Предпринятый орденом шаг, который должен был укрепить его положение, оказался для магистра роковым. Дело заключалось в том, что в 1480 году Борх добился у императора Священной Римской империи Фридриха III предоставления ему суверенного права имперского князя, а также получения в ленное владение земель архиепископства и города Риги, поскольку архиепископ Сильвестр Штодевешер умер. В 1481 году за получение архиепископства он привел орден к присяге на верность императору, испортив тем самым отношения не только с папой, но и с Великим магистром. В результате гебитигеры ордена заставили магистра отречься от должности.

Его же преемник Иоганн Фридрих фон Лоринкгофен (1483–1494) дорого заплатил за политику своего предшественника, сдав горожанам рижский замок ордена, но затем благодаря участию в переговорах о заключении союза между Фридрихом III и Иваном III Московским ему удалось обеспечить Лифляндии мир с русскими на долгие годы. После этого у него открылась возможность поквитаться с Ригой, и в 1489 году он назначил фогта города Розиттен Вальтера фон Плеттенберга ландмаршалом, а начав осенью того же года войну с Ригой, весной 1491 года победил ее.

Таким образом, орден использовал сложившуюся обстановку в своих интересах, но тут давление со стороны Руси стало снова расти – в 1492 году русские возвели напротив Нарвы крепость Ивангород и впервые со времен Борха начали нарушать условия мирных договоренностей. Мир удавалось сохранить лишь благодаря унизительным для ордена усилиям.

При этом три мирных договора с русскими от 1474, 1481 и 1493 годов (последние два заключались на десять лет) состояли из нескольких частей, поскольку каждый документ предусматривал не только договоренности Лифляндии с Псковом и Новгородом, но и особый договор Дорпата с Псковом. Начиная же с 1481 года, а может быть, и с 1474 года, в тексте такого договора с Новгородом, невзирая на протесты лифляндской стороны, в водной его части стала включаться запись о том, что лифляндцы «бьют челом», прося о мире. Одновременно великий князь Московский стал развивать тактику умышленного понижения статуса более слабого партнера по переговорам, чтобы возвысить и укрепить собственную дипломатическую позицию.

Реальные потери орден понес, прежде всего, на спорных участках границы с Псковом. При этом северный отрезок лифляндско-русской границы (с Новгородом) четко определялся течением реки Нарва и Псковско-Чудским озером. На юге (от Псковско-Чудского озера до Западной Двины) большинство отрезков границы тоже были стабильны и сохранились со времен Средневековья, частично (восточная граница Латгалии) став основой границы 1920 года.

Что же касалось спорных участков границы между Лифляндией и Псковом, то ими выступали отрезки, где архиепископские земли, соприкасаясь с латышской языковой границей, доходили до реки Великая, являвшейся важной жизненной артерией Псковского княжества. Вот этот район в ходе длившейся десятилетиями малой войны за восточную границу, в которой принимали участие также латышские разведчики и дозорные, и пришлось отдать псковичам, где они, естественно, установили господство православной церкви. При этом старая пограничная линия была восстановлена лишь в 1920 году.

Вынужденная смиренность просматривается и в преамбуле торгового договора, заключенного Ганзой с русскими на двадцать лет в 1487 году. Причем ганзейские представители дошли даже до устного обещания сохранять нейтралитет в случае возникновения войны между Русью и магистром ордена. Тем не менее в 1494 году Москва настояла на закрытии представительства Ганзы в Новгороде^[119]. Следствием же этого мероприятия, направленного прежде всего против Реваля, явилось то, что ганзейские города стали вновь искать защиты у ордена.

Когда летом 1494 года бывшего в то время ландмаршалом Вальтера фон Плеттенберга единогласно избрали магистром ордена, в Москве уже намеревались захватить Лифляндию. Однако благодаря железной воле Плеттенберга в управлении лифляндскими делами был наведен порядок. Родившись в 1450 году в Вестфалии, этот вестфалец до мозга костей в свои молодые годы навсегда осел в Лифляндии, начав, несмотря на свою природную скромность, терпеливо подниматься по карьерной лестнице. За свою долгую жизнь он достиг таких высот, каких не удавалось добиться ни одному его предшественнику.

Первым предметом его заботы послужила необходимость обеспечения ордена вооружением и привлечения помощи из-за рубежа. Поэтому, отбросив оправданное недоверие, 21 июня 1450 года он пошел навстречу предложению великого князя Литовского Александра и заключил с ним военный союз против Москвы сроком на десять лет.

Это было сделано вовремя. Правда, 28 января 1501 года он послал в Любек письмо с просьбой о помощи, но для него было ясно, что на многое в ответ на данное послание ему рассчитывать не стоило. Понимал Плеттенберг и то, что, несмотря на непосредственную военную угрозу для некоторых лифляндских городов, сподвигнуть их на деятельное сотрудничество с орденом будет довольно трудно.

Между тем летом 1501 года в позициях Литвы произошел серьезный поворот, причиной которому послужила смерть польского короля Иоанна Альбрехта, брата великого князя Литовского Александра. Кончина Иоанна открыла перед Александром возможность заполучить польскую корону, и политика Польши в отношении Запада отодвинула литовскую восточную политику на второй план. Поэтому когда началась война Ливонии с Россией, великий князь Литовский бросил магистра ордена в беде.

Дело заключалось в том, что Плеттенберг начал войну против Псковского княжества в августе 1501 года, не дожидаясь окончания десятилетнего срока действия мирного договора, рассматривая ее как превентивную меру. Однако без военной помощи со стороны Литвы решающего успеха он не добился, и в результате набеги русских вновь начали разорять Лифляндию.

В августе 1502 года, получив из Пруссии вспомогательный отряд из 200 кнехтов и новые заверения о поддержке от Александра, уже польского короля, Плеттенберг вновь выступил с войском в военный поход. Однако взять Псков ему не удалось, а поддержка от литовцев снова не пришла. В таких условиях 13 сентября 1502 года южнее Пскова возле озера Смолина произошло решающее сражение. 18 000 русским и татарским воинам, а также немецким наемникам противостояло все лифляндское войско в составе 2500 всадников, 2500 ландскнехтов, которым помогали литовские и эстляндские вспомогательные отряды. Если лифляндцы оказались бы разбитыми, то, по всем расчетам, Лифляндия была бы потеряна. Поэтому историческое значение этой битвы состоит в победе Плеттенберга^[120].

Ход сражения несколько недель спустя описал один из комтуров Германского ордена, принимавший непосредственное участие в битве. В частности, он отмечал, что атаку начал магистр, который вел центр. При этом войска противника, в особенности татары и немецкие наемники, оказали ожесточенное сопротивление, а затем опрокинули ведомый архиепископом фланг, в котором находилось доверенное ему главное знамя, в результате чего возникла серьезная угроза для всего германского войска. Но потом другой фланг под командованием ландмаршала нанес ответный удар и обратил неприятеля в бегство. Согласно же русским донесениям, псковичам и московитам удалось захватить немецкий обоз и перебить его охрану, но затем между ними завязалась ссора из-за дележа добычи. Между тем хорошо информированное нижненемецкое издание, появившееся несколько лет спустя под названием «Славная история», однозначно указывает на то, что перелом в битве совершила все еще являвшая собой пример настоящей рыцарской атаки немецкая конница, которая трижды врубалась в ряды неприятеля и обратила его в бегство. Русские понесли огромные потери, но от преследования разбитого противника Плеттенберг был вынужден отказаться, поскольку его рейтары за время боя настолько устали, что буквально вываливались из седла. Их покрывал настолько толстый слой грязи, что узнать отдельных всадников оказывалось невозможно.

Современники восприняли эту победу как чудо, и лифляндский ландтаг два года спустя принял решение ежегодно торжественно отмечать этот день наряду с другими важнейшими религиозными праздниками, а архиепископ установил соответствующий порядок его проведения во всех провинциях архиепископства. Рассказы о битве и победе стали передаваться из уст в уста как легенда, в ходе чего отдельные детали стали заметно преувеличиваться. Тем не менее общее значение произошедших событий в целом отражалось верно, хотя истинные последствия данного сражения оставались в тени.

Последовавшее в 1503 году подписание договора о примирении, текст которого, как всегда, состоял из трех частей, предусматривал перемирие на шесть лет. Однако он не отвечал военным целям Лифляндии – пограничные вопросы оставались открытыми, форма изложения документа – унизительной, а сам текст таил в себе опасность. Торговля в первое время оставалась перекрытой, а по имеющимся сведениям, русские предположительно продолжали настаивать на выдвинутых за несколько десятков лет до этого требованиях о выплате Дорпатом процентов по его задолженности, возникшей первоначально якобы за счет удержания подоходного налога с русских жителей города и невыплаты средств, предназначавшихся на содержание православных церквей. Русские намеревались также наложить запрет на взаимную помощь ордена и Дорпата в случае своего нападения, но благодаря усилиям литовских миротворцев, которые обычно преследовали свои цели, этого удалось не допустить.

Лифляндия должна была удовлетвориться тем, что основные условия договора остались такими же, как и в прежних документах, ведь существенной военной помощи от Пруссии ожидать не приходилось. К тому же пропуск русских товаров в Северную, Западную и Центральную Германию приносил ордену неплохие деньги. В свою очередь, хороший доход давали поставки в Россию германских военных материалов (пушек), а немецкие ландскнехты продолжали служить в Московии.

Когда в 1509 году срок действия договора о примирении истек, Лифляндия выторговала его продление еще на 14 лет, отказавшись от союза с Литвой, который и без того утратил свое значение из-за проводимой со стороны Польши враждебной политики в отношении ордена. Кроме того, Ливония впервые согласилась на одобрение мира Москвой в такой же форме милостивого «помилования», какая ранее применялась к купцам. Поэтому неудивительно, что после ликвидации великим князем Московским последних остатков самостоятельности Пскова Лифляндия даже не пошевелилась.

Возобновление Русско-литовской войны 1512–1514 годов^[121], сложности, возникшие у Москвы с казанскими татарами, воцарение в 1533 году несовершеннолетнего Ивана IV^[122] помогли Плеттенбергу и его ближайшим преемникам осуществлять политику нейтралитета, балансируя между Россией и польско-литовским государством, что давало единственную возможность для спасения. Не переставая публично высказывать претензии к Лифляндии, русские, в конце концов, еще при жизни Великого магистра в 1531 году согласились продлить договор о примирении еще на 20 лет. Не исключено, что такому способствовала победа Плеттенберга на озере Смолина, которая ясно показала русским, на какое отчаянное сопротивление они могут натолкнуться в Лифляндии.