Император Калифорнии

С небольшим узелком за плечами, в помятом фраке и черном котелке, с элегантной тростью и непременным галстуком, он семенит по ледяной пустыне. Где это мы? Табличка поясняет: «В трех днях откуда угодно». Мы на самом севере американского континента во времена золотой лихорадки 1897 года, на реке Клондайк, в Юконе, где в одночасье вырастают города и куда каждый день прибывают новые толпы старателей. Вскоре ему предстоит борьба с метелью, морозом и мучительным голодом. Его занесет в жалкую лачугу. Там ему придется обороняться от едва не спятившего от недоедания медведеобразного Большого Джима, который примет его за курицу и попытается съесть. Он найдет выход из положения: сварит свой правый ботинок, с невозмутимым лицом и легкой отрыжкой употребит в пищу подошву, по-гурмански оближет гвозди и намотает шнурки на вилку, как макароны, – а угрюмый Большой Джим тем временем примется за оставшуюся часть ботинка. Поначалу удача не будет сопутствовать герою, но потом все наладится.

Угадали: мы в «Золотой лихорадке» Чарли Чаплина, в чудесном немом фильме 1925 года, он – настоящее сокровище в истории кинематографа. Разве можно забыть сцену, когда одинокий старатель во сне пускает в пляс две вилки с аппетитными кусочками хлеба? Не бойтесь: все обойдется. В свойственной ему очаровательной манере Чарли расправится с краснобаем в дорогой шубе и завоюет танцовщицу Джорджию, поначалу не обратившую на него внимания, но потом со скуки сменившую гнев на милость. Став пайщиком Большого Джима, его герой однажды проснется мультимиллионером. Перед тем как отправиться в обратный путь на корабле с говорящим названием Success^[9], Чарли по просьбе репортера снова наденет одежду бродяги, станет кокетливо позировать, после чего оступится и скатится к ногам прекрасной Джорджии. Капитан сурово выбранит незваного пассажира, однако возлюбленная оплатит его билет, не подозревая, что бродяга уже добился успеха. Недопонимание вскоре разъяснится. Поцелуй, запечатленный репортером, оставит позади беды и несчастья, выпавшие на долю героя.

В действительности так везло не всем старателям. Многим доводилось хлебнуть горя. Что общего между опилками и золотыми самородками? Одна из калифорнийских лесопилен сыграла важную роль в истории золотой лихорадки. Плотник Джеймс Уилсон Маршалл взялся возвести для швейцарского эмигранта и крупного землевладельца Иоганна Августа Зутера (1803–1880) лесопильню в Коломе, на берегу Американ-Ривер, в преуспевающей колонии с живописным названием «Новая Гельвеция». Она располагалась в ста пятидесяти километрах к северо-востоку от глухой рыбацкой деревушки Сан-Франциско, тогда еще мексиканской. Утром 24 января 1848 года, роя котлован, Маршалл заметил, как что-то блеснуло в песке под его лопатой – хотя лучше бы, наверно, не замечал.

Откопал он золотой – и в общем-то не особо впечатляющий – слиток. Так бедняга Маршалл неожиданно для самого себя поднял исторический ураган – великую калифорнийскую золотую лихорадку. Его работодатель Зутер, зажиточный владелец Новой Гельвеции, испытал на своем веку немало взлетов и падений. После того как его магазин шерстяных изделий в швейцарском Бургдорфе обанкротился, бернские власти объявили его в розыск за мошенничество, и ему пришлось спешно исчезнуть, бросив жену и пятерых детей, словно отягощающий багаж. Ему был тридцать один, когда в 1834 году он отправился в Нью-Йорк через Париж и Гавр, где сел на пароход с многообещающим названием Espérance^[10]. После чего Зутер всеми правдами и неправдами проложил себе путь в еще неизведанную Калифорнию. Претерпев немало тягот и уцелев в сражениях с индейцами, он обзавелся крупными земельными поместьями и стал ими управлять. Новая Гельвеция, защищенная массивным фортом Зутера с наемными солдатами, процветала на плодородных почвах. Однако удача вскоре изменила беглому мошеннику и гордому колонизатору, прослывшему «императором Калифорнии» и богатейшим человеком на свете.

Вместо опилок на плотника и его заказчика посыпались ужасающие новости. Зутер умолял работников не проболтаться о случайной находке. Но, как нетрудно предположить, тщетно. Информация о находке распространилась с быстротой молнии. «Телеграфные провода разнесли манящую весть о золоте через моря и земли»^[11], – писал Стефан Цвейг. В Калифорнию в поисках несметных богатств поспешили авантюристы со всех концов света. Судовладельцы заманивали жителей бедных европейских стран в путешествие за калифорнийским золотом. Длина пути никого не смущала, корабли прибывали отовсюду. Целые потоки поселенцев, тысячи фургонов двинулись с восточного побережья Америки в Калифорнию, к обманчивому Эльдорадо своих грез – в ту самую Калифорнию, которая и сегодня носит почетный титул Golden State^[12]. Время поджимало. Кто первый подавал «claim», заявлял о своем праве на золотодобычу, быстрее взмывал в облака надежд на необычайное благосостояние, впоследствии нередко расплачиваясь кровью и безумием.

В слове «лихорадка» слышатся и «лихо», и «злорадство». Она одолела тысячи людей, тысячи фанатичных старателей, вооружившихся заступом, лопатой и ситом для просеивания золотого песка. Порой они даже не успевали выкопать себе могилу. Разбогатели единицы, большинство ждала крайняя нищета.

Толпы золотодобытчиков заполонили просторные владения Зутера, и он не смог им воспрепятствовать. Новая Гельвеция погрязла в алчности и насилии, стала зоной бесправия и беспорядка. Жадные толпы быстро смели новоявленную империю с лица земли, «император Калифорнии» лишился своих угодий и умер в нищете: американская драма как оборотная сторона американской мечты о социальном взлете.

Подобная судьба ждала в Калифорнии большинство искателей счастья. Грязь, нищета, измождение, болезни, насилие и преступность – и лишь в исключительных случаях несколько крупиц блестящего металла. Ставший в кратчайшие сроки городом, Сан-Франциско несколько раз сгорал; гигиену соблюдал мало кто, крысы и вредные насекомые быстро размножились, началась эпидемия холеры. Да еще ртуть, высвобождавшаяся при золотодобыче, отравляла реки и озера. Уже в 1854 году, спустя шесть лет после того, как Маршалл обнаружил самородок, добыча велась промышленным путем. Золотая лихорадка небольших отрядов старателей вспыхнула последний раз и угасла. Тот, кто сегодня носит джинсы, чаще всего не подозревает, что на нем прочная одежда тех времен, которую Леви Стросс, уроженец Буттенхайма, расположенного неподалеку от Бамберга, придумал прежде всего для старателей. Хотя бы ему путешествие в охваченный лихорадкой Сан-Франциско принесло удачу. Надежней золота оказались… брюки.

Сегодня идиллическая Sutter’s Mill^[13] – национальная святыня и носит гордое имя Marshall Gold Discovery State Historic Park^[14], относясь к наиболее значимым государственным паркам Калифорнии. Ведь возведенная Маршаллом скромная лесопильня вошла в историю. Золотая лихорадка стала частью летописи американского континента, частью мифа об основании США, как и слова о поисках счастья, pursuit of happiness, право на которые американская конституция предоставляет каждому гражданину.

Иоганн Август Зутер, свергнутый «император Калифорнии», утратил свое величие, зато его трагическая судьба вдохновила всемирно известных писателей. Стефан Цвейг увековечил его в рассказе «Открытие Эльдорадо», вошедшем в 1929 году в знаменитый двенадцатичастный сборник «Звездные часы человечества». Цвейг изобразил эйфорический взлет и трагическое падение колонизатора – от «императора» до «самого неприкаянного нищего на свете», которого не испугала толпа: «Рой людской саранчи, охваченный золотой лихорадкой. Разнузданная, грубая орда, не признающая иного права, кроме права сильного, иной власти, кроме власти револьвера, захлестнула цветущую колонию».

Впечатляющий памятник Зутеру создал его швейцарский соотечественник – родившийся в 1887 году в Ла-Шо-де-Фон и умерший в 1961 году в Париже поэт Блез Сандрар.

В 1925 году он посвятил Зутеру роман, снискавший успех у читателей всего мира. На немецком он вышел под названием «Золото. Удивительная история генерала Иоганна Августа Зутера» в переводе поэта Ивана Голля^[15]. Сандрар – его настоящее имя Фредерик-Луи Заузер – был швейцарским путешественником и авантюристом. В ходе Первой мировой он лишился правой руки, нанявшись легионером во французские войска. В «генерале Зутере» его наверняка привлекала трагическая судьба авантюриста. В «Золоте» приводится письмо, в котором главный герой пытается осмыслить обрушившуюся на него катастрофу: «После его удара киркой все покинули меня <…> Золото проклято, и все, кто приезжает сюда и собирает его, тоже прокляты, ибо большинство из них погибает, и я спрашиваю себя – как? В эти последние годы жизнь здесь превратилась в ад. Резали, грабили, убивали. Все кругом предавались разбою. Много таких, что сошли с ума или покончили с собой. Все из-за золота, а это золото превратилось в водку, и я задаюсь вопросом, что станется потом и далее. <…> Зверь Апокалипсиса блуждает ныне в этих краях <…> я очень скоро превратился бы в богатейшего человека в мире: открытие золота разорило меня».

Зверь Апокалипсиса – поистине драматический образ для описания золотой лихорадки. В конце романа проникшийся религиозными настроениями герой Сандрара увязает в тяжбе и незадолго до смерти говорит окружившим его уличным детям: «Когда я приду с победой, я отдам вам все мое золото <…> праведное золото, чистое золото. Золото Господне». Заканчивается роман Сандрара словами: «Кому золота? КОМУ ЗОЛОТА?»

Калифорнийское золото было настолько грязным и отягощенным следами грубого насилия, что мечты о «справедливом», «чистом» золоте оказались несбыточными. «Золото Господне»? Разве мог восхваляемый и вожделенный металл очиститься после калифорнийского ада? Золотая лихорадка оставила следы в сочинениях Цвейга и Сандрара. Этот феномен – когда человек становится человеку жадным волком – вдохновлял обоих писателей.

Нельзя не вспомнить и об авторе, который стал непосредственным свидетелем золотой лихорадки. В начале XX века он был самым читаемым писателем на свете, его приключенческими повестями «Зов предков» (1903) и «Белый клык» (1906) зачитывались миллионы подростков и взрослых, мечтавших о жизни среди дикой природы: Джек Лондон (1876–1916). Он родился в Сан-Франциско и вырос в крайней нищете; еще в детстве ему приходилось трудиться на консервной фабрике за 10 центов в час, потом он работал ловцом устриц, охотником на тюленей, кочегаром. В 1897 году Лондон присоединился к добытчикам золота на Клондайке: будни старателя давались ему тяжело, он заболел цингой и был вынужден вернуться в Калифорнию без средств к существованию. Добытый золотой песок принес ему целых четыре с половиной доллара. А единственной золотоносной жилой, обеспечивающей доход, стали воспоминания, послужившие основой для его наиболее успешного романа «Время-не-ждет» (1910) и «Алой чумы» (1912).

Но кто бы мог подумать, что тема калифорнийской золотой лихорадки найдет отражение и в современной литературе? 26 июня 2017 года состоялась премьера произведения лауреата Бюхнеровской премии Яна Вагнера.

Его радиоспектакль «Золото. Ревю» поставили на сцене одного из франкфуртских театров, многократно транслировали по радио и опубликовали в формате аудиокниги. Он представляет собой «лирическую перекличку» старателей и авантюристов с захватывающими музыкальными вставками в стиле «Трехгрошовой оперы». Действие происходит в калифорнийском городке, в одночасье выросшем во времена золотой лихорадки. Вагнеровская перекличка – это «ревю лихорадки», в котором «живым людям и давно забытым покойникам, погребенным под землей, дается право на последнее слово, оно же предоставляется и золоту, которое сохранилось, в то время как искавшие его умерли». Та же мысль выражена у Вагнера краткой поэтической строкой: «Хоть все не вечно здесь, себя я сохраняю». Говорит золото.

Так что отзвуки золотой лихорадки слышны даже у современных авторов, поскольку она стала выражением человеческого, слишком человеческого: желания и страсти, поражения и упадка. Золотая лихорадка как проявление человеческой сущности. Но почему речь о ней зашла в начале книги об истории золота? Потому что ее иррациональный элемент – ненасытность, алчность и одержимость – не подлежит сомнению. Потому что золото обнажает бездны человеческого бытия, вызывает непреодолимое влечение, порой приводящее к падению, разложению и обнищанию. Знакомство с историей золота раскрывает ее двойственность: блеск в ней соседствует с жадностью, а возвышение – с крахом.