– Привет Инок! Обнимашки! – они обнялись. – И ты рано? У меня два зачёта автоматом, я сразу сюда. Торопилась, как чувствовала: что-то случится. Как тебе мой новый цвет? – Стася скинула с головы капюшон и копна шикарных волосы заискрилась в тёплом свете прихожей.

– Отлично.

– Вереско-фиалковый. Нравится?

– Очень. Что значит «зачёт автоматом»?

Все куда-то поступили. Стася, понятно, в универ в столице. Тимка где-то на вечернем, даже Лиза училась на заочке. Но Инесса решила не распыляться. Только трени, надо пахать, чтобы пробиться, чтобы заметили в каком-нибудь евроклубе и пригласили, Инесса никогда не умела распыляться. Или учёба, или спорт, ну язык, понятно, зубрила постоянно, занималась по бесплатным урокам в сети.

– Тут треш финальный, – продолжила Стася, не ответив на вопрос про «автомат», помедлила откинула свои тёмно-розовые волосы на спину, округлила глаза. – Тимка позавчера повесился. Завтра похороны.

Всё поплыло. Инесса потеряла ориентацию, её придавило чем-то невидимым. Тесно, тяжело дышать – пространство сжалось до точки… Нет! Она отказывалась в это верить! Достала телефон:

– Подожди, подожди…Тимофей вчера был в сети! Я видела: он появился, я ещё удивилась, что эмодзи не послал.

– Ты путаешь. Может родители заходили…

– Нет. Телефон же запаролен.

– Скажешь тоже – любой телефон легко вскрывается, если уметь.

Инесса трясущимися руками листала экран:

– Вот. У него специально для меня страница. Он с неё мне писал. Ой…

– Что «ой»?

– Нет. Нет страницы, но я же помню.

– У него и основная страница пропала, удалена. Но там ничего интересного. Переписка сохранилась?

– Да. – Инесса помедлила. – Я все его сообщения сразу скриню.

– Отлично, просто чистый разум! Покажи! Или интимно?

– Нет, что ты… Никаких… Просто… Он всем друзьям мемасики слал… По… старой… памяти.

Руки тряслись, на экране расползались предательские капли, не получалось найти скрины. Инесса редко плакала. На игре с финками Инессе сломали челюсть и выбили зуб, а остальные пять шатались, Инессе вставили какие-то проволоки в больнице, в челюстно-лицевой, а потом эти проволоки доставали – зубы прижились, но корни, сказали, станут дистрофичными – вот тогда Инесса тоже ревела от обиды – хирург просто поливал её оскорблениями… даже вспоминать не хочется.

– Давай сюда. Дай я. – Вот тупой кто-то, с Тимкиной секретной страницы тебе писал. Это же подставить как себя… И как он смог-то? Хакер какой-то! Интересно кто… А может он не знал, что Тимка… умер, может это он с самого начала прикидывался Тимкой?

– Нет! – Инесса стала горячо доказывать, слишком горячо. – У него со школы эта страница, он при мне её создавал.

– Но очень странно, согласись. Не мог же Тимка из морга тебе эмодзи слать.

– Мемасик!

– Не суть.

– А он в морге?

– Да. Не отдают пока родителям. Знаешь, если б дед какой вздёрнулся, а тут – молодой. С молодыми всегда больше возятся, подозревают, что убили и в петлю вставили. Эти дознаватели всегда всех подозревают… Ну переписка пустая такая, ты извини Инесс, но подставился кто-то знатно. Кто же мог иметь доступ к его странице?

– Конечно пустая! Что переписка? Разве это переписка? – слёзы сами катились. – Мы так скудно общались. Ну типа сигнала, напоминания – я о тебе помню, всегда под праздник. За полгода мемасиков кот наплакал…

– Не надо про кота, – взмолилась Стася.

– А что? Почему?

– Кот у меня тоже, как говорится, помре.

– Как? И Кот?

– Да нет. Мой кот, Снежок, а не Руслан.

Руслан Ибрагимович по кличке Кот был хореографом во Дворце спорта, главным хореографом фигуристок.

– Одни смерти вокруг, – молола Стася, пролистывая Тимкины скрины. – Все говорят: девятнадцать лет, что ты хотела-то? А я привыкла! Я его с рождения помню, вся сознательная жизнь – с ним. Столько с ним вместе перестрадали.

– Кому девятнадцать лет? Тимке? – Инесса прекрасно помнила, что Тимке двадцать, было двадцать…

– Да коту же!

– А-аа. Что с Тимкой-то произошло-то?

– Повесился. Больше ничего не знаю. Я даже не уверена, что повесился. Может приукрасил кто. Ты извини, Ин, я побегу. Я специально к тебе зашла, не стала писать, расстраивать. Видела в окно, как ты от остановки чемодан тащила.

У Стаси дом у остановки. Не квартира, а наблюдательный пункт. Всё-то она видит, всё-то знает.

– Завтра похороны – не забудь.

Забудешь тут!

Ограда высоченная у кладбища, дорожки чистятся, памятники кое-где торчат, а где-то и возвышается, много здесь покоится легенд хоккея местного уровня. Местный уровень в их Шайбе покруче мировых звёзд, тем более из местных легионеров, которых тут считают продажными. Инесса же тоже мечтает стать легионером. Но ей памятник пока не светит, даже надгробье с рельефом в профиль… Странные мысли, Инесса даже не стала их отгонять.

Тимку никто хоронить не пришёл. Инесса, Стася, да Корней. Корней вообще везде ходит, у него должность в мэрии такая – по безопасности, он организует болельщиков, ответственный за молодёжь, ну и топит за админресурс. Инесса с Лизой – одноклассницы, а Корней учился в их школе, но постарше, армию отслужил, вернулся. Стоит и смотрит внимательно:

– Чёт не пойму. Катафалк стоит. Это не наш, то есть не Тимкин?

– Закончили школу, разъехались, а с этой погодой никто даже на кладбище не пришёл, – кусала губы Стася, она отошла от своего кота и теперь жалела Тимку по-настоящему, искренне. – Написала в группе, все наши эмодзями отписались и – совесть чиста. Уроды. К однокласснику не пришли. Первые похороны из класса.

– Может никого дома нет.

– Щаз. Многие на праздники вернулись. Лениво всем. Неохота. Сучары обыкновенные.

Подъехал внедорожник Тимкиных родителей, отец, молодой, подтянутый, Тимка был в него, прошёл в здание, домишко во дворе; позже гроб из катафалка стали перегружать в автомобиль. Инесса подошла к маме Тимофея.

– Это Тику, – пробормотала она почти невнятно, Тимофея иногда звали Тиком. Он в детстве быстро бегал, тикАл. – Я сама сделала. Из фетра, фатина и фоамирана. – Инесса протянула злополучную корзинку: всю ночь, обливаясь слезами, мастерила под руководством Зои Константовны цветы – Зоя Константовна ждала, когда её увезут на диализ, вот и не спала, по телефону объясняла Инессе, как и что…

– Какая красота! Какая же ты мастерица! – совсем не старое, даже молодое ещё год назад лицо мамы Тимофея, потемнело и точно за эти дни, стало серее лицо, чем туманное небо, из которого того и гляди посыплется снег.

– Горе-то какое! – выдавила из себя Инесса и разрыдалась.

Стася тоже подошла, Корней почему-то нет.

– Мы, девочки, передумали здесь хоронить. Вчера с мужем решили дом продать, уехать отсюда. И его увезти. Похороним у меня на родине… – она не плакала, говорила почти спокойно. – Жизнь, Инна (мама Тимофея не знала, что Инна – Инесса), вдребезги. Но будем жить дальше, уже без Тимофея. А тут… Если решили переехать, зачем хоронить. Сейчас папа наш уладит всю бюрократию и мы отчалим с ним навсегда… У нас там и место прекрасное, на кладбище, на моей родине. Папа мой был почётным слесарем шестого разряда, передовиком производства, хоронили его с оркестром, тоже было давным-давно, мне тогда пятнадцать стукнуло. У папы диабет был. Вот уж не думала-не гадала тогда, что через ещё двадцать пять сына схороню. У меня мама жива и почти здорова. Имя своё на плите вбила и дату рождения. А вот оно как – внук рядом с дедом ляжет… Ой, да что это я…

Стася протянула букет, и не поймёшь, какой, весь завёрнут в бумагу…

– Но как? Почему?!

– Ин! Ты же его знаешь. У него случались депрессии… А тут. Поступил в институт на вечернее, правда, но всё же. Рассчитывали, конечно, на большее. Наотрез отказался, чтобы мы ему дневное проплатили. Целый скандал был. Ведь это сразу с проживанием, с общежитием проблемы, если очно-заочное и бюджет. В сентябре тут работал в пиццерии, курьером. А потом переехал в Москву якобы в общежитие квартирного типа, ну как гостиница при университете. Оказывается, он там и не появлялся, и зарегистрирован не был. Он где-то жил до прошлой недели. Что происходило в эти три месяца, мы понятия не имеем. Писал, что всё нормально, по скайпу на связь выходил. Неделю назад приехал, на Новый год, довольный такой, и вот… – мама Тимки беспомощно развела руками и сделала еле уловимое движение лицом, одними глазами с красной сеткой полопавшихся сосудов – болезненное движение человека, который не спал очень давно.

Поспешно, засовывая бумаги в файл, ни на кого не глядя, семенил странной не похожей на него услужливой походкой папа Тимофея, по-прежнему резкий и злой, но несколько рассеянный, испуганно зыркнул на Инессу, почти затравленно. Жене бросил:

– Поехали. Коты одни в машине.

Господи! У всех эти коты!

– Да, да, одну секундочку! – виновато улыбнулась мужу мама Тимки.

Тимкин отец пошёл командовать людьми, перетаскивающими гроб из катафалка во внедорожник. Грузчиками Инна этих людей даже в мыслях не могла назвать. Они тащили Тимку, то есть гроб, с неохотой, с ленцой. Ну так – потеряли такого клиента, землекопы. Интересно, сколько они берут за бурение могилы, или пока лопата берёт, не промёрзла ещё земля на глубину, просто снег?.. «Господи! Что у меня за мысли», – ужаснулась Инесса.

– Он подготовился, Инесса, к этому, – тихо сказала мама Тимки. – Страницу в сети удалил. Отдали в полицию телефон, но вряд ли что-то даст. Он скрытный. Папа наш всё требовал от него невыполнимого, вот и перестал с нами делиться наш сын. А с тобой?

– Он писал. То есть эмодзи слал, мемасики. Вам скрины выслать? У меня вся переписка осталась. У него для общения со мной отдельная страничка была.

– Нам тоже с этой страницы слал. И переписка осталась. А толку? Одно враньё. Не знаю… – мама Тимофея была без варежек, перехватывала ручку корзинки, и основание букета. – Что я сделала не так, не знаю. Знаешь: как-то всё навалилось. Нам, если честно, не до сына было все эти месяцы. У нас с бизнесом неприятности. Большие. А теперь дом продадим, расплатимся. Но всё равно суды, иски к нам…

– Скажите пожалуйста: Тимка знал об этом? – спросила Стася.

– Знал. – Мама Тимки медлила. – А почему ты спросила?

Стася пожала плечами и направилась к Корнею – он помогал ставить гроб в джип.

– Он писал, что нас с ним ждёт другая жизнь, красивая, хорошая… и богатая.

– Да? Странно… очень странно, он всегда фантазировать любил. Мда… Очень, Инночка, он тебя любил, часто мне о тебе рассказывал… раньше рассказывал. Но я и не против была, всегда только за. Я всегда была на его стороне. Ох. Вот и закончилась жизнь. Теперь всё остальное неважно… Руки совсем окоченели… – мама Тимки буто вернулась в страшную реальность из воспоминаний, прижала корзину Инессы, к меху шикарной шубы, Стасин букет аккуратно засунула под мышку, бумажка не шуршала – скрипела на морозе.

Давно уже капризно сигналил внедорожник. Стася и Корней стояли рядом, неся караул у гроба, багажник ещё не закрыли..

– Ну всё. На связи Инночка. Он очень тебя любил. Просто он скрытный, тебе не признавался.

– Можно корзинку рядом с ним поставить, а не на могиле? Можно в землю?

– Хорошо.

Еле-еле мама Тимки «подползла» к машине, Корней аккуратно забрал букет и положил на крышку гроба, корзинку мама Тимки н отдала.

Они махали отъезжающему джипу. Корней сказал, что ничего страшного – можно помахать на прощание, они и помахали. Мелкий снег полетел, припорашивая следы так и не расчищенной стоянки у каменной стены кладбища. Снег шёл всё сильнее, почти сразу скрыл траурную машину. Снежный занавес… Тимка никогда не любил город, в котором родился. Вот теперь он уехал из него навсегда.