Я поднимаю бокал за тех, кто пытается делать нечто, считающееся невозможным, в том числе за мадам Поммери.

 
Одним достается их золото
Литой чеканной монетой,
Другим посмертною славой.
А мне мое золото дайте
Веселыми пузырьками
И смех возьмите на сдачу!
 

Оливер Херфорд

Я неизбежно попадаю в сложные ситуации, где общепринятые правила либо не действуют, либо, хуже того, противоречат друг другу.

Жанна Александрин Луиза Мелен-Поммери

Rebecca Rosenberg

Madame Pommery: Creator of Brut Champagne (Champagne Widows Novels)

Перевод с английского Ирины Гиляровой

Original English language edition published by Lion Heart Publishing 8537 Sonoma Hwy., Kenwood California 95452, USA. Arranged via Licensor’s Agent: Drop Cap Inc. All rights reserved.

© 2023 Rebecca Rosenberg

© Гилярова И. Н., перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2025 Иностранка^®

Часть I
1858–1862

Не подражайте никогда и никому, в том числе и себе.

Жанна Александрин Поммери

1
С тяжестью на сердце

Реймс, Шампань, Франция, 1858 год. Если бы не «Этикет для дам», массивный фолиант, придавивший мои колени, я бы уплыла в небо вслед за моим дорогим Луи, который, надеюсь и молюсь, уже стучится сейчас во врата Рая. Восковой труп передо мной – вовсе не мой Луи, он больше не пахнет ланолином после работы с шерстью. Его губы и щеки подкрашены бальзамировщиком и приобрели гротескное сходство с беспутными девицами из борделя «Дворец Альгамбры».

Мой супруг был простым человеком и, несомненно, предпочел бы, чтобы его нетронутое формалином тело лежало в простом сосновом гробу. Зачем я поддалась на уговоры Рейнара Вольфа? И вот моего Луи забальзамировали и положили в фешенебельный гроб из орехового капа, отделанный бронзой и оловом.

Вольф, банкир и душеприказчик Луи, воззвал к моему чувству общественного долга.

– Мадам Поммери, вы у нас столп общества. Несомненно, весь Реймс ожидает, что вы подтвердите достоинство Луи Поммери как уважаемого промышленника.

Тоже мне – достоинство! Луи размалеван и накачан, как молочный поросенок в ресторане! Не хватает только яблока во рту.

Нашу двухлетнюю дочку я оставила в детской с ее нянькой Люсиль. Не хочу, чтобы она запомнила своего папочку в таком неестественном виде. При мысли об этом я содрогаюсь, и мадам Дюбуа накрывает мои плечи шалью.

– Мерси. – Я легонько хлопаю ее по руке. Она была рядом со мной каждую минуту с тех пор, как я основала при аббатстве Сен-Реми приют для сирот. Другие дамы, помогающие мне в приюте, что-то бубнят про Луи – каким он был порядочным, верным и добрым – ни разу не упомянули, что он провалил шерстяное производство и винодельню. Я раздала им всем по экземпляру «Этикета для дам». Их слова плывут к потолку вместе с дымом от свечек, а мои пальцы трогают и сжимают подарок Луи на мой прошлогодний день рождения, когда мне стукнуло тридцать девять.

Я-то тогда мечтала и надеялась, что это будут холст и краски, а муж подарил мне шатлен, подвеску на пояс с зажимами.

– Все, что тебе требуется, будет висеть у тебя на поясе. – Он демонстрировал каждый предмет с такой гордостью, что я постаралась скрыть свое разочарование. – Наперсток, часы, ножницы и метр для твоего рукоделия, воронка для твоих масел, карандаш, ключ от кладовой, восковая печать и флакончик с ароматическими солями.

Открыв пробку флакончика, я подношу к носу камфору и вдыхаю едкие пары, пахнущие, как бальзамирующая жидкость.

– Пора, мадам Поммери. – Рейнар Вольф надевает на голову баварскую шляпу, которую привез со своей родины.

Мой сын, тезка Луи, сжимает мне руку. Он точная копия отца – нахмуренный лоб и широкие плечи. В мундире военной школы Луи выглядит солидно, но на его верхней губе выступили капельки пота. Все-таки он еще мальчишка в свои семнадцать лет.

Когда отец Питер накрывает гроб крышкой, я бросаю украдкой последний взгляд на человека, которого на самом деле тут нет.

– Подождите. – Я хватаю розу из вазы и кладу в его сложенные на груди руки, такие холодные на ощупь.

Мой сын помогает Нарциссу Грено надеть шубу. Партнер моего мужа мгновенно постарел. У него трясется голова. Толстые стекла гротескно увеличивают мутноватые старческие глаза. Из нагрудного кармана торчит слуховая трубка.

Остальные мужчины, которые понесут гроб, натягивают меховые перчатки и надевают черные плащи поверх черных траурных фраков. На Анри Васнье, молодом помощнике мужа, та же самая одежда, в какой он ходит каждое воскресенье в церковь. Под длинными бакенбардами я замечаю свежий порез, за ухом следы высохшей мыльной пены. У него нет жены, которая помогла бы ему исправлять такие вещи.

Рейнар Вольф ставит первыми мэра Верле и доктора Дюбуа. Вероятно, чтобы толпа на улице увидела этих достопочтенных мужей в нашей скорбной процессии.

Я вдова, мне запрещено этикетом идти в процессии. Эта горькая пилюля застряла у меня в горле. Мужчины поднимают гроб, я вскакиваю со стула. Увесистый «Этикет для дам» падает мне на ногу. Больно. Я хватаюсь за гроб, и он кренится под моей тяжестью.

– Я хочу пойти на кладбище, – заявляю я, превозмогая боль в ноге.

– Мадам Поммери, вам лучше всех на свете известно, что за катафалком идут только мужчины, – сердито напоминает Вольф. – Не сомневайтесь, месье Поммери будет похоронен достойно, я позабочусь об этом. А вы останетесь с вашими подругами, они составят вам компанию.

Дамы из приюта при Сен-Реми глядят на меня, разинув рот. Они в шоке от моей выходки, потому что никак не ожидали от меня такого нарушения этикета.

Я поворачиваю голову к баварцу.

– Пожалуйста, месье Вольф, я прошу вас. Я должна проводить моего супруга до его могилы.

– Вы должны служить всем образцовым примером, мадам, иначе все ваши уроки этикета окажутся напрасными.

Я скрежещу зубами от досады. Если я не буду жить по правилам, которым учу других, моя независимость будет утрачена.

– Хорошо, я остаюсь.

Мужчины выносят гроб на улицу, и старый Нарцисс Грено кряхтит от усилий. Луи старается ему помочь и взять тяжесть на себя.

Ковыляя следом за ними на больной ноге, я смотрю, как они грузят моего мужа на мрачный катафалк. Из груди вырывается тоскливый стон, и я кусаю сгиб большого пальца.

Приютские дамы окружают меня с жеманными ужимками и притворно хнычут. Процессия трогается с места, лошади в черных попонах поскальзываются на мокром булыжнике. Несмотря на снег, толпы горожан стоят по обеим сторонам улицы. Женщины машут проезжающему мимо них катафалку черными кружевными платочками. За ним, скрипя колесами, следуют по узкой улице дорогие кареты и кабриолеты.

Люсиль, нянька, выносит из дома мою заплаканную дочку.

– Папá? Папá? Где мой папá? – Малышка Луиза топает ко мне на пухлых ножках.

– Простите, мадам. Она все время спрашивает про него. – Люсиль заправляет под шарф темные кудри. Даже с покрытой головой юная красавица-еврейка притягивает к себе недовольные взгляды приютских дам. Огромные глаза, безупречный овал лица и орлиный нос не могут остаться незамеченными, и все же она никогда не козыряет своей красотой.

Луиза утыкается в мою грудь сморщенным красным личиком и завывает. У приютских дам выпячиваются глаза, словно у жаб, и они прикрывают неодобрительные взгляды черными шелковыми веерами.

Внутри меня лопается какая-то пружина.

– Милые дамы, я признательна вам за ваше сочувствие. Вы были для меня большим утешением. – Крепко прижимая к себе дочку, я пробираюсь сквозь их толпу и иду к каретному сараю.

– Этикет бывает коварным, доченька. – Я сажаю ее в кабриолет и привязываю к сиденью. – Ты неизбежно попадаешь в сложные ситуации, где общепринятые правила либо не действуют, либо, хуже того, противоречат друг другу. Когда такое случается, надо действовать по велению сердца. – Схватив вожжи Красавчика, я направляю его в сторону Сен-Реми. Я не допущу, чтобы моего супруга похоронили без меня.