился передавать вам эту новость.Отец Волк насторожил уши: внизу, в долине, сбегавшей к маленькой речке, послышался сухой, злобный, отрывистый, заунывный рёв тигра, который ничего не поймал и нисколько не стыдится того, что всем джунглям это известно.– Дурак! – сказал Отец Волк. – Начинать таким шумом ночную работу! Неужели он думает, что наши олени похожи на жирных буйволов с Вайнганги?– Ш-ш! Он охотится нынче не за буйволом и не за оленем, – сказала Мать Волчица. – Он охотится за человеком.Рёв перешёл в глухое ворчание, которое раздавалось как будто со всех сторон разом. Это был тот рёв, который пугает лесорубов и цыган, ночующих под открытым небом, а иногда заставляет их бежать прямо в лапы тигра.– За человеком! – сказал Отец Волк, оскалив белые зубы. – Разве мало жуков и лягушек в прудах, что ему понадобилось есть человечину, да ещё на нашей земле?Закон Джунглей, веления которого всегда на чём-нибудь основаны, позволяет зверям охотиться на человека только тогда, когда они учат своих детёнышей убивать. Но и тогда зверю нельзя убивать человека в тех местах, где охотится его стая или племя. Вслед за убийством человека появляются рано или поздно белые люди на слонах, с ружьями и сотни смуглых людей с гонгами, ракетами и факелами. И тогда приходится худо всем жителям джунглей. А звери говорят, что человек – самое слабое и беззащитное из всех живых существ и трогать его недостойно охотника. Они говорят также – и это правда, – что людоеды со временем паршивеют и у них выпадают зубы.Ворчание стало слышнее и закончилось громовым «А-а-а!» тигра, готового к прыжку.Потом раздался вой, непохожий на тигриный, – вой Шер-Хана.– Он прома

Было семь часов знойного вечера в Сионийских горах, когда Отец Волк проснулся после дневного отдыха, почесался, зевнул и расправил онемевшие лапы одну за другой, прогоняя сон. Мать Волчица дремала, положив свою крупную серую морду на четверых волчат, а те ворочались и повизгивали, и луна светила в устье пещеры, где жила вся семья.– Уф! – сказал Отец Волк. – Пора опять на охоту.Он уже собирался спуститься скачками с горы, как вдруг низенькая тень с косматым хвостом легла на порог и прохныкала:– Желаю тебе удачи, о Глава Волков! Удачи и крепких, белых зубов твоим благородным детям. Пусть они никогда не забывают, что на свете есть голодные!Это был шакал, Лизоблюд Табаки, – а волки Индии презирают Табаки за то, что он рыщет повсюду, сеет раздоры, разносит сплетни и не брезгает тряпками и обрывками кожи, роясь в деревенских мусорных кучах. И всё-таки они боятся Табаки, потому что он чаще других зверей в джунглях болеет бешенством и тогда мечется по лесу и кусает всех, кто только попадётся ему навстречу. Даже тигр бежит и прячется, когда бесится маленький Табаки, ибо ничего хуже бешенства не может приключиться с диким зверем. У нас оно зовётся водобоязнью, а звери называют его «дивани» – бешенство – и спасаются от него бегством.– Что ж, войди и посмотри сам, – сухо сказал Отец Волк. – Только еды здесь нет.– Для волка нет, – сказал Табаки, – но для такого ничтожества, как я, и голая кость – целый пир. Нам, шакалам, не к лицу привер

– И много у тебя дел с Ядовитым Народом? Я их не трогаю, пусть идут своей дорогой. Они

? Я их не трогаю, пусть идут своей дорогой. Они

носят смерть в передних зубах, и это нехорошо – они такие маленькие. Но с какой же это коброй ты разговаривал? Каа медленно покачивался на воде, как пароход на боковой волне. – Три или четыре месяца назад, – сказал он, – я охотился в Холодных Берлогах – ты, может быть, ещё не забыл про них, – и тварь, за которой я охотился, с визгом бросилась мимо водоёмов к тому дому, который я когда-то проломил ради тебя, и убежала под землю. – Но в Холодных Берлогах никто не живёт под землёй. – Маугли понял, что Каа говорит про Обезьяний Народ. – Эта тварь не жила, а спасала свою жизнь, – ответил Каа, высовывая дрожащий язык. – Она уползла в нору, которая шла очень далеко. Я пополз за ней, убил её, а потом уснул. А когда проснулся, то пополз вперёд. – Под землёй? – Да. И наконец набрёл на Белый Клобук – белую кобру, которая говорила со мной о непонятных вещах и показала мне много такого, чего я никогда ещё не видел. – Новую дичь? И хорошо ты поохотился? – Маугли быстро перевернулся на бок. – Это была не дичь, я обломал бы об неё все зубы, но Белый Клобук сказал, что люди – а говорил он так, будто знает эту породу, – что люди отдали бы последнее дыхание, лишь бы взглянуть на эти вещи. – Посмотрим! – сказал Маугли. – Теперь я вспоминаю, что когда-то был человеком. – Тихонько, тихонько! Торопливость погубила Жёлтую Змею, которая съела солнце. Мы поговорили под землёй, и я рассказал про тебя, называя тебя человеком. Белая кобра сказала (а она поистине стара, как джунгли): «Давно уже не видала я человека. Пускай придёт, тогда и увидит все эти вещи. За самую малую из них многие люди не пожалели бы жизни». – Значит, это новая дичь. А ведь Ядовитый Народ никогда не говорит нам, где есть вспугнутая дичь. Они недружелюбны. – Это не дичь. Это… это… я не могу сказать, что это такое. – Мы пойдём туда. Я ещё никогда не видел белой кобры, да и на всё остальное мне тоже хочется посмотреть. Это она их убила? – Они все неживые. Кобра сказала, что она сторожит их. – А! Как волк сторожит добычу, когда притащит её в берлогу. Идём! Маугли подплыл к берегу, покатался по траве, чтобы обсушиться, и они вдвоём отправились к Холодным Берлогам – заброшенному городу, о котором вы, быть может, читали. Маугли теперь ничуть не боялся обезьян, зато обезьяны дрожали от страха перед Маугли. Однако обезьянье племя рыскало теперь по джунглям, и Холодные Берлоги стояли в лунном свете пустые и безмолвные. Каа подполз к развалинам княжеской беседки на середине террасы, перебрался через кучи щебня и скользнул вниз по засыпанной обломками лестнице, которая вела в подземелье. Маугли издал Змеиный Клич: «Мы с вами одной крови, вы и я!» – и пополз за ним на четвереньках. Оба они долго ползли по наклонному коридору, который несколько раз сворачивал в сторону, и наконец добрались до такого места, где корень старого дерева, поднимавшегося над землёй футов на тридцать, вытеснил из стены большой камень. Они пролезли в дыру и очутились в просторном подземелье, своды которого, раздвинутые корнями деревьев, тоже были все в трещинах, так что сверху в темноту падали тонкие лучики света. – Надёжное убежище! – сказал Маугли, выпрямляясь во весь рост. – Только оно слишком далеко, чтобы каждый день в нём бывать. Ну, а что

против этого молниеносного выпада; и, по словам Каа, на это не стоило тратить время. – Доброй охоты! – проворчал наконец Каа. И Маугли, как всегда, отлетел шагов на десять в сторону, задыхаясь и хохоча. Он поднялся, набрав полные руки травы, и пошёл за Каа к любимому месту купанья мудрой змеи – глубокой, чёрной, как смоль, заводи, окружённой скалами и особенно привлекательной из-за потонувших стволов. По обычаю джунглей мальчик бросился в воду без звука и нырнул; потом вынырнул, тоже без звука, лёг на спину, заложив руки под голову, и, глядя на луну, встающую над скалами, начал разбивать пальцами ног её отражение в воде. Треугольная голова Каа разрезала воду, как бритва, и, поднявшись из воды, легла на плечо Маугли. Они лежали неподвижно, наслаждаясь обволакивающей их прохладой. – Как хорошо! – сонно сказал Маугли. – А в человечьей стае в это время, помню, ложились на жёсткое дерево внутри земляных ловушек и, закрывшись хорошенько со всех сторон от свежего ветра, укутывались с головой затхлыми тряпками и заводили носом скучные песни. В джунглях лучше! Торопливая кобра проскользнула мимо них по скале, напилась, пожелала им доброй охоты и скрылась. – О-о-ш! – сказал Каа, словно вспомнив о чём-то. – Так, значит, джунгли дают тебе всё, чего тебе только хочется, Маленький Брат? – Не всё, – сказал Маугли, засмеявшись, – а не то можно было бы каждый месяц убивать нового Шер-Хана. Теперь я мог бы убить его собственными руками, не прося помощи у буйволов. Ещё мне хочется иногда, чтобы солнце светило во время дождей или чтобы дожди закрыли солнце в разгаре лета. А когда я го

Будь милосерден к нему в эту ночь Страха, ибо теперь ты знаешь, что такое Страх».

джунглях побаивались обращаться прямо к Хатхи, потом крикнул: – Что это за право у Шер-Хана, о Хатхи? Оба берега подхватили его слова, ибо Народ Джунглей очень любопытен, а на глазах у всех произошло нечто такое, чего не понял никто, кроме Балу, который принял самый глубокомысленный вид. – Это старая история, – сказал Хатхи, – она много старше джунглей. Помолчите там, на берегах, и я расскажу её вам. Минута или две прошли, пока буйволы и кабаны толкались и отпихивали друг друга, потом вожаки стад повторили один за другим: – Мы ждём! И Хатхи шагнул вперёд и стал по колено в воде посреди заводи у Скалы Мира. Несмотря на худобу, морщины и жёлтые бивни, сразу было видно, что именно он – хозяин джунглей. – Вы знаете, дети мои, – начал он, – что больше всего на свете вы боитесь человека. Послышался одобрительный ропот. – Это тебя касается, Маленький Брат, – сказала Багира Маугли. – Меня? Я охотник Свободного Народа и принадлежу Стае, – ответил Маугли. – Какое мне дело до человека? – А знаете ли вы, почему вы боитесь человека? – продолжал Хатхи. – Вот почему. В начале джунглей, так давно, что никто не помнит, когда это было, все мы паслись вместе и не боялись друг друга. В то время не было засухи, листья, цветы и плоды вырастали на дереве в одно время, и мы питались только листьями, цветами и плодами да корой и травой. – Как я рада, что не родилась в то время! – сказала Багира. – Кора хороша только точить когти. – А Господин Джунглей был Тха, Первый из Слонов. Своим хоботом он вытащил джунгли из глубоких вод, и там, где он провёл по земле борозды своими бивнями, побежали реки, и там, где он топнул ногой, налились водою озёра, а когда он затрубил в хобот – вот так, – народились деревья. Вот так Тха сотворил джунгли, и вот так рассказывали мне эту историю. – Она не стала короче от пересказа! – шепнула Багира. А Маугли засмеялся, прикрывая рот ладонью. – В то время не было ни маиса, ни дынь, ни перца, ни сахарного тростника, ни маленьких хижин, какие видел каждый из

ождал с минуту, набираясь храбрости, потому что все в джунглях побаивались обращаться прямо к Хатхи, потом крикнул: – Что это за право у Шер-Хана, о Хатхи? Оба берега подхватили его слова, ибо Народ Джунглей очень любопытен, а на глазах у всех произошло нечто такое, чего не понял никто, кроме Балу, который принял самый глубокомысленный вид. – Это старая история, – сказал Хатхи, – она много старше джунглей. Помолчите там, на берегах, и я расскажу её вам. Минута или две прошли, пока буйволы и кабаны толкались и отпихивали друг друга, потом вожаки стад повторили один за другим: – Мы ждём! И Хатхи шагнул вперёд и стал по колено в воде посреди заводи у Скалы Мира. Несмотря на худобу, морщины и жёлтые бивни, сразу было видно, что именно он – хозяин джунглей. – Вы знаете, дети мои, – начал он, – что больше всего на свете вы боитесь человека. Послышался одобрительный ропот. – Это тебя касается, Маленький Брат, – сказала Багира Маугли. – Меня? Я охотник Свободного Народа и принадлежу Стае, – ответил Маугли. – Какое мне дело до человека? – А знаете ли вы, почему вы боитесь человека? – продолжал Хатхи. – Вот почему. В начале джунглей, так давно, что никто не помнит, когда это было, все мы паслись вместе и не боялись друг друга. В то время не было засухи, листья, цветы и плоды вырастали на дереве в одно время, и мы питались только листьями, цветами и плодами да корой и травой. – Как я рада, что не родилась в то время! – сказала Багира. – Кора хороша только точить когти. – А Господин Джунглей был Тха, Первый из Слонов. Своим хоботом он вытащил джунгли из глубоких вод, и там, где он провёл по земле борозды своими бивнями, побежали реки, и там, где он топнул ногой, налились водою озёра, а когда он затрубил в хобот – вот так, – народились деревья. Вот так Тха сотворил джунгли, и вот так рассказывали мне эту историю. – Она не стала короче от пересказа! – шепнула Багира. А Маугли засмеялся, прикрывая рот ладонью. – В то время не было ни маиса, ни дынь, ни перца, ни сахарного тростника, ни маленьких хижин, какие видел каждый из вас, и Народы Джунглей жили в лесах дружно, как один народ, не зная ничего о человеке. Но скоро звери начали ссориться из-за пищи, хотя пастбищ хватало на всех. Они обленились. Каждому хотелось пастись там, где он отдыхал, как бывает иногда и у нас, если весенние дожди прошли дружно. У Тха, Первого из Слонов, было много дела: он создавал новые джунгли и прокладывал русла рек. Он не мог поспеть всюду, и потому сделал Первого из Тигров властелином и судьёй над джунглями, и Народ Джунглей приходил к нему со своими спорами. В то время Первый из Тигров ел плоды и траву вместе со всеми. Он был ростом с меня и очень красив: весь жёлтый, как цветы жёлтой лианы. В то доброе старое время, когда джунгли только что народились, на шкуре тигра ещё не было ни полос, ни пятен. Весь Народ Джунглей приходил к нему без страха, и слово его было законом для всех. Не забывайте, что все мы были тогда один народ.[7] И всё же однажды ночью между двумя быками вышел спор из-за пастбища, такой спор, какие вы теперь решаете с помощью рогов и передних

И Тха повелел нижним ветвям деревьев и ползучим лианам джунглей отметить убийцу, чтобы Первый из Слонов мог узнать его.