Я переспрашиваю. Но звука моих слов нет. Пытаюсь переспросить еще раз. Но рот не открывается. Нет ни слов, ни звука. Только ее шепот сначала перерос в пришептывание с каким-то шипящим оттенком, потом в ненавязчивое шипение. Странно… Шипение становится настойчивее, даже агрессивнее. Почему?

Вдруг нежные теплые руки превращаются в стальные и холодные – и хищно сжимаются прямо на горле. Я сначала недоумеваю… Потом леденею. Разрез нежных глаз искажается – они становятся больше, глубже, но уже не человеческими. В них загорается нехороший огонь. Лицо тоже меняется – темнеет, покрывается противной, мокрой, какой-то гнилой блестящей чешуей… Растут хищные клыки. Нет, это уже не Аришка… Это снова она! Она, монстр из кошмаров. Потусторонняя тварь, которая пыталась меня убить еще тогда, три года назад. Но почему она здесь? Откуда? Этого не может быть, бред! Как моя Аришка могла превратиться в эту дрянь?

Оскал приближается к горлу. Шипение становится невыносимым, клыки впиваются в горло, пронзая кожу, вгрызаясь в артерию… Хлестнул темно-красный, багровый поток… Я пытаюсь орать, но крик застревает в этом потоке, захлебывается. В диком, конвульсивном рывке я пытаюсь вдохнуть, но не могу – вместо этого вырывается булькающий хрип. А багровый поток заливает все…

Я резко открыл глаза, дернул рукой, пытаясь убрать то, что их залило… Наконец-то удается вдохнуть. Но хрип все еще слышен – даже громче, чем раньше. И издаю его не я. Хрипит где-то в другом конце комнаты. Точнее, не хрипит. А храпит. Степаныч.

И я окончательно прихожу в себя.

Сон. Это был просто сон. Мне снилась Аришка. А потом вампирша. Та самая. Которой меня хотели принести в жертву. Их так называемая богиня. Но не в человечьем – в искаженном обличии монстра.

Я долго лежу и не могу уснуть.

Под утро, когда странный, какой-то серый туманный рассвет пробил темноту, я уловил шум. Настораживающий. Я не знаю, как это объяснить. Но почувствовал дрожь. Знакомую дрожь. Так было перед первой охотой. Той самой, когда из-за меня чуть не угробили половину команды.

Я не воспринял это как сигнал, хотя стоило бы. Потому что наутро выяснилось кое-что.

– Просыпайся, беглый каторжник, – голос Степаныча был бодрым. Как всегда. Я даже не заметил, как вырубился и провалился в забытье – кажется, что не надолго.

Степаныч сидел у стола. Несмотря на голос, вид у него напряженный. Я собрался. В окно бил свет – проглядывало утреннее солнце. Глянул на часы – около десяти утра. Видимо, меня все-таки нормально так вырубило.

– Что случилось?

Степаныч помолчал. Потом сказал:

– Пойдем. Сам все увидишь.

Мы собрались и вышли на улицу. Погода стояла вполне себе мирная, вконтраст настрою. Мирный, тихий деревенский денек, поздняя весна. Рай на земле. Ни тебе шума большого города, ни вечно снующих, бегущих куда-то и откуда-то людишек, настроенных на суету и вечный пофигистический эгоизм. Благодать!

Когда вышли за ворота, внимание привлекла странная деталь – глубокий след-царапина на воротах. Вчера его не было. И след был реально как будто от… Я замер и сглотнул подкативший к горлу кислый ком. Унял зародившуюся было опять дрожь где-то в груди и руках. Достало уже. А след… как от когтя упыря. Того самого, кладбищенского, низшего уровня. Страшное безмозглое и неостановимое чудовище, несущее смерть. Порождение тьмы, с которым я хочу столкнуться меньше всего.

Ну только не здесь! Не тут, посреди рая на земле, посреди этой благодатной тишины и глуши, куда я все-таки сбежал. Сбежал ли? От правды не убежишь. Догоняет, падла…

Но не стоит паниковать. Да, я слышал шум на рассвете. Да, включилась чуйка. Но ведь самого упыря не видел никто. И последствий от него пока нет. Надо просто принять еще немного мер предосторожности и быть наготове. Расслабиться, но быть наготове. Вот и все.

Степаныч заметил мой обеспокоенный взгляд. Тоже приостановился. Потом мотнул головой: «Пошли» – и двинул вперед.

Я отвернулся от следа на воротах. Пошел за братом, пытаясь взглядом заприметить другие следы – уже на земле. Должны остаться. Здесь не асфальт, просто трава и обычная земля, кое-где грязь, лужи после недавнего дождя. Упырь оставил бы следы. Следы, которые я худо-бедно, но научился отличать и находить. Поначалу их не было. Я даже подумал, что слишком сильно себя накручиваю. Но потом присмотрелся внимательнее. И нашел. Скрытый, неявный, замаскированный. Почти неприметный. Будто кто-то специально заметал отпечатки лап. Да, а вот и еще один – отпечаток когтистой большой лапы, прямо в грязи, сверху притоптанный человечьим следом, растертый…

Ошибки нет. И сомнений никаких нет. И быть не может.

Степанычу пока говорить не стал, просто ускорил шаг и припустил следом.

Так мы прошли пустырь и пару домов. Потом спустились в овраг по крутому склону – прошлогодняя трава, старая и жухлая, но почему-то высотой до колена местами, примятая, вперемежку с редкой здесь, еще какой-то неуверенной свежей зеленью. Весна все-таки.

Спустившись вниз, набрели на заросли кустарника, переломанного, но густого. Что тут росло, я не разбирался особо. Что навалено – тоже. В этом месте райского уголка почему-то была свалка всякого хлама. Небольшая, но все же.

Не это было сейчас важно.

А то, что прямо под кустами, на земле, валялось тело. Точнее, части тела. Разодранные и раскиданные. Собака. Большая.

Чуть не стошнило, но нашел в себе силы и пригляделся. Жуть. Тем не менее. Сейчас надо быть особо внимательным. Как бы не воротило от этой поганой необходимости.

В конце концов меня вырвало, когда мы отошли достаточно далеко.

– Эти твои вампиры. Пьют кровь, так? – спросил Степаныч, когда я оклемался более-менее.

– Тупой вопрос, – буркнул я. Чувствовал себя погано. Не столько из-за тошноты, сколько от осознания, что правда быстро догоняет беглеца. А тошнота, похоже, была из-за этой ебаной правды. Они тут. Они тут есть. И никуда я не сбежал…

Добавил мягче:

– Да, вампиры пьют кровь. Кровь людей.

– Животных тоже?

– Да, животных тоже.

– Хреновый из тебя охотник. Трупов не видал никогда, что ли, тошнотик? – Может, Степаныч и пытался ободрить, но как-то специфически. По крайней мере, в этот раз я его шутку не воспринял. Если это была шутка.

– Дело не в этом, – сказал я, мотнув головой и пытаясь собрать мысли в порядок.

– А в чем?

– Есть вампиры. Они просто пьют кровь. Чаще всего. А есть… упыри.

– Упыри. Отлично. В чем разница?

– Они… они жрут. Понимаешь?

– Нет. Не понимаю.

– Рваные раны. Пьют кровь. Рвут на куски. Жрут.

Степаныч притормозил ход. Передернул плечами. На лице скользнуло отвращение, но привычка не отражать эмоции, особенно страх, взяла свое. А Степаныч боялся. Как и все нормальные люди. Но если он просто боялся и контролировал страх, как положено воину, даже перед лицом смерти, то мне все больше и больше хотелось вопить и кричать во всю глотку, бежать отсюда без оглядки, зарыться поглубже или провалиться сквозь землю. И все это одновременно. Чертовы нервы… И не просто так. Ведь я уже видел то, что сейчас пытался объяснить брату. Видел, что оставалось от людей. А он – нет. Хотя кто его знает, что там было на той треклятой войне.

– Это упырь? – уточнил он.

– Да.

– Почему упырь не сожрал собаку? Разорвал. И как можно это сделать, чтобы не было крови?

– Можно. А вот как – не знаю, спроси у упыря. Хотя не стоит, они не могут разговаривать по душам, ни души у них нет, ни мозгов, – попытался улыбнуться я.

– Ха-ха, – отозвался Степаныч на мой взаимно хреновый юмор. – Кровь все же была, хотя и слишком мало. Я рассмотрел.

Я не ответил.

– И если бы не это, – продолжил Степаныч, – я бы просто подумал на лесного хищника. Или нескольких хищников. Но они здесь не водятся. Упыри – тем более. До твоего приезда я о них даже и не слышал. И подобных находок не было. Сечешь?

Не сразу, но я просек.

– Они пришли за мной, – озвучил я свой вывод.

– Если ты за ними вел охоту, то и они могут. Но ты говорил, что они без мозгов. Способны только убивать. Преследовать кого-то, но только в пределах определенной, своей территории. Не сходится.

– Сходится, – еще один гадкий вывод. – Безмозглыми могут управлять вполне разумные. Те, которые вампиры, а не упыри. И если они пришли за мной, то дело дрянь.

– С другой стороны, это опять паранойя.

– Хорошо бы, брат. Хорошо бы…

Труп собаки не вызвал особого ажиотажа и уж тем более паники – почти ни у кого, кроме меня. Подумали на лесных хищников, по случаю добравшихся до наших краев. Вызвали участкового, наряд службы контроля диких животных из ближайшего городка, насторожились… Но что тут сделаешь дальше? Жизнь продолжается. Немного осторожности и запрет шататься в одиночку по ночам, тем более по окраине. Любители поохотиться взбодрились. Будет чем заняться в ближайшее время.

А вечером произошло кое-что посерьезнее.

Участковый хорошо знал Степаныча, они частенько общались по старой дружбе. Вечером, после рабочего дня, он как раз заглянул.

– Здорово, Витек. Как дела? Лица нет на тебе.

– Привет, Степаныч. Зайдем в дом. Переговорить надо. – Он бросил взгляд на меня. Я стоял в сторонке, надвинув капюшон чуть ли не на лицо, и курил. Третью сигарету подряд.

Хотя три года как бросил – Шура Скат за курение за яйки подвесит. Это смертельно опасно для окружающих. Не из-за того, что Минздрав предупреждает, вовсе нет. Запах сигарет усиливает твой собственный запах. Запах человека. И ты для вампиров как мишень становишься. Яркая такая мишень, красная большая точка на открытом белом поле. Окружающие тоже. Не так сильно, но тоже. Это риск для всех… Но я курю. Нервно. Злобно. Чтобы взять себя в руки. И… еще есть замысел. Безумный. Дикий. И очень, очень дебильный.

Степаныч выходит мрачнее тучи. Участковый Витек – тоже. Распрощались, пожали руки. Участковый ушел.

Я докуриваю последнюю, бросаю бычок и затаптываю. Потом спрашиваю Степаныча:

– Переполох из-за собаки?

– Если бы.

– А что еще?

– Люди. Пропали люди. Два подростка. Парнишка и девушка. Обоим лет по семнадцать.

– Хреново. А ты тут причем?

– А притом. Парнишка был хозяином той… собаки. Пропали вчера еще.

Я замолк. Черт. Становится все поганее…

Степаныч продолжал:

– Витек давний мой кореш. Иногда я ему помогаю в кое-каких… делах. Вот и заглянул он ко мне. В обычных обстоятельствах никто бы не поднимал шума раньше времени. В розыск официально пока не объявляли…

– Ситуация хреновая, брат, – перебил его я. – Я не хочу в это верить. Но, боюсь, что и пропажа тех малых, и собака – все связано. Это упырь. И не один.

– Спятил? – с последней надеждой в голосе спросил Степаныч.

– Рад бы, но нет. – Я злобно пнул окурок на земле. Сжал до хруста кулак. Дебильный план горел в мозгу ярким пламенем, пугая и заводя одновременно. – А теперь ответь мне на вопрос, брат. Ты засаду устраивать умеешь?