Как же могут возникать институты, служащие для общего блага и чрезвычайно важные для его развития, без общей воли, направленной к их установлению?
Карл Менгер «Исследования о методах социальных наук и политической экономии в особенности»
Сочинение Менгера «Исследования о методах социальных наук и политической экономии в особенности»[7] занимает исключительное место в истории социальных наук. В этой работе автор предпринял первые шаги на пути исследования тех эпистемологических проблем, которые остаются открытыми по сей день, а кроме того, обратил внимание на методологические и политические последствия историзма (Historismus)[8]. «Исследования» не просто сыграли фундаментальную роль в прояснении центральных вопросов теоретической науки об обществе; эта книга задала новую рамку для соотношения самих социальных наук и тех двух феноменов, характеризовавших их изучение в течение последних столетий, а именно с тенденцией подходить к ним с эмпирически-естественно-научной точки зрения и с тенденцией подходить к ним с исторической точки зрения.
Значимость этого произведения объясняется также тем, что оно является центральным текстом австрийской школы, посвященным философии социальных наук и эпистемологии. Если не учитывать деталей, связанных с некоторыми различиями в позициях Менгера, Мизеса и Хайека, оно оказывало постоянное воздействие как на обсуждение методологических, философских и политических вопросов, так и на цели, вокруг которых возникали эти дискуссии. Критические возражения Хайека и Мизеса против теорий познания историзма и социализма тесно связаны с вопросами, затронутыми Менгером.
Однако «Исследования» представляют собой не просто трактат о теоретических социальных науках и не просто полемическое выступление; их можно также рассматривать как первую попытку создать связь между социальными науками и тем взрывом в экономической науке, который носит название «маржиналистской революции». Главная заслуга Менгера состоит в том, что, рассматривая экономическую теорию как дисциплину, способную открыть новый аспект для истолкования мотивов человеческой деятельности и предсказания ее результатов, он продемонстрировал, что, теория субъективной ценности должна привести к глубоким изменениям в теоретическом подходе к наукам об обществе. Это противоречило господствовавшему в германских странах подходу, который отводил экономической теории относительно низкий ранг в рамках allgemeine Staatslehre (общей теории государства)[9]. Менгер же решительно пересмотрел сложившуюся соподчиненность политической философии, этики и экономической теории, избавив последнюю от чисто вспомогательного статуса, создав на этом фундаменте новую теорию происхождения и развития социальных институтов.
Если сосредоточиться на рассмотрении того нового, что содержалось в подходе Менгера, то перед нами встает вопрос: а нельзя ли свести всю его критику немецкой исторической школы немецких экономистов к эпистемологическим проблемам, вытекающим из редукции экономической теории к экономической истории[10]. Однако такая интерпретация плохо объясняет, почему Менгер уделил так много времени и усилий критике исследовательской программы, банальность эпистемологических оснований которой он хорошо осознавал. Дело в том, что его критика была направлена не только против методологии, но и против идеологической программы исторической школы немецких экономистов. Он понял и публично заявил, что эта программа состоит не только в редукции экономической теории к экономической истории, но и в отказе признать значимость «маржиналистской революции» и помимо всего прочего представляет собой попытку рассматривать экономическую теорию как инструмент политики и этики.
Концептуальное содержание «Исследований» развертывается через последовательность критических замечаний, направленных против 1) научного позитивизма (Ф. Бэкон, О. Конт, Дж. С. Милль), 2) роли рационального знания в делах людей (Смит) и 3) утверждения, будто история может служить источником теоретического знания о проблемах человечества (Рошер, Книс, Гильдебранд, Шмоллер). Иными словами, Менгер отказался от позитивистской концепции науки и от идеи фрагментации знания; он отбросил прагматизм «абстрактного рационализма» и поставил под сомнение надежность оснований теории познания и истинность выводов исторической школы немецких экономистов.
Итак, яркой особенностью «Исследований» является критическое отношение к теоретическим и культурным предпосылкам исторической школы немецких экономистов, и особенно к ее попытке представить историю как источник всего познания. Однако Менгер не сомневался в ценности исторического знания для политической деятельности; напротив, для того чтобы продемонстрировать банальность того, что представители исторической школы считали своими открытиями, он ссылался на примеры из Платона, Аристотеля, Макиавелли, Бодена, физиократов, Вольтера, Монтескье, Смита и Савиньи[11].
Другая важная особенность его критики относилась к классификации экономических наук и к их методу. Менгер различал три группы экономических наук: «Во-первых, исторические науки (история) и экономическая статистика, которые имеют задачей исследовать и представить индивидуальную сущность и индивидуальную связь экономических явлений; во-вторых, теоретические науки о человеческом хозяйстве, которые имеют своей задачей исследовать и изобразить родовую сущность и родовую связь экономических явлений (их законы), наконец, в-третьих, практические науки о хозяйстве, задачей которых является изучение и описание оснований, по которым хозяйственные цели людей (смотря по данным условиям) могут быть достигаемы наиболее успешно (экономическую политику и финансы)»[12].
Эта же систематизация, только более подробная, изложена и в заключительной части книги[13]. Менгер упрекал историческую школу немецких экономистов за смешение этих трех типов наук, а также за то, что она формулировала нормы практической деятельности на основании ошибочного представления об экономической науке. Любой политический курс, основанный на неверном представлении о человеческой жизни, будет обречен на неудачу[14]. Эта классификация, которая представляет собой категориальное ядро «Исследований», помогает лучше понять критическое отношение Менгера к исторической школе немецких экономистов. Кроме того, она позволяет постичь соотношение между эмпирико-реалистическим подходом и точным подходом, между эмпирическими законами и точными законами. Наконец, она способна пролить свет на функцию экономической науки.
Фундаментальной ошибкой исторической школы немецких экономистов было то, что она воспринимала общество как эмпирическое и органически-натуралистическое целое. Соответственно, представители этой школы изучали общество с помощью индуктивно-компаративного метода, который не соответствовал характеру предмета исследования. Вследствие этого цель этой школы – обнаружить законы, которые управляют обществом и ходом истории, – не смогла принести приемлемых теоретических результатов.
В отличие от исторической школы немецких экономистов, которая была склонна воспринимать социальные институты как данность и недооценивала роль отдельных людей в их формировании, Менгер рассматривал эти институты как результат – иногда невольный – индивидуальных актов выбора. С его точки зрения, теоретическое знание об обществе не может основываться на обобщении эмпирических данных: оно должно начинаться с разделения относительно сложных фактов на элементарные компоненты. Соответственно, задача экономической теории, как и других «точных законов», состоит в том, чтобы «дать нам уразумение конкретных явлений реального мира, в качестве отдельных примеров известной законосообразности в последовательности явлений, т. е. выяснить их генетически». Таким образом, его исследовательская модель должна была представлять собой попытку объяснить «сложные явления подлежащей области исследования в качестве результатов взаимодействия факторов их возникновения. Этот генетический элемент неразрывен с идеей теоретических наук»[15].
Итак, задача Менгера состояла в том, чтобы дать ответ на следующий вопрос: «Как же могут институты, служащие для общественного благополучия и чрезвычайно важные для его развития, возникать без общей воли, направленной к их установлению?» Однако он не собирался постулировать превосходство экономической науки в рамках социальных наук, так как в число тех институтов, которые «в значительной степени являются непреднамеренным результатом развития общества», он включал право, религию, государство, деньги, рынок, цены на блага, процентные ставки, земельную ренту, заработную плату и многие другие явления социальной жизни, в частности экономические[16].
Это был отход как от органического натурализма исторической школы немецких экономистов, так и от позитивизма и индивидуалистической традиции рационалистического либерализма, так как, согласно интерпретации Менгера, история человечества представляет собой эволюционный процесс, в основании которого в определенном смысле лежит нечто, свойственное человеку «от природы», или его «сущность» [Wesen]. Такое представление об истории можно также рассматривать как расширение того концепта общества, который Менгер почерпнул у Аристотеля[17] и распространил на весь исторический процесс.
Этот подход привел Менгера к отрицанию того, что явления мира людей можно рассматривать так же, как явления, принадлежащие миру природы. Вместе с тем он критически относился и к такому толкованию происхождения социальных институтов – он называл его «прагматическим», – когда эти институты рассматриваются как результат действия индивидуальной или коллективной человеческой воли. Он возражал против этого на том основании, что таким образом можно объяснить не все институты. С его точки зрения, «прагматическое» толкование (которое он приписывал, в частности, Смиту), было типично для «одностороннего рационалистического либерализма [einseitiger rationalistischer Liberalismus]», для «отчасти поверхностного прагматизма [zum Theil oberfldchlicher Pragmatismus]». Сама эта попытка избавиться от всего иррационального и создать новые, более рациональные институции, по мнению Менгера, обречена и «вопреки намерению его [такого взгляда] представителей неминуемо ведет к социализму»[18].
Менгер не стал распространять метод и задачи экономической теории на философию социальных наук. Однако он распространил на теоретические социальные науки (включая экономическую науку) теорию человеческой деятельности, а также теорию возникновения и развития социальных институтов. Таким образом, революционное ядро его мысли состоит в новых перспективах, которые его теория субъективной ценности открыла для изучения социальных явлений.
Подтверждением того, что Менгер не стремился предложить экономическое толкование рождения и развития общества, является его убеждение, что самая ранняя реакция на прагматизм возникла в сфере права. Ведь именно «проникнутый духом английской юриспруденции» Бёрк смог полностью осознать «особенное значение органических явлений социальной жизни и отчасти несознательное происхождение последних». Эта мысль, первоначально выдвинутая Монтескье, достигла наивысшего расцвета в Германии, где идеи Бёрка стали «поводом к опровержению прагматизма в юриспруденции». Сначала Густав Гуго, а вслед за ним – Савиньи и Бартольд Георг Нибур развивали мысль о праве как о «несознательном результате высшей мудрости, исторического развития народов» и опровергали мнения тех, кто, апеллируя к «чистому абстрактному восприятию», требовал «создания универсальной модели права»[19].
Отнюдь не считая социальные институты неизменяемыми, основатели исторической школы права стремились к более глубокому пониманию подобных институтов. В противоположность реформизму «одностороннего рационализма» они требовали не столько возврата к прошлому, сколько большего внимания к мудрости и гибкости институтов, сложившихся в ходе истории; подход, не одобрявшийся сторонниками абстрактного рационализма, в основе которого лежало желание подчинить реальность разуму[20].
Итак, когда Менгер сталкивался с позитивизмом Конта и Милля[21], с историзмом, не делавшим различий между исторической, политической и экономической науками, а также с абстрактным рационализмом, восходящим к Просвещению, он не скрывал своих симпатий к исторической школе права. Не скрывал он и тесной связи своих взглядов со взглядами Савиньи, который хорошо понимал всю важность исторических аспектов и обычая для формирования языка и права, не пренебрегая при этом теоретическим анализом этих проблем[22].
Оставим в стороне вопрос о расхождении позиций Менгера и представителей исторической школы права. Его критика исторической школы немецких экономистов помимо прочего содержала замечания философского характера по поводу соотношения между практическими, историческими и теоретическими науками[23]. Так, он писал, что «явления могут быть исследуемы с двоякой точки зрения: индивидуальной (исторической, в самом обширном смысле этого слова) и родовой (теоретической). Задача первого направления исследования состоит в познании конкретных явлений в их индивидуальной сущности и их индивидуальной связи; задача второго – в познании форм явлений (типов) и типических соотношений (законов явлений)»[24].
Итак, теоретические науки должны «дать нам типы (эмпирические формы [die Erscheinungsformen]) и типические соотношения (законы [die Gesetze]) явлений, теоретическое понимание, выходящее за пределы непосредственного опыта, и господство над явлениями в тех случаях, когда мы имеем возможность располагать условиями явлений»[25].
Менгер стремился к тому, чтобы «привести явления реального мира, как они представляются нам в их эмпирической действительности, к строгим типам и отыскать строго типические соотношения – «естественные законы» [Naturgesetze] явлений. Он вполне осознавал, что «стремление установить строгие категории форм явлений, обнимающие „все эмпирические действительности“ (в их полном содержании) – представляется потому недостижимой целью теоретического исследования». Таким образом, представляется, что этой цели было бы еще сложнее достичь посредством реалистического подхода, который пытается открыть общие законы путем наблюдения регулярностей в общем поведении явлений[26]. «Аристотель правильно понимал это, отрицая строго научный характер индукции; но даже существенно усовершенствованный Бэконом индуктивный метод оказался в состоянии лишь увеличить степень уверенности в ненарушимости законов, добытых указанным путем (эмпирической индукцией!), но никак не дать полное тому ручательство», и не стал таким средством, которое позволило бы обнаружить строгие (точные) законы явлений (strenge exacte Gesetze der Erscheinungen)[27].
Целью Менгера, отправным пунктом для достижения которой была его критика методологической ограниченности индуктивного метода, было, таким образом, открытие «точных естественных законов [exacte Naturgesetze]»[28]. Они должны были быть добыты не «реалистически-эмпирическим направлением теоретического исследования», а его «точным» направлением, которое применимо к области естественных и социальных явлений и принципиально отличается «от эмпирико-реалистической индукции Бэкона». Таким образом, в основании ошибки тех социальных философов, которые пытались получить «точные социальные законы» посредством эмпирического исследования, лежала путаница вокруг точных естественных законов и того, как их обнаружить[29]. Это «побудило некоторых стремиться к точным законам социальных явлений «эмпирическим», а не точным путем, других же привело к тому, что они стали прилагать к результатам эмпирического исследования в области социальных наук масштабы точного исследования, и обратно – к результатам точного социального исследования, масштабы эмпирического исследования – две ошибки, одинаково гибельно повлиявшие на развитие социальных наук и вызвавшие большую часть недоразумений, господствующих в теоретическом социальном исследовании в его настоящем виде и в его современных стремлениях»[30].
Несмотря на то что критика Менгером индуктивизма представляет существенный частный интерес и далеко выходит за теоретические пределы позитивизма, представленного исторической школой немецких экономистов, проблема «естественного», или «точных естественных законов», является гораздо более сложной. Она связана с отысканием таких «строгих законов явлений, регулярностей в последовательности явлений, таких регулярностей, которые не только представляются нам ненарушимыми, но, ввиду самого способа познавания, служащего для отыскания их, в себе самих носят ручательство своей ненарушимости, в отыскании таких законов явлений, которые, обыкновенно, называют „естественными законами“ [Naturgesetze], но правильнее называть „точными законами“ [exacte Gesetze]»[31].
Если цель состоит в попытке сформулировать «точные законы», то теоретическое исследование должно начинаться с «простейших элементов всего реального», которые должны восприниматься «как строго типические». При этом их можно лишь отчасти выявить на основании эмпирически-реалистического подхода, поскольку весь смысл исследования в том, чтобы прийти «к формам явлений качественно строго типическим», т. е. получить типические понятия, «которые, разумеется, не могут быть проверены на полной эмпирической действительности (так как формы явлений, о которых здесь идет речь… существуют до известной степени лишь в нашем представлении), однако эти результаты соответствуют специфической задаче точного направления теоретического исследования и составляют необходимое основание и условие для отыскания точных законов»[32].
О проекте
О подписке